Железо и уголь, глазурь и глина. Объяснено на кастрюльках.

"...Пять тысяч ГДЕ, семь тысяч КАК,Сто тысяч ПОЧЕМУ" - Р. Киплинг (перевод Маршака).

Вот о наших местных материалах, в Рейнском и Рурском регионе. Железо и уголь, глазурь и глина. Объяснено /буквально/ на кастрюльках - и не надо становиться металлургом. 

Рассказывает Михаил Ильин (Рассказы о вещах или Путешествие по комнате).

"Если вы не устали путешествовать по комнате - от раковины к печке, от печки к столу, отправимся теперь к нашей четвертой станции - к кухонной полке. Как делают все путешественники, осмотрим местность и занесём всё, что увидим, в наш путевой дневник.

Две медные кастрюли. Банка из-под леденцов. Жестяной чайник. Горшок. Котелок. Большая белая кастрюля. Вот и все, что стоит на полке. Семь вещей - семь загадок.

"Загадок? - спросите вы. - Да разве кастрюля или горшок - это загадка?" А что же вы думали? Конечно, загадка. Вы вот говорите, что эти кастрюли медные. Почему же они разного цвета - одна красная, а другая жёлтая? И почему обе они внутри белые? Что же, по-вашему, медь бывает трех цветов - белая, красная и жёлтая?

Или скажите мне: может ли маленькая кастрюлька быть тяжелее большой, если стенки и дно в них одинаковой толщины? Вы скажете: нет. А возьмите в руки эту белую кастрюлю. Она втрое больше медной, а весит гораздо меньше. Почему? Да потому, что сделана она из очень легкого металла - алюминия.

Глиняный горшок рядом с кастрюлей кажется грубым и неказистым. А ведь они близкие родственники. А почему они родственники?

Или вот эти чайник и банка. Сделаны они из жести. А что такое жесть? Какая разница между железом и жестью?

И, наконец, котелок. Как вы думаете, можно ли его разбить? Как будто нельзя. Чугун - ведь не стекло. А на самом деле можно: стоит только стукнуть посильнее молотком.

Вот видите - что ни вещь, то загадка. Почему одну вещь делают из одного материала, а другую из другого? Все эти семь вещей сделаны из разных материалов. ... Все дело в том, что у разных материалов разные свойства и разные характеры. Один материал боится кислоты, другой - воды, третий любит, чтобы с ним обращались осторожно, а четвертый не боится ни толчков, ни ударов. Когда нужно сделать вещь, надо сообразить, какая жизнь ей предстоит: будет ли она в покое или ею с первого дня начнут колотить по чему попало, будет ли она иметь дело с водой или кислотой, и т. д. и т. п. ...

Все мы считаем железо прочным и крепким материалом. Недаром грандиозные мосты, вокзалы строят почти целиком из железа. Но этот самый прочный материал в то же время самый непрочный. ...Чем больше в воздухе сырости, тем скорее погибает железо от ржавчины. Ржавчина - это та болезнь, которая незаметно разрушает самые прочные железные сооружения. Вот почему так мало дошло до нас древних железных изделий. Легче найти золотой браслет или перстень, принадлежавший какому-нибудь египетскому фараону, чем простой железный серп одного из его многочисленных подданных.

Может быть, через сотни лет ученые не найдут и признаков многих наших железных сооружений: они превратятся в ржавчину.

Почему железо ржавеет?.. Почему жесть ржавеет не так сильно, как обыкновенное железо?

Между железом и шоколадом есть одно сходство. Так же как шоколад покрывают тонкими листиками олова - оловянной бумагой, чтобы он не сырел и не портился, так и железо нередко лудят - защищают от ржавчины слоем олова. Получается красивая белая жесть - та самая жесть, из которой делают банки для леденцов, коробки для консервов, дешевые чайники и т. п.

Олово великолепно защищает железо от сырости, а главное - от кислот. Кислоты еще сильнее разрушают железо, чем сырость... Небольшие предметы имеет смысл покрывать оловом. Но лудить кровельное железо, конечно, никто не станет. Олово для этого слишком дорогой материал.

Кровельное железо покрывают другим, более дешевым металлом - цинком. Оцинкованное железо еще дольше сохраняется, чем луженое.

Вы спросите: почему же, в таком случае, не делают оцинкованных или цинковых кастрюль, котелков, банок? Да очень просто. Цинк, который совсем не боится воды, легко разъедается кислотами, даже самыми слабыми. Такие кислоты часто встречаются в нашей пище, например в щавеле, в яблоках. Цинковые соли, получающиеся при соединении цинка с кислотами, очень ядовиты. Готовить или хранить пищу в цинковой посуде опасно. Другое дело такие вещи, как ведра, ванны. Их очень часто делают из цинка или из оцинкованного железа.

Из чего сделаны железные вещи?

Все вещи, которые мы считаем железными - вилки, гвозди, подковы, кочерги, - на самом деле сделаны не из железа. Вернее, не из одного железа, а из сплава железа с углем или другими веществами.

Чистое железо, не содержащее никаких примесей, ценится так дорого, что простая кочерга, сделанная из него, стоила бы больших денег. И эта кочерга была бы не только дороже, но и хуже той, которая сделана из обыкновенного железа. Чистое железо слишком мягко. Сделанная из него кочерга согнулась бы при первой же попытке пустить ее в ход. Гвоздь нельзя было бы вбить в стену, а перочинный нож годился бы только для разрезания книг. Чистое железо настолько мягко и так легко растягивается, что из него можно было бы делать "железную бумагу", легче и тоньше папиросной.

То железо, с которым мы имеем дело, всегда содержит примеси. Конечно, не всякая примесь делает железо лучше. Сера, например, портит его, делает хрупким. Самый лучший спутник железа и самый верный друг его - уголь. Уголь в железе есть почти всегда.

Как же он туда попадает? А вот как. Железо добывают из руды, которую находят в земле: руда - это соединение железа с кислородом. Чтобы выплавить железо из руды, руду накаливают в больших печах вперемешку с углём. Печь - вроде самоварной трубы. Сверху заваливают куски руды и угля, а снизу вдувают воздух. Так поступают и хозяйки, когда раздувают самовар или утюг. В печь для выплавки железа дуют, конечно, не ртом, а сильным воздушным насосом.

Уголь накаливается добела и отнимает у руды кислород. При этом железо выплавляется из руды и стекает вниз, на дно печи. Но расплавленное жидкое железо растворяет уголь - вроде того, как горячая вода сахар. Поэтому в печи образуется не чистое железо, а раствор угля в железе - чугун. С первого дня своей жизни железо сплавлено с углем.

Часть угля можно выжечь, если вдувать в расплавленный чугун воздух. Так и получают из чугуна сталь и железо. Почему чугун не похож на железо, а железо - на сталь? Все свойства железа зависят от того, сколько в нем угля.

Если сравнить железную кочергу, стальной нож и чугунный котелок, кажется, что они сделаны из разных материалов, так не похожи они друг на друга.

Железная кочерга. С виду она неказистая, шероховатая, покрытая темными налетами окалины. Ее можно согнуть, и она сама не разогнется. С ней стесняться не приходится. Она не сломается от удара. Она не боится тяжелой работы - ворочать дрова или уголья ей нипочем.

Стальной нож - красивый, блестящий, острый. Если он и согнется, то сам и выпрямится, потому что он упругий. А если его согнуть посильнее, он сломается. Если бы нож заставить работать вместо кочерги, от него скоро остались бы одни обломки. Зато в своем деле он мастер. Резать, строгать, колоть - это он умеет.

Чугунный котелок серый, почти черный от примешанного к нему угля. Он хрупок: если ударить его молотком, он разобьется. Ворочать дрова или колоть щепки чугун не берется. Сварить обед - это другое дело. С этим он справится.

Сделаны эти три вещи тоже не одним и тем же способом. ... И во всех этих различиях виноват уголь, которого в железе мало, в стали больше, а в чугуне много. Вы легко можете определить, много ли угля в той стали, из которой сделан ваш нож. Отнесите его к точильщику и последите за тем, какие искры будут вылетать из-под острия. Если искры ветвятся, как дерево, - угля в стали много. Чем больше ветвятся искры, тем больше угля. Если искры будут вылетать в виде огненных линий без всяких разветвлений, - нож сделан не из стали, а из железа.

Так по самым простым признакам можно иногда определить, из чего сделана вещь".

"счастливая жизнь, безмятежная радость и сладостный покой"

«Всякое время оставляет после себя гораздо больше следов своих страданий, чем своего счастья. Бедствия — вот из чего творится история. И всё же какая-то безотчетная убеждённость говорит нам, что счастливая жизнь, безмятежная радость и сладостный покой, выпавшие на долю одной эпохи, в итоге не слишком отличаются от всего того, что происходит в любое другое время...» Йохан Хейзинга (1872–1945), голландский философ, историк и культуролог.

Это я в процессе прочтения современных и средневековых хроник осознаю (и - кстати - 1 сентября, начало осени, для меня это День Знаний)...

А книга, в которой сказано о "счастливой жизни, безмятежной радости и сладостном покое", сделала Йохана Хёзингу известным, называется «Осень средневековья» и вышла в свет в 1919 году. Рекомендую, она очень "нестандартная" - состоит из цитат, поговорок, хроник и стихов той эпохи. Источниками послужили литературные и художественные произведения бургундских авторов XIV-XV веков, религиозные трактаты, фольклор и документы эпохи.

А автор рассматривает социокультурный феномен позднего Средневековья с подробной характеристикой придворного, рыцарского и церковного обихода, жизни всех слоев общества, при этом не делает выводов (ни дидактических, ни объективных, ни оценочных, ни моральных), он "проникает" в тот мир, очень бережно прикасаясь и переживая увиденное как настоящее.

Созданный в книге образ средневековья кажется "более поэтичным и одухотворенным, более взрослым и меланхоличным, более глубоким и наполненным культурными смыслами", чем это было у нас в школьной программе. Это образ "опадающей осенней красоты и нежности, в котором всё, что случилось становится притягательным и непреходящим, что вспоминается с благодарностью и любовью".

Вот именно с такой любовью и благодарностью я хожу по замкам и вспоминаю добрым словом Хезедингу.

О Ремагене на Рейне, 70 лет назад: 1945 год. Западный фронт и линия Зигфрида - Рейн.

Вчера мне довелось остановиться на берегу Рейна, сфотографировать памятник истории 20 века и подумать о человечестве и мире.

И о войне.

Бронзовая мемориальная доска со словами "Мир без свободы - не мир" (сказано канцлером Конрадом Аденауером) - это "эпилог", установленный на базальтовой глыбе на пожертвование министра внутренних дел этой рейнско-пфальцской земли (Хайнц Шварц, 16-летним юношей в 1945 году защищавшего эти места). Камень достали из Рейна после войны.

Если смотреть на Рейн - мирная идиллия.

Казалось бы: любуйся на лодочки, выращивай виноград и цветы.

Но стоит обернуться, и посмотреть на чёрные камни... Похоже, крепость?

А ведь то базальтовые остатки очень крепкого моста.

Железнодорожный мост у городка Ремаген на Рейне был построен в 1916-18 годах и получил название мост Людендорфа — в честь генерала времён первой мировой войны, инициатора его возведения (длина моста - 350 метров / три пролёта / 4.642 тонны стали, рухнувшие в Рейн на 632,8 километре, но сократившие в конце концов войну).

Теперь остатки моста выглядят как чёрные крепостные сооружения — сходство с крепостью изначально уже придавали ему каменные башни (по две с каждого края моста). На восточном (правом) берегу железнодорожная ветка буквально через несколько десятков метров от моста уходила в 333-метровый туннель, сделанный в базальтовой (высота 191 метр) скале Эрпелер Ляй.

Такая "выдающаяся" форма скалы - из-за добычи базальта.

На Рейне три важных скалы-утёса: эта (Erpeler Ley), соседняя Драхенфельс (Drachenfels) и легендарная Лореляй (Loreley).

Во время войны здесь из-за моста разыгралась баталия. Операция по овладению стратегическим мостом у левобережного Ремагена, который уводил транспорт прямиком в эту скалу правобережного местечка Эрпель, вошла во все учебники военной истории американской армии. В национальном сознании американцев бои за "Ремагенский" мост в контексте истории Второй мировой войны сравнимы с важностью Сталинградской битвы для русского народа.  Об этом снят горький художественный фильм «Ремагенский мост» (США, 1969)...

...он заканчивается словами: "А Людендорфский мост простоял ещё несколько дней и рухнул в воды Рейна".

Это произошло 17 марта, во второй половине дня. В тот момент на самом мосту находилось около 200 американских инженеров и рабочих, производивших ремонтные и профилактические работы. Неожиданно мост треснул, заскрежетал металл, раздался грохот. После недолгой конвульсии мост рухнул в воду, унеся с собой жизни 28 американцев. Инженерная конструкция не выдержала всех тех взрывов и сотрясений, которые ей пришлось «испытать» за прошедшие дни. Таков был конец моста у Ремагена. Но через Рейн были уже наведены паромные переправы для переброски американских войск. Плацдарм на восточном берегу Рейна существовал и расширялся.

После войны и на противоположном берегу (собственно в Ремагене) также установили мемориальную доску, на которой на английском и немецком языках написано: "Для войны построен, в войне разрушен, пусть башни вечно напоминают об этом. Здесь бились солдаты двух великих наций. Здесь пали герои с той и другой стороны". Там же - небольшой "мирный музей" Friedensmuseum Brücke von Remagen, посвящённый взятию Ремагенского моста.

В материалах военной истории подробно рассказывается о форсировании Рейна и так называемой линии Зигфрида.

Информация к пониманию и размышлению, что здесь происходило - по материалам сайта по ссылке.

Союзные войска на Западном фронте в начале февраля 1945 г. состояли из 21-й группы армий (2-я английская, 1-я канадская и 9-я американская армии), 12-й группы армий (1-я и 3-я американские армии) и б-й группы армий (7-я американская и 1-я французская армии).

Немецкие войска объединялись в группу армий «X» (25-я и 1-я парашютная армии), группу армий «Б» (15, 7 и 5-я танковая армии), группу армий «Г» (1-я армия) и 19-ю отдельную армию.

Наступление 21-й группы армий союзных войск началось 8 февраля 1945 г. Через месяц, к 10 марта, немецкие войска, понеся в ходе боев большие потери, вынуждены были отойти за Рейн.

Войска 1-й американской армии к 7 марта вышли к Рейну и, захватив в районе Ремагена (около 30 км южнее Бонна) не взорванный немцами мост, переправились через реку.

С инженерной точки зрения Ремагенский мост действительно представлял собой уникальный стратегический объект, важность которого признавалась самим немецким командованием. Он был ключевым пунктом в немецкой обороне. Когда же мост оказался в руках американцев, он приобрёл ключевое значение в их оперативном построении.

Об этом довольно критично пишет в своих дневниках Геббельс:

«Что касается самого плацдарма, то его дальнейшая судьба известна. Мы слишком часто сталкивались с этим на востоке и не можем оставаться в неведении. Раз плацдарм создан и нет больше сил для его ликвидации, то он в большинстве случаев становится гнойником, и не требуется много времени, чтобы гной растекся по жизненным органам...»

Этот мост через Рейн был последним и невероятно долго оставался невредимым. Американцы попытались захватить его с ходу. Им это удалось. Весь немецкий гарнизон, оборонявший мост, во главе с капитаном Братге и капитаном Фрезенханом сдался американцам. Через 24 часа после овладения мостом по нему на восточный берег Рейна переправились почти 8 тысяч американских солдат с танками и артиллерией. Войска прибывали и прочно закреплялись на противоположном берегу реки.

Мост у Ремагена, который немцы не смогли или не успели взорвать и сдали американцам, потом стал главной целью немецкой артиллерии, авиации и даже морских диверсантов. Американцы защищали этот мост всеми силами, одновременно быстрыми темпами наращивая свою группировку на восточном плацдарме у Линца.

Есть здесь ещё одна мемориальная доска, датированная 1991 годом со словами американцев, посетивших места прежних боёв - о битве, мире и дружбе, и о памяти...

Значение плацдарма у Ремагена было огромным для судьбы всей Маас-Рейнской операции.

Замысел Маас-Рейнской операции заключался в том, чтобы, сковав немецко-фашистские войска в центре силами 2-й английской армии, охватывающими ударами 9-й американской и 1-й канадской армий в направлении Везель разгромить противостоящего противника и овладеть западным берегом Рейна на участке Дюссельдорф, Эммерих.

В период с 1 по 7 февраля авиация союзников нанесла серию массированных ударов по обороне немцев, их глубоким тылам и переправам через Рейн. 8 февраля после пятичасовой артиллерийской подготовки 1-я канадская армия перешла в наступление. На направлении главного удара четыре ее дивизии атаковали одну немецкую дивизию, однако за четыре дня упорных боев смогли преодолеть лишь полосу обеспечения и выйти к главной полосе обороны. Только к 13 февраля канадцы вклинились в главную полосу обороны немцев и овладели населенным пунктом Клеве, продолжая медленно продвигаться на юго-восток.

Переход в наступление 9-й американской армии намечался на 10 февраля. Однако начало операции было отложено в связи с тем, что немцы взорвали плотины и открыли шлюзы на р. Рур. Создавшаяся обстановка позволила немцам максимально усилить группировку своих войск на северном фланге и остановить 1-ю канадскую армию на рубеже Гох, Калькар.

Только 23 февраля, когда вода в Руре спала, американцы перешли в долгожданное наступление, форсировали реку и к 26 февраля овладели крупным плацдармом до 32 километров по фронту и 16 километров в глубину на восточном берегу Рура. В тот же день перешли к решительным наступательным действиям и канадцы.

Под угрозой окружения с севера канадцами, а с юга — американскими войсками немцы начали поспешный отход с западного берега Рейна, практически не оказывая никакого серьезного сопротивления.

2 марта передовые части 9-й американской армии вышли на Рейн в районе Крефельда, а 3 марта они соединились с канадскими войсками в районе Гельдерна. 7 марта американские войска вышли к мосту через Рейн у Ремагена к югу от Бонна. К своему удивлению, они обнаружили, что мост цел и невредим, американцы сходу переправились через мост и захватили плацдарм на правом берегу реки.

Итогом военных действий на западе стало дальнейшее ослабление морального духа вооруженных сил и населения Германии. Об этом достаточно откровенно пишет в своих дневниках И. Геббельс:

«Фюрер верил в возможность удержать Мозель в качестве рубежа обороны. Но это предположение не оправдалось. Американцам удалось форсировать Мозель на широком фронте, и теперь они расползаются между Мозелем и Рейном, не встречая ощутимого сопротивления...

Иногда с горечью задаешься вопросом, где же наконец намерены остановиться наши солдаты. Дело не в материальном или численном превосходстве противника, тем более что он не так уж сильно превосходит наши войска на этом фронте. Скорее всего, дело в господствующей на Западном фронте точке зрения, что англо-американцев надо пустить за Рейн, чтобы этот район не попал в руки Советов. Конечно, это гибельная оценка нынешнего военного положения, и нам при всех обстоятельствах необходимо принять меры к отказу от нее...

Сводки верховного командования вермахта выдержаны в очень серьезном и мрачном тоне. Каждый, кто их читает со вниманием, может заключить, что, с одной стороны, на западе началась подлинная катастрофа, а с другой — и на востоке мы не в состоянии продержаться сколько-нибудь длительное время».

С захватом плацдарма у Ремагена войска союзников вышли на оперативный простор. Узнав об успехе, Эйзенхауэр, говорят, воскликнул: "Его ценность можно измерить лишь таким же весом золота".

Вот ещё о западном фронте в 1945 году.

Основные усилия американо-английских войск на Западном фронте в операциях по форсированию Рейна сосредоточивались в полосе 21-й группы армий к северу от Рура, на фронте южнее Везеля, Эммериха. Второй удар наносили войска 12-й группы армий из района юго-западнее Франкфурта-на-Майне. Обе группы армий должны были наступать по сходящимся направлениям на Кассель, окружить противника в Руре и создать условия для дальнейшего наступления в глубь Германии.

Немецкие войска оказали незначительное сопротивление. Форсирование Рейна и закрепление войск на его восточном берегу осуществлялись при интенсивной поддержке авиации, которая в течение дня совершила до 8 тыс. самолёто-вылетов. В то же время немецкая авиация сделала не более 100 самолето-пролетов.

Рурская операция

Рурская наступательная операция англо-американских войск была проведена на заключительном этапе Второй мировой войны в Европе с 23 марта по 18 апреля 1945 года. В ночь на 24 марта после мощной артиллерийской и авиационной подготовки форсировали Рейн и захватили плацдармы на его правом берегу.

Действия десанта были поддержаны также действиями 2153 истребителей. Одновременно 2596 тяжелых бомбардировщиков и 821 средний бомбардировщик нанесли массированные бомбовые удары по различным целям на всю глубину операции и в глубине Германии. В течение дня воздушно-десантные войска союзников вышли на рубеж реки Иссель, захватили пять мостов и в тот же день соединились с наступавшими с фронта английскими войсками. За период действий десанта было захвачено 3,5 тысячи пленных. Захваченные союзниками плацдармы на Рейне в последующие дни были объединены и расширены до 60 километров по фронту и до 35 километров в глубину.

О том, что происходило в те дни на Западном фронте, читаем в дневниках Геббельса:

«...Американцам удалось зайти в тыл нашим войскам, обороняющимся на саарском фронте. Сражавшаяся на Западном валу армия была отведена слишком поздно, и значительная часть ее попала в плен. Все это определило и моральное состояние солдат. Но еще хуже обстояло дело с гражданским населением, которое в ряде случаев выступило против своих же войск и помешало им держать оборону. Даже большинство возведенных в тылу противотанковых заграждений захвачено противником без боя».

По-немецки от руки, старое письмо.

Вот такая пригласительная открытка ручной работы встретилась мне по дороге на работу (на столике букиниста на углу Ост-штрассе и Бисмарк-штрассе), приглашают на танцевальный вечер на "Садовую улицу" (Гартен-штрассе) к себе домой, в Дюссельдорфе ...весной 1940 года...

И я, конечно, не могла не принять это прекрасное приглашение! Нарисовано очень трогательно. И подписано очень красиво.

Было время, когда люди писали от руки, красиво))) Я к теме "шрифт" и "почерк" неравнодушна в целом. Старина, история - очень увлекательно. Готическую скульптуру (особенно) и архитектурные элементы очень ценю. Читаю много по этим темам. И про шрифты вообще, и про искусство готики, в частности. К счастью (для меня-историка), есть в Европе, чем заняться и полюбоваться, чему поудивляться)))

Приглашают прийти в большом вечернем гардеробе или униформе, позаботясь о провианте и напитках самостоятельно (заранее поужинав?). Две подписи, он и она. Что, интересно, с этими людьми стало, когда 5 лет спустя, Дюссельдорф был разрушен, а вместе с городом и домами - прежняя красивая жизнь...

Это приглашение написано "зюттерлином" (особо разработанной манерой немецкого письма, просуществовавшего 30 лет). А я им неплохо "владею" и всё собираю по теме"зюттерлин", он мне нравится, но его резко и "свысока" отменили (в 1941 году), а красив был! Шрифт не самый логичный, на мой взгляд, но и не сложный, а наоборот, детям упрощение было после предыдущих "перьевых" прописных...

Этот предшествующий "готический курсив" или куррент (нем. Kurrent) был создан на основе позднесредневекового курсива и считался более сложной и также устаревшей формой скорописи, существовавшей в Германии (в других немецкоязычных странах распространения не получила).

Шрифт Зюттерлина базируется на старых немецких почерках, таких как фрактура или швабахер, немецких печатных шрифтах, которые использовались в течение того же времени. Он такой же заковыристый, как и печатный "готический". Только "письменные" шрифты, к которым, например, Sütterlinschrift, относят, ещё сложнее разбирать. Интересно, как это всё создавалось, применялось, интерпретировалось, запрещалось, отвергалось и терялось...

Шрифт Зюттерлина, созданный берлинским рисовальщиком Людвигом Зюттерлином (1865-1917), который смоделировал его на основе рукописного шрифта древнегерманской канцелярии. Он должен был быть "упрощённым" и практически не иметь наклона вправо. Этому шрифту обучали в немецких школах с 1915 по 1941 годы.

"Сейчас старые немецкие рукописные шрифты не совсем правильно называют «шрифтами Зюттерлина» по имени берлинского графика Людвига Зюттерлина, предложившего в 1911 году свой вариант написания немецких букв. Но и до него немецких школьников учили писать в тетрадях и прописях буквы, очень далёкие от того, чему учат детей в младших классах современной Германии", - рассказывает ещё один источник.

Итак, рукописные шрифты Германии 19 и начала 20 века вплоть до сороковых годов разительно отличались от того, как писали в других странах. Томас Манн, например, привык именно к старому немецкому шрифту, все его рукописи и письма, дневниковые записи и заметки в записных книжках написаны "специальным" немецким шрифтом (и, как сейчас говорят, шрифтом Зюттерлина).

В 1915 году Томас Манн, извиняясь перед Петером Прингсхаймом, находящемуся в плену, за свое такое долгое молчание, ссылается на необходимость писать латиницей: «как ты видишь, суровое условие для твоего бедного зятя – как извинение, естественно, выглядит немного легкомысленно и неубедительно, но это, в самом деле, препятствие». О трудности писать на латинице говорится и во втором письме Томаса Манна, отправленном почти через год после первого – 10 октября 1916 года. Написав несколько первых фраз по-английски, Манн снова переходит на родной немецкий, замечая, что «он много тоньше – замечание, которое цензор может вымарать, если оно ему не понравится, но из-за этого не стоит изымать письмо целиком». Снова извиняясь, что не писал почти год, Томас клянется: «Я заверяю тебя, что я бы это делал чаще, если бы непременным условием не было бы писать на латинице, что для меня является очень жёстким условием. Очень быстро немеют пальцы, и мысли становятся совсем вялыми».

Иностранная цензура, естественно, такое написание понимала с трудом (как и мы сейчас), поэтому пропускала только письма, написанные на привычной для неё латинице, ставя перед Томасом Манном почти невыполнимое препятствие.

"Для современного читателя, даже владеющего немецким языком, это постоянное противопоставление немецкого и латиницы выглядит странным. Разве не на латинице пишут немцы? Разве в немецком языке не те же самые буквы, за небольшим исключением, что и в английском, французском или латинском алфавитах?

Ответы на эти вопросы зависят от того, какой шрифт имеется в виду – печатный или рукописный, а также от того, о каком времени идёт речь. Если говорить о печатных изданиях, то после постепенного вытеснения готических букв латинскими немецкие книги выглядят похоже на другие европейские издания".

Эти особые немецкие буквы! Мать Гёте писала своему сыну, чтобы он оставался немцем «и в буквах тоже».

Первая и основная разновидность готического письма называли тексту́ра (от лат. textura — ткань). Своё название этот шрифт получила за то, что его буквы покрывали страницу равномерно. Характерное отличие шрифтов данного типа — вытянутость букв.

Красиво, но сложно. А в 19-ом веке и в начале 20-го века все больше людей в Германии пользовались «антиквой», которую они считали более простым и удобным шрифтом. Дело в том, что в начале 20-го века шрифтом официальных документов оставалась «фрактура». В школах также обучали письму так называемым «немецким куррентшрифтом» - тоже одним из готических шрифтов. Тогда образовалось «общество сторонников старого шрифта» (Verein fuer Altschriftе), выступавшее за широкое распространение «антиквы». Название парадоксальное (понятия «старого» и «нового» как бы поменялись местами), так как слово «антиква» в переводе с латинского означает старинный, древний.

На самом же деле это общество выступало за модернизацию и упрощение шрифта. В 1911 году Общество сторонников «антиквы» добилось рассмотрения в рейхстаге вопроса о замене фрактуры на латинский шрифт в официальном делопроизводстве и отмены обучения «немецкому куррентшрифту» в школах. В результате эмоциональных дебатов законопроект был отклонен 75 процентами голосов - то есть: старую сложную пропись оставили. Несмотря на это, новая «антиква» получала всё большее распространение.

Драматические события вокруг вопроса о шрифте развернулись в эпоху нацизма. Сначала нацисты объявили, что только «ломаные шрифты» являются «истинно немецкими» и их использование всячески поощрялось. Ситуация резко изменилась в 1941-м году, когда появился не предназначенный к публикации в открытой печати циркуляр Мартина Бормана, неожиданно обвинившего готический шрифт в еврейском происхождении и на этом основании запретил его. Интересно, что напечатан циркуляр был на бланке с надписями готическим шрифтом.

Циркуляр

(Не для обнародования)

Для всеобщей информации по поручению фюрера сообщаю:

Рассматривать так называемый «готический шрифт» как «немецкий шрифт» и употреблять по отношению к нему название «немецкое письмо» - неправильно. В действительности так называемый «готический шрифт» состоит из швабахских еврейских литер. Так же, как в более поздние времена евреи захватили газеты, так в период становления книгопечатания они взяли в свои руки типографии, результатом чего стало широкое распространение в Германии швабахских еврейских литер.

Сегодня фюрер после обсуждения вопроса с рейхсляйтером господином Аманном и владельцем типографии господином Адольфом Мюллером принял решение, что «антиква» - шрифт отныне должен именоваться «нормальным шрифтом». Постепенно вся печатная продукция должна быть переведена на «нормальный шрифт». Насколько это позволяет ситуация со школьными учебниками, в сельских и народных школах при обучении должен использоваться только «нормальный шрифт».

Использование швабахских еврейских литер в учреждениях запрещается, при составлении служебных удостоверений, изготовлении дорожных знаков и т. д. должен использоваться только «нормальный шрифт». По поручению фюрера господин рейсхсляйтер Аманн должен перевести на «нормальный шрифт» в первую очередь те газеты и журналы, которые распространяются за границей или распространение которых за границей желательно. Подписано М. Борман

"Ландшафные" заметки градоведа. Теоретическое, понятия и различия.

«Ландшафт» и «пейзаж» долгое время употреблялись как синонимы, как характеристика природы, существало представление, что там, где много зелени, воды, живописный рельеф - ландшафт, а там, где всё застроено, - не ландшафт. Это, безусловно, неверно - как минимум, с того момента, когда был придуман "город-сад". Всё наше современное окружение составляют ландшафты, только они отличаются разной степенью превращения, нарушенности или, наоборот, окультуренности.

Ландшафт - территориальная комплексная система, состоящая из взаимодействующих природных и культурных компонентов, формируется под влиянием деятельности человека и природных процессов.

Ландша́фтная архитекту́ра — это объёмно-пространственная организация территории, объединения природных, строительных и архитектурных компонентов в целостную композицию, несущую определённый художественный образ. Формирование среды осуществляется с помощью природных компонентов (рельеф, вода, растительность и т.д.) и - не на первом месте! - архитектурных сооружений. Подобно архитектуре и градостроительству ландшафтная архитектура относится к пространственным видам искусства.

Другими словами:

"Ландшафтный архитектор занимается разбивкой парков, садов, озеленением. Его материалом является ландшафт и естественная растительность".

Архитектурный ландшафт - это ландшафт, сформировавшийся в процессе целенаправленной архитектурной, в том числе градостроительной, деятельности (трактуется как разновидность антропогенного, культурного ландшафта). Архитектурный ландшафт составляют здания, сооружения и - также не на первом месте! - природные компоненты. Понятие «архитектурный ландшафт» близко к понятию «ландшафт города».

Облик городов обусловлен расположением их в гористой или равнинной местности, наличием реки, озера, моря, лесных массивов, особенностями климата (и т.д.), строения в характерном расположении образуют свой городской (архитектурный) ландшафт.

Различные ландшафты (городские, сельские, рекреационные, мемориальные и др.) составляют архитектурно-ландшафтную среду.

Нетронутые ландшафты - те, которые не испытывают прямого или косвенного влияния человека. Теперь принято различать ещё и ландшафты культурные - сознательно изменённые людьми для удовлетворения своих потребностей. Противоположностью культурного выступает "безакультурний" ландшафт: деградированные ландшафты, утратившие способность выполнять любую функцию (например, отработанные и нерекультивированние карьеры, в зоне которых невозможно жить, отдыхать и т.п.).

И ещё раз слова Генриха Гейне, которые мне так созвучны и абсолютно точно описывают мои ощущения:

"Горы становились всё круче, сосновые леса внизу волновались, как зелёное море, а в голубом небе над ними плыли белые облака. Дикий облик местности смягчался её гармонической цельностью и простотой.

Как истинный поэт, природа не любит резких переходов. У облаков, какими бы причудливыми они ни казались, белый или хотя бы мягкий колорит всё же гармонически сочетается с голубым небом и зелёной землёй, поэтому все краски ландшафта переходят друг в друга, как тихая музыка, и созерцанье природы всегда целит и успокаивает душу.

Покойный Гофман изобразил бы облака пёстрыми. Но природа, как и великий поэт, умеет простейшими средствами достигать величайших эффектов. Ведь в её распоряжении только одно солнце, деревья, цветы, вода и любовь. Правда, если любви нет в сердце созерцающего, то и целое может представиться ему довольно жалким — тогда солнце всего лишь небесное тело, имеющее столько-то миль в поперечнике, деревья пригодны для топлива, цветы классифицируются по своим тычинкам, а вода — мокрая"...

_____________________________________ Это я так на досуге размышляю (теоретизирую и записываю) на две темы параллельно: ландшафтная архитектура и архитектурный ландшафт.

Записывая данные для путеводителя, обращаю внимание...

...на основы интересов туристов (что же им, в теории и в основном, интересно):

• Уникальность природно-климатических и географических условий (Рейн?);
• Производство уникальной продукции по традиционной технологии (кухня?);
• История и знаменитые исторические фигуры;
• Культурные достопримечательности (музеи, театры и проч.);
• События и мероприятия (спортивные мероприятия, фестивали, праздники, выставки, конференции и прочие - карнавал!);
• Здания, монументы и скульптуры...

Понятные и заметные в работе "пункты программы". И ещё интересные мысли из научной работы о туристах, Германии и имидже её многочисленных "главных городов" (приведу далее выборочно).

Современные туристы ― это коллекционеры мест. Согласно исследованиям, 80% туристического рынка составляют люди, которые отправляются в путешествие не в первый раз. Таких людей уже не вполне удовлетворяет стандартный туристский ассортимент ― морские пляжи, краеведческие музеи и картинные галереи. Они всё чаще стремятся к комплексным впечатлениям, охотно совмещая отдых с познанием нового, поправку здоровья с эксклюзивной экскурсией, участие в деловой конференции со спортивной активностью и осмотром достопримечательностей.

...Знакомый город открывается с необычной стороны: ... попробовать, примерить, купить.

...Туризм, развитый на достаточно высоком уровне, позволяет посетителям страны составить свое положительное мнение, создать свой собственный образ той или иной территории.

...Германия представляет собой целостное государство относительно недавно; до этого, на протяжении веков, страну составляли разрозненные княжества, графства и монархии. Благодаря этому в Германии есть несколько главных городов, каждый из которых обладает своим собственным уникальным характером, сформированным его историей и окружающей местностью. В каждом городе Вы не только попадёте в совершенно отличный от других мир с особенным архитектурным стилем и художественными богатствами, но также ощутите свойственный только этому городу стиль жизни.

...Туризм в Германии обеспечивает 8 процентов внутреннего валового продукта страны. Непосредственно в туристической сфере почти 3 миллиона рабочих мест. Наряду с торговлей это - самый крупный сектор в сфере услуг...

Германия становится все более популярным туристским направлением. Ежегодно Германию посещают около 18 млн. туристов, каждый из которых проводит в гостинице не менее двух ночей. Наиболее активно отдыхают в Германии голландцы, американцы и англичане. Самыми популярные среди зарубежных туристов немецкие города - Берлин, Мюнхен, Гамбург и Баден-Баден. Отрасль туризма занимает второе место после автомобилестроения.

...В Германии упор делается на постиндустриальный мотив, например заброшенные угольные и соляные шахты в Руре, судостроительные заводы времен Второй мировой войны. Хотя, конечно, открыты и многие действующие предприятия, из которых лидер по посещаемости ― завод BMW в баварском Вольфсбурге (260 тыс. туристов в год).

Благодаря своему положительному имиджу, из городов Германии наиболее привлекательными для туристов являются:

• Берлин: возрождённая столица;
• Франкфурт-на-Майне: немецкий "Майнхэттен";
• Мюнхен: баварские традиции и современность «Мюнхен расположен между искусством и пивом подобно деревне между холмов», - сказано 150 лет назад Генрихом Гейне.

И вот что говорится об имидже Дюссельдорфа: "Оживлённый современный город на Рейне - элегантный, хлебосольный и космополитичный, характерными чертами которого стали мода, культура и стиль жизни. Элегантная сторона Дюссельдорфа ярко выражена на торговой улице Кёнигсалее. Самая знаменитая достопримечательность города - футуристические архитектурные шедевры Фрэнка О. Гери на набережной Медиенхафен. В старой части города насчитывается более 260 баров и ресторанов, где протекает радостная жизнь населения Рейнланда. Благодаря множеству музеев, театров, концертных залов и галерей Дюссельдорф получил репутацию международного центра искусства и культуры".

А вот что о Кёльне – "город, в облике которого отражена 2000-летняя история культуры и сплетение древнеримского, средневекового и современного влияния. Знаменитый символ города – Кёльнский собор – является местом встречи людей со всего Света. Название города свидетельствует о его древнеримском прошлом, когда он назывался Колония. Архитектурное наследие эпохи Римской империи и Средневековья, так же как Кёльнский собор стали живыми декорациями на культурной сцене города. Кроме всего прочего Кёльн является столицей карнавалов и радостной жизни на Рейне, а также особенно привлекательным ярмарочным центром. Открытый, дружелюбный и простой..."

Почерпнуто из курсовой работы "Формирование имиджа городов ФРГ" /Новосибирск, 2012

Как поэт делает композитора поэтом.

Генрих Гейне в «Мемуарах господина Шнабелевопского» вкратце описал представление драмы, которую видел в Лондоне в 1827 году* и «канонизировал» детали, ставшие легендарными: Летучий Голландец не может достичь гавани, поскольку поклялся «всеми чертями», что объедет какую-то скалу; экипаж призрачного корабля передает на берег пакет писем, адресованных уже умершим людям; встречное судно ожидает беда, если на борту нет Библии или к фок- мачте не прибита подкова; один раз в семь лет моряк может попытать счастья и сойти на берег. Но главное, Гейне намечает мотив возможного спасения Голландца, обретения им покоя, благодаря верности женщины.

Вагнер позакомился со сборниками рассказов («Салонами») Гейне еще в 1838 г. в Риге. В путешествии из Риги морем, когда Вагнер попал в шторм и чуть не погиб, легенда о Летучем Голландце была вновь услышана из уст моряков, отчаянно сражавшихся с разбушевавшейся стихией. В «Моей жизни» Вагнер вспоминает: «Невыразимое чувство овладело мной, когда эхо вернуло клич команды от ужасающих гранитных стен, под которыми бросали якорь и поднимали парус. Короткий ритм этого крика запомнился мне как сильное утешающее предвестие и оформился скоро в тему песни моряков моего «Летучего Голландца», идея которого уже вынашивалась мной и несомненно только от таких впечатлений получала новые музыкально-поэтические краски». Занятый в Париже поисками работы, Вагнер постоянно вспоминал и «Летучего Голландца», пока, наконец, познакомившись с Гейне, не спросил его разрешения использовать сюжет об этом «Агасфере океана» и найденную немецким поэтом версию избавления скитальца от проклятья.

*Гейне рассказывает старинную легенду в ироническом ключе, смещая акценты с проблем религиозно-мистических на проблемы этические. Дьявол, иронизирует Гейне, потому и разрешает Голландцу раз в семь лет сходить на берег, что уверен в невозможности спасения от заклятья, поскольку не земле не найдется ни одной женщины, верной своему избраннику. Ироническая интерпретация истории о Голландце чувствуется уже в начале повествования, которое Гейне начинает со слова Fabel — басня, сказка (но не легенда, как в русском переводе), что, несомненно, призвано настроить читателя на определенный лад. Романтическую легенду Гейне передает как досужую басню, в которой обычная концовка, дидактически морализованная, заменяется своей противоположностью.

Совершенно в другой тональности легенда о Летучем Голландце истолкована Вагнером, увидевшим в сказании черты мифа, константа которого — нескончаемые скитания человека и желание покоя. Сказание о моряке-скитальце воспринимается Вагнером обостренно, наверное, потому, что и сам художник ощущает себя скитальцем на этой земле: он постоянно переезжает с места на место в поисках лучшей доли и работает, работает, работает. Нет рядом и той женщины, которая бы его понимала и была беззаветно предана ему. ... Драматизируя историю Голландца, Вагнер ориентируется не только на легенду, но и на пьесу, о постановке которой говорит Гейне в «Мемуарах господина Шнабелевопского».

Есть еще одно важное различие в подходах Вагнера и Гейне к толкованию легенды о Летучем Голландце. Гейне рассказывает эту историю, а Вагнер показывает, — и потому подробно описывает место действия, отдавая дань местному колориту: скалистый норвежский берег моря, темная ночь, жестокий шторм. Вагнер наследует идеи романтизма, будучи необычайно восприимчивым к природе, которая понимается как единое целое, безусловно наделенное душой.

Море представлено как одушевленное существо, олицетворяющее и человеческие страсти, и стихию природы. Море то волнуется, бушует, неистовствует, то успокаивается, становится чуть ли не ласковым, причем все эти изменения находятся в зависимости от внутреннего состояния героев. Корабль Голландца появляется под кроваво-красными парусами (деталь, присутствующая и у Гейне, но не обыгранная им). У Вагнера красные паруса, контрастируя с черными мачтами, представляются более зловещими, зримым воплощением дьявольского заклятья и одновременно страданий неприкаянного грешника...

«Летучий Голландец» — первое произведение Вагнера, которое строится пока еще интуитивно на принципах нового жанра, впоследствии обоснованного художником теоретически, — на принципах музыкальной драмы. «Первые три вещи («Летучий Голландец», «Тангейзер» и «Лоэнгрин») я написал и сочинил к ним музыку еще до работы над теоретическими трактатами... сильно ошибаются, когда утверждают, будто я написал эти три произведения, намеренно подчинив их сформулированным мною абстрактным правилам».

Вагнер видит и развивает в сюжете о Голландце иллюстрацию романтической оппозиции жизнь — смерть, в которой жизнь есть страдание, а смерть — желанное избавление от страдания, но принести это избавление способна лишь великая любовь.

У Вагнера в «Летучем Голландце» понятие смерти обретает для героев различные смысловые значения. Желание смерти — лейтмотив сознания Скитальца становится то своеобразным бунтом против бессмысленности существования, то стремлением преодолеть роковую предопределенность, то надеждой на вечное успокоение души.

В истолковании Вагнером антиномии жизнь — смерть проявилось и мифологическое понимание жизни как субстанции, ограниченной временными точками рождения и смерти. Но понятие смерти в «Летучем Голландце» трактуется не как окончательное уничтожение жизни, а как переход в иную форму существования. Смерть становится основой новой жизни, но в другом измерении, в круговороте бытия, не имеющем начала и конца, т. е. в вечности. В таком контексте жизнь и смерть находятся не в оппозиции, а в своеобразном сотрудничестве: жизнь порождает смерть, а смерть ведет к возрождению жизни.

В «Обращении к моим друзьям» Вагнер, подводя своеобразные итоги своей деятельности, отмечал, что, начиная с «Летучего Голландца», он становится поэтом, который художественно обрабатывал сырой материал народной саги и заранее осознавал возможности музыкального воплощения своих стихов.

Источник: http://19v-euro-lit.niv.ru/19v-euro-lit/articles-ger/lozovich-istoki-mifopoeticheskoj-dramaturgii.htm

Макс о Гарри из Дюссельдорфе - из "Воспоминаний о Гейне". И о Максе в России.

Максимилиан Гейне, младший брат поэта Генриха Гейне о 1813/1814из "Воспоминаний о Гейне" (*1866):

"Наша мать, которая вообще была сторонницей довольно строгого воспитания, приучила нас с раннего детства к тому, чтобы мы, будучи у кого-либо в гостях, не съедали дочиста всё, что лежало у нас на тарелках. То, что должно было остаться, мать называла «прили­чием». Она никогда не позволяла нам также, когда нас сажали пить кофе, класть в чашку слишком много сахару; в сахарнице непременно должен был оставаться хотя бы один большой кусок. Как-то в прекрасный летний день мы, мать и все дети, пили кофе за городом. Когда мы выходили из сада, я приметил, что в сахарнице остался большой кусок сахару. Мне было тогда семь лет, я думал, что меня никто не видит, и, улучив минуту, быстро выта­щил сахар из сахарницы. Но мой брат Генрих заметил это, испуганно подбежал к матери и торопливо сказал: «Мама, подумай только, Макс съел приличие!» ...

Когда Генрих Гейне учился в дюссельдорфской гимназии, в конце учебного года его включили в группу учеников, которые должны были декламировать стихи на публичной школьной церемонии. В то время юный гимназист был влюблен в дочь президента верховного апелляционного суда фон А. удивительно красивую стройную девушку с длин­ ными белокурыми локонами. Я уверен, что многие из его первых стихов были посвящены этому прелестному, почти идеальному созданию. Зал, в котором должна была состояться торжественная церемония, был битком набит. В первом ряду, в парадных креслах, сидели школьные инспекторы. Позолоченное кресло в середи­не ряда было не занято. Президент верховного апелляционного суда приехал со своей дочерью очень поздно, и не оставалось ничего другого, как посадить прелестную барышню на свобод­ное позолоченное кресло между почтенными школьны­ми инспекторами. Гейне как раз декламировал балладу Шиллера «Кубок» и с большим подъемом произнес строку:

И дочери царь приказал... —

и тут злая судьба заставила его взглянуть именно на то позолоченное кресло, где сидела обожаемая им краса­вица. Гейне запнулся. Трижды повторял он «И дочери царь приказал...» — но дальше не мог вымолвить ни слова. Напрасно классный наставник пытался ему подсказывать, Гейне ничего не слышал. Широко раскрытыми глазами он смотрел на девушку в позолочен­ном кресле как на внезапно возникшее неземное виде­ние и затем упал без чувств. Никто и предположить не мог, что было этому причиной. «Наверное, в зале было слишком жарко», — сказал инспектор моим подоспев­шим родителям и велел открыть все окна. Спустя много лет брат рассказал мне, что послужи­ло причиной этого происшествия, при этом он часто прерывал себя восклицанием: «Каким же я был тогда непосредственным и наивным!»

1819/1820

Когда Гейне изучал право в Боннском университете, он приезжал во время каникул в Дюссельдорф. Он был очень мил, кроток и мягкосердечен, но в гневе крайне резок, а иногда, против своего обыкновения, даже склонен к насильственным действиям. Я ещё помню, как однажды он вышел из себя, возмущённый бесстыд­ным вымогательством носильщика с тележкой, который должен был доставить его чемодан с почты в родитель­ский дом; другой на его месте дал бы грубияну пощёчину. Генрих же, бледный от гнева, взял себя в руки, спокойно отсчитал деньги, которые запросил с него носильщик, и изо всей мочи дёрнул мужлана за его длинные чёрные бакенбарды, любезно сказав ему: «Друг мой, я думал, что у вас накладные бакенбарды». «Так я, — рассказывал он позднее, — дал волю своей страшной злости, не дав этому субъекту повода пожа­ловаться на меня».

С ранней юности я любил пьесы немецких драматур­гов; для развития этой склонности много значило, очевидно, то, что меня, ещё почти ребенка, очень часто брали с собой в театр. Это было время, когда театраль­ные сцены были заполнены пьесами из рыцарских времён. Моим любимым чтением были «Иоганна фон Монфокон», «Крестоносцы», «Солнечная дева» и т. д. Было мне тогда тринадцать лет. Это увлечение очень не нравилось моему брату Генриху. «Макс, — сказал он однажды, — такие книги портят вкус, я подарю тебе другую книгу, чтобы ты читал её в свободное время. Это тоже пьеса». С этими словами он взял со своего стола маленькую книжечку в черном картонном переплёте и сказал: «Это мой подарок тебе». Я раскрыл книгу и впервые прочёл заглавие: «Фауст» Гёте. Первая часть трагедии». Я полистал первые страницы чудесного пролога, а затем, по мальчишеской привычке, раскрыл томик на последней странице, где прочел слова: «Генрих! Ген­рих! — «За мной скорее!» — «Спасена!», которые пока­зались мне столь загадочными. Я поглядел на брата, совсем оцепенев, словно человек, который хочет ска­зать: «Такую комедию я не пойму». Тогда он взял книгу, быстро схватил перо и написал на внутренней стороне переплёта следующие строки:

«Труден «Фауст», я не скрою. Ты не раз его прочтёшь, Но когда его поймёшь, Чёрт придет уж за тобою».

С тех пор прошло много десятилетий, и когда я был в Париже за несколько лет до кончины поэта, мы случайно заговорили о второй части «Фауста» Гёте. «Генрих, — сказал я, — я не забыл, что ты мне однажды написал на переплете первой части «Фауста», — и прочел ему это четверостишие. «А что ты мне сейчас на это ответишь, Макс?» Я взял лист бумаги и написал карандашом следу­ющее:

Брат, я понял эту книгу. Было все, как ты сказал, Но зачем великий Гёте Часть вторую написал?

Брат улыбнулся, пожал мне руку и сказал: «Этот стишок издайте среди моего наследия».

А теперь пару строк про Максимилиана Гейне, не ставшего поэтом, но написавшего книги. Гейне, Максимилиан — врач, младший брат поэта Генриха Гейне, родился в Дюссельдорфе в 1805 году и умер в Берлине (1879).

Судьба его связана с Россией! После окончания Мюнхенского университета в 1829 он служил долгое время военным хирургом в русской армии и принимал участие в знаменитом переходе через Балканы отряда генерала Дибича (1830), в польском походе и в подавлении польского восстания (1831). По окончании военных действий поселился в Петербурге, где занял место старшего хирурга при военном госпитале, вышел в отставку в чине статского ("надворного") советника.

В конце 1833 года врачи Н.Ф.Арендт, К.И.Фридебург и сенатор А.И. Апраксин составили проект учреждения больницы для малолетних детей из неимущих слоев, подверженных инфекционным и детским болезням. Первая в России педиатрическая больница получила название «Императорская Николаевская детская больница» (по инициативе лейб-медика под патронатом императора Николая I) была открыта в доме Оливье недалеко от Аларчина моста, во дворе была устроена часовня для панихид. Эта детская больница обладала вместимостью 60 коек и стала первой в России и второй в Европе (после парижской). Доктор Максимилиан Гейне также служил в этой больнице.

Он был близким другом Арендта (принявшего в детской больнице должность консультанта, а его помощником стал доктор Максимилиан Гейне), после смерти друга женившийся на его вдове.

Пирогов очень похвально оценивал деятельность Максимилиана Гейне. А ещё он писательствовал.

Макс Гейне вместе с Тильманом и Кнебелем основали первый русский медицинский журнал на немецком языке «Medizinische Zeitung Russlands», издававшийся 15 лет (1844—1859). Ему принадлежит несколько санитарно-топографических исследований ο Петербурге («Medico-topographische Skizzen v. St.-Petersburg» - 1844).

Максимилиан Гейне опубликовал ряд исследований, и в частности описания одесской чумы, как один из участников борьбы с ней.

В 1846 году напечатал ценное медико-историческое исследование «Beiträge zur Geschichte der orientalischen Pest». В 1848 г. написал также очень ценное исследование об истории медицины в России «Zur Geschichte der Medizin in Russland», а в 1853 г., после своего путешествия, наброски под названием «Reisebriefe eines Arztes» (Дорожные письма одного врача).

Кроме медицинских работ, большинство которых представляет, помимо специального, большой культурно-исторический интерес, он "не был чужд и изящной литературе". Живя в России, он написал несколько беллетристических произведений. Изображённые им русские нравы и картины быта в таких книгах, как «Петербургские письма», «Чудо Ладожского озера», «Картинки из Турции», «Стихи», по словам их читавших, "оставляют очень приятное впечатление": "Его беллетристика очень живая". Непременно хочу отыскать эти книги и почитать.

В 1886 году (уже вернувшись в Германию) он издал цитируемое «Воспоминание о Генрихе Гейне и его семье»…

Гейне на Рейне, 1820-е годы, молодость. О внешности.

Студент, каникулы. 1820 год.С особой любовью Генрих Гейне изучал сочинения Байрона*. Летом 1820 года он часто нанимал лодку до Годесберга, "деревни, расположенной в часе гребли от Бонна вверх по течению"; там он имел обыкновение отдыхать, лёжа в лодке и держа перед собой томик Байрона. С середины августа "до половины октября 1820 года он жил в расположенной напротив Бонна деревне Бойель", где он снял комнату на время каникул, и там в уединении он начал работу над своей извест­ной трагедией «Альманзор»...

Потом он отправится в Берлин.

Интересно, что его однокурсники в то время чувствовали себя в «общине верующих в Гейне», которая возвела в культ «учение о едином человечестве, не знающем никаких националь­ностей». ...Интернационал Гейне?..

*Элиза фон Гогенхаузен, которая в то время в Берлине занималась переводами прославленного бри­танца, лорда Байрона, первая провозгласила в 1821 году Гейне (познакомившись с ним лично) преемником Байрона в Германии, что вызвало немало возраже­ний; "однако это её признание обеспечило ей вечную благодарность со стороны Гейне".

О его внешности так вот (отчасти по-разному) рассказали его современники Карл Везерманн, Германн Шифф и Георг Книлле:

"...в начале 1822 года в Берлине, внешность его — а ему было лет двадцать пять—двадцать шесть — производила приятное впечат­ление; хотя ростом он был ...несколько ниже среднего роста, он был тем не менее строен и весьма пропорционально сложен; черты его лица были правильными и почти не выдавали его еврейского происхождения; у него был несколько бледный цвет лица, бороду он брил, одет был в полном соответствии с модой: носил чёрный фрак, чёрные панталоны, сапоги с острыми носками, чёрный жилет, высокий белый галстук, который слегка прикрывал подбородок, и высокую войлочную шляпу с широкими полями (так называемый «боливар»). Он столовался ... в «Кафе Нацио­наль» на улице Унтер-ден-Линден и вообще жил по-барски". *** "Внешность Гейне не была импозантной. Он был бледен и хил, его взгляд был тусклым. Из-за близору­кости часто щурился. Из-за выпиравших скул на его лице образовались те мелкие морщинки, которые могли выдать его польско-еврейское происхождение. В ос­тальном он не был похож на еврея. Цвет его гладко причёсанных волос был неопределённым, зато он лю­бил показывать свои изящные белые руки. В его характере и поведении была благородная сдержанность, некое личное инкогнито, с помощью которого он скрывал свое истинное достоинство от других. Он редко бывал оживлённым. Я никогда не видел, чтобы он, будучи в дамском обществе, говорил комплименты женщине или молодой девушке. Он говорил тихим голосом, монотонно и медленно, словно подчеркивая каждый слог. Время от времени, когда он вставлял острое словцо или умное замечание, на его губах возникала какая-то четырехугольная улыбка, совершен­но не поддающаяся описанию". *** "Гейне едва достигал среднего роста и был тщеду­шен. У него был очень приятный голос, лукавые глаза средней величины, светившиеся умом и живостью; увлечённый разговором, он имел обыкновение их при­крывать; у него был красивый, резко очерченный нос с легкой горбинкой, ничем не примечательный лоб, свет­ло-русые волосы и рот, который постоянно подергивал­ся и очень выделялся на его продолговатом, худом и болезненно бледном лице. Его алебастрово-белые руки отличались изящнейшей формой и некой одухотворен­ностью. Особенно красиво они выглядели, когда друзья, собравшись в своем кругу, просили Гейне продекламировать его великолепную песню о Рейне: «Как из тучи светит месяц...» и т. д. Тогда он обычно вставал и далеко простирал свою красивую белую руку".

А теперь смотрите, как иначе запомнил его восторженный ученик по имени Левин Браунхардт:

"На­сколько я сейчас еще могу вспомнить, Гейне находился в то время в расцвете своей молодости. Он был скорее высок, чем коренаст, его прекрасное, еще юношеское лицо излучало здоровье. У него были красивой формы голова и белокурые волосы. Ничто в его внешности не указывало на его восточное происхождение. Одевался он всегда модно и элегантно. Одним словом: «Не was а real gentleman, comme il faut» с головы до пят".

"Гейне вёл с нами занятия по французскому, немецкому языку и истории Германии. Он был великолепным лектором. С большим воодушевлением, более того, с неподражаемым поэти­ческим вдохновением он описывал победы Германа, или Арминия Германца, и поражение римского войска в Тевтобургском лесу. Герман, или Арминий, был для него примером великого героя и патриота, который рисковал жизнью, всем, что имел, чтобы завоевать свободу для своего народа и сбросить римское иго. Когда Гейне, напрягая голос, восклицал, как некогда Август: «Вар! Вар! Отдай мне мои легионы!» — его сердце ликовало, его прекрасные глаза блестели и его выразительное мужественное лицо сияло радостью и блаженством.

Мы, его слушатели, были в высшей степени изумлены и даже потрясены; еще никогда прежде мы не слыша­ли, чтобы он говорил с таким воодушевлением. Мы были готовы целовать ему руки, и наше почтение к нему сильно возросло и осталось у нас на всю жизнь.

Само собой разумеется, что попутно он высказывался и о современной Германии. Мне особенно запомнилось, как он при этом выражал глубочайшее сожаление по поводу тогдашней раздробленности нашего отечества и говорил буквально следующее: «Когда я смотрю на карту Германии и вижу эту уйму цветных пятен, меня охватывает настоящий ужас. Напрасно спрашивать себя, кто, собственно, управляет Германией». К сожа­лению, поэт так и не дожил до объединения Германии во главе с доблестным и справедливым императором, которое он предсказывал в одном из своих последних стихотворений.

С радостью и любовью мы занимались у него французским языком. Уже после трех месяцев занятий я мог переводить Плутарха. Будучи девяностотрехлетним старцем, я и сейчас горжусь тем, что могу сказать: великий поэт особенно благоволил ко мне. В шутку он называл меня своим маленьким любимым учеником Вагнером. Я должен был приносить ему книги из Королевской библиотеки и менять их, а также оказы­вать другие мелкие услуги, за что получал от этого благородного человека щедрое вознаграждение. ...

Очень часто Гейне говорил о своей матери, которую любил с истинной нежностью. «Моя мать, — говорил он, — верно, родом из благородной еврейской семьи. Евреев часто изгоняли из европейских стран, так что мои предки оказались заброшенными в Голландию, где словечко фон превратилось в ван»...

О своих родных местах в Рейнской области он говорил с воодушевлением и описывал их как рай земной".

Закончить эту заметку хотелось бы "рекомендательным" письмом Фердинанда Гримма (да-да, брату Братьев!) Якобу и Вильгельму:

"Берлин, 6 мая 1824 Я рекомендую вам хотя и не окончившего курс, но наблюдательного Г.Гейне из Дюссельдорфа, который возвращается, чтобы еще раз прослушать лекции о пандектах, в Гёттинген, где он уже прежде учился,.. и охотно хотел бы познако­миться с вами. Хотя его внешность не способствует возникновению хорошего впечатления о нём, зато в стихах его содержится что-то подлинно пережитое, они привлекают тем, что звучат как хорошие народные песни..."

Путеводитель - "Путешествие из Дюссельдорфа в Дюссельдорф" (с:)-мой

"Представляете, мы не нашли путеводителя о Дюссельдорфе?!"- из сказанного мне вчера на экскурсии.

Пришлось вчера опять оправдываться. Он есть, пока у меня в голове, но "руки не доходят", пока я с вами по городу хожу.

Вот он каким будет - в пяти частях:

• Мой "роман" с Дюссельдорфом - главный рассказ гида или длинное вступление градоведа.
• 11 маршрутов и 11*11 достопримечательностей + 1111 интересностей - собственно путеводитель.
• Библио-биографическое из Дюссельдорфа - интересные судьбы и истории (кто и когда).
• Основные сведения и советы туристам - шпаргалки и схемы (что и где).
• Календарик (что и когда). Словарик (что и как).

Вим Вендерс сказал: «Я — ТУРИСТИЧЕСКИЙ АГЕНТ»

Вим Вендерс, которого спросили в интервью: Города — герои ваших фильмов, они живые" - ответил:"Да, это большие живые существа. Они, как люди, имеют свой характер, своё настроение, какие-то — очень красивые, другие не очень, некоторые очень сложные".

Очень разделяю это мнение. И, по случаю праздника, повторю мнение режиссёра, рассказавшего и о характере Дюссельдорфа.

Вим Вендерс: «Я — ТУРИСТИЧЕСКИЙ АГЕНТ»

Екатерина Мцитуридзе. Что заставляет человека, и в частности ваших героев, встать с любимого дивана и отправиться в путешествие?

Вим Вендерс. Главная причина — возможность установить личную связь с городом, с разными городами. Я стараюсь путешествовать, чтобы сохранять в себе любимые города.

Екатерина Мцитуридзе. Города — герои ваших фильмов, они живые.

Вим Вендерс. Да, это большие живые существа. Они, как люди, имеют свой характер, свое настроение, какие-то — очень красивые, другие не очень, некоторые очень сложные. Последний город, портрет которого я создал, — Кёльн. ...Его жители до сих пор говорят на диалекте, который, кроме них, никто не понимает. И мне это ужасно нравится.

Екатерина Мцитуридзе. Кажется, Kёльн — второй немецкий город, после Берлина, ставший героем вашего фильма. Кроме них героями ваших картин становились Париж и Лиссабон, Нью-Йорк, Сидней, даже чуточку Москва. Как вы считаете, города меняются, как люди, или меняются только времена?

Вим Вендерс. Люди сильно меняются. Особенно здесь, в Берлине. И город очень изменился. Все стали деловыми, озабоченными, все спешат, не находя времени расслабиться, все ужасно заняты, но никто не знает, чем именно.

...Я не творец, я искатель. Я ищу нечто, и нечто ищет меня. Я тот, кто получает много подарков — от людей, от мест, где бываю. Я верю, что город, например, находит и использует людей, чтобы установить с ними связь. ... Я привожу людей в места, которые сам не знаю, и помогаю им говорить и делать что-то, чего они прежде никогда не делали. И ничего загадочного, мистического в профессии режиссера нет. Я просто директор туристического бюро.