Альбом 2020*11 (ноябрь)

Вернуться из января 2021 года в ноябрь предыдущего помогают социальные сети и “фотографическая память”. А фото-кадры, сделанные “по ходу дела” в ноябре помогают реальной памяти не улетучится, а быть прожитой реальностью.

Спасибо соцсетям за напоминания, совпадения, вдохновение, ценный опыт общения с далёкими и близкими по духу, хорошими знакомыми, пусть только виртуально, людьми.

В середине ноября было так.

Одноо чёрно-белое (что очень люблю) фото попалось мне в Инстаграм тють-втють тогда, когда у меня в садике распустился розовый экзот всё так!

Как часто в последнее время хочется сказать: нет слов.

Иногда не хочется говорить, но всегда (почти, к счаСтью) хочется читать - даже когда ничего не хочется и не можется).

А в моей библиотеке есть отдельная полка шкафа для словарей (с тех пор, когда я занималась переводами, накопила не хуже университетской почти)). Сегодня захотелось полистать один из них - и там много слов - он открылся на букву "Г"))

Сводный словарь современной русской лексики.
В двух томах Т.1-2 1991. 1540 с. (Т. 1. А - О. 800 с./Т. 2. О - Я. 740 с.)

Аннотация:

Сводный словарь содержит более 170 тыс. слов из 14 наиболее популярных словарей русского языка: толковых, энциклопедических, орфографического и др. Из словаря можно получить различную информацию о словах: написанные, ударные, наличие вариантов и омонимов, фиксацию в том или ином из 14 словарей и др.

Сводный словарь предназначен для специалистов-филологов, преподавателей русского языка, издательских работников, журналистов, переводчиков и - как орфографический словарь - для наиболее широкого круга читателей.

Век живи, век учись: узнала методом тыка, что Гатток, или микроцебус собакоголовый (Lepilemur mustelinus) - полуобезьяна рода лепилемуров (или «изящных лемуров») - о, сколько прекрасных слов, которые дают представление... Мордочка заострённая, короткая; уши голые, шерсть буро-красноватая, снизу серая; верхние постоянные резцы отсутствуют. Длина тела около 35 см, хвоста около 25 см. Г. обитает в тропических лесах восточного Мадагаскара. Днём спят, ночью собираются небольшими группами: очень активны. Питаются листьями.

И вот - кстати - о листьях. У меня на этой неделе сочетаемые по цвету капуста в букете и хризантемы их садика. И новая (старая) розенталевская ваза в хозяйстве, которым усиленно занималась весь ноябрь.

Засобиралась смотреть фильм «Гаттака» (не получилось, оставила “на потом”), который в 2011 году учёные НАСА назвали самым точным научно-фантастическим фильмом всех времен (узнала ещё, что многие из «футуристических» зданий в фильме на самом деле довольно стары. Большинство из них выполнено в архитектурном стиле под названием «брутализм», который был популярен в 1950-х. Две гигантские арки, которые виднеются на заднем плане во время разговора между Джеромом и Айрин, в действительности являются водосливом плотины Сепульведа в Лос-Анджелесе, построенной в 1930-х).

В середине ноября было так.

Я гуляла и видела Рейн, листву и грибы!!!

Благодаря “телеграмме”, размещённой в фейсбуке можно вспомнить этот солнечный ноябрьский день, в который я выбралась из дома для того, чтобы избавиться от утильсырья (макулатуры и стеклотары :)

Рейн!

Листва!!

Грибы!!!

*ни один гриб не пострадал / тот, что "разобран" - кто-то до меня, с целью изучения / один гриб делал "мостик"...

Там, под буками столько листвы и грибам раздолье на этом мягком ковре.

Я не из грибников, я из фото-охотников, эстетическое удовольствие получаю.

С той прогулки принесла большую “опавшую” ветвь.

Усиленно начала заниматься домашним хозяйством (и делала это два месяца, маленькими порциями ежедневно).

В конце ноября было так.

Вот же хризантемы со второго куста. Такие вот...

Немцы называют хризантемы ноябрьскими цветами. В русских "садо-огородах" хризантема именуется "Королевой осеннего сада". Для обильного цветения ей требуется солнечное место (у меня есть), богатая почва и обязательная прищипка (вот что надо делать-то!), которая стимулирует рост боковых стеблей и украсит своими цветами сад до самых морозов. На одном месте растение может находиться без пересадки до 5 лет - учла, мои хризантемы в этом году двухлетние, через 3 года пересадить надо.

Ну что ж, всё-таки Адвент. А значит - зима.

И сейчас, после того, как показала миру последний осенний листок садовой гортензии (разрумянилась она)), начала этот Адвент дома с венка и свечи, дополнив его адвентским кофе (мы Адвент так начинаем: в первое адвентское воскресенье к полднику). Кофе обыкновенный, а вот обстановка праздничная, даже если вдвоём у себя же дома. В этот Адвент я спонтанно плюшки испекла (и хвалю себя сама за это, так как -при всём, при том- не упустила случая)

А последнюю неделю ноября всё-таки пришлось пойти к врачу и посидеть неделю дома на больничном. Перед приёмом у врача прогуляться (ожидание в помещении сейчас не приветствуется) - убедиться, что погода и в конце ноября может быть прекрасной!

Мы сейчас больше проводим времени дома. У меня дома - "У нас дома". Читаю с большим удовольствием, разглядывая таким образом жизнь в Германии в прошлом веке - Ханс Фаллада прекрасный рассказчик!

“Сразу же после рождественских праздников родители принимались строить планы на лето. Летняя поездка была для всех нас чем-то само собой разумеющимся; для родителей — потому, что основную часть своей жизни они провели в маленьких, почти сельских городишках, так и не сделавшись настоящими столичными жителями. Им всегда хотелось больше света, меньше шума и хотя бы немного зелени. А мы, дети, желали, по крайней мере раз в году, вырваться; именно потому, что мы были настоящими детьми большого города, летний отдых в деревне таил в себе для нас все прелести путешествия в неведомое.

Я помню лишь один-единственный случай, когда родители отдыхали летом без нас, — они ездили в Италию. Нам, детям, пришлось остаться дома под присмотром одной «тетушки», фрау камергерихтсрат Тието, которую мы просто звали Тати. За безупречное поведение нам были обещаны баснословные награды: дважды в неделю нас будут водить в зоопарк и каждое воскресенье в кондитерскую — лакомиться воздушным печеньем со взбитыми сливками. Карманные деньги на время каникул были удвоены”.

“Как только место летнего отдыха было выбрано, отец первым делом покупал карты, топографические карты той местности, — так называемые листы мензульной съемки. И вот зимними вечерами, когда за окнами летали снежинки, мы усаживались возле отца и, следя за его пальцем, совершали летние прогулки. Любовь к порядку была у моего отца столь велика, что он постыдился бы отправиться в какую-либо местность, не изучив заранее, еще до того, как увидит ее, каждую дорожку, каждый мост, каждый перелесок. Под его руководством мы незаметно учились читать карту и вскоре различали все топографические знаки”.

У Фаллады прекрасен рассказ о традиции пить кофе, нелюбви к Пруссии с "Вавилоном Берлином" - словами очевидца, немецкого мальчика.

На примере дамских посиделками за чашкой кофе, которые происходили дважды в неделю в саду на берегу реки.

"Бабушка встречалась там со «своими дамами», как это именовалось, и там же демонстрировала им маму и меня, ибо чрезвычайно нами гордилась! Мне очень нравилась дорога туда, потому что надо было переходить через речку Аллер по понтонному мосту, который назывался Пфенниговым. За переход по этому мосту каждый был обязан уплатить один пфенниг. На меня это производило глубокое впечатление. Всякий раз я настаивал, что сам буду платить за нас троих и, взяв три однопфенниговые монетки, с гордостью вручал их сторожу-инвалиду.

Не могу понять, почему я был в таком восторге от Пфеннигова моста, что даже мирился с посиделками. Этот мост через Аллер существует и поныне, а год или два назад я убедился, что мои собственные дети ходят по нему с тем же увлечением, с каким некогда ходил их отец. Пфенниговый мост вполне их устраивает как цель прогулок.

Едва, однако, мост оставался позади, мое настроение резко падало ниже нуля. Я слишком хорошо знал, что меня ожидало: два-три часа сидеть в обществе доброй дюжины старых дам, покорно отвечать на их вопросы и пить кофе, который я не выносил. Вдобавок еще по дороге я выслушивал от мамы и бабушки массу наставлений — быть вежливым, отвечать ясно и четко, законченной фразой, а не отдельными словами, смотреть прямо в лицо и многое другое. Нет, о хорошем настроении не могло быть и речи.

За несколько шагов до садовых ворот следовала остановка: с обуви смахивалась пыль тряпочкой, специально для этого принесенной в ридикюле, без конца поправлялись и одергивались воротники, платки, чепчик, и лишь после этого мы входили в сад-кафе. Всякий раз я надеялся, что мы явимся первыми, дабы избежать строгих взглядов многочисленных экзаменаторов, но всякий раз там уже сидели шесть или семь дам, жаждавших поглазеть на «берлинцев» и отыскать у них какие-либо изъяны.

В ту пору минуло не так уж много времени с того дня, когда королевство Ганновер прекратило свое самостоятельное существование и перешло во владение Пруссии. Все эти старые дамы еще были верны своему прежнему королевскому дому, они были «вельфами», а мои родители, также урожденные ганноверцы, считались отщепенцами, поскольку отец состоял на службе у ненавистных пруссаков. Эта ненависть к пруссакам и любовь к вельфам, ныне умершие вместе со старым поколением, тогда еще процветали. В дамском кружке особенно восхищались одной старой дворянкой, которая не могла допустить, чтобы караульные будки перед целленским замком, окрашенные в благородные цвета вельфов, перекрасили в прусский черно-белый. Она их купила и поставила у себя в прихожей вместо гардеробов. Вот это верноподданность!

А мой отец и вовсе поступил вероломно, и нам с мамой за это приходилось отдуваться! Недостатка в замечаниях, очень мягких по форме, однако весьма язвительных по смыслу, не было: прусское — плохо уже само по себе, но берлинское — поистине воплощение всего самого отвратительного! Моя кроткая мама была довольно беззащитна против подобных колкостей, и от кофейных кумушек ей доставалось, конечно, не меньше, чем мне, но она стойко выдерживала все нападки. Она понимала, что разобьет сердце бабушки, если лишит ее возможности выводить нас «в свет». Вряд ли стоит говорить о том, что бабушке были чужды эти шпильки, — она их вообще не понимала.

Когда все дамы оказывались в сборе, начиналось длительное совещание по поводу заказа кофе. Каждая дама сообщала, сколько чашек она намерена выпить, — от этого зависели размеры заказываемого кофейника и вносимого пая. Само собой понятно, что здесь соблюдалась известная табель о рангах, и вдове пастора, скажем, не полагалось пить больше, нежели генеральской дочери.

Как только кофейник появлялся на столе, все ридикюли раскрывались и оттуда извлекалось печенье. Покупать его в кондитерской считалось кощунством, не говоря уже о том, что печенье, изготовленное кондитером, никуда не годится, — печь надо только самой, дома. Каждая придирчиво рассматривала, что принесли другие и сколько. Ах, я видел ридикюли, из которых извлекались лишь сухарики! Старушки жили, вероятно, на жалкую пенсию и на скромные подношения от родственников. Само собой разумеется, приходилось экономить и нередко голодать. Однако декорум необходимо было соблюсти, — голод еще можно стерпеть, но вот появиться в не совсем безукоризненной одежде… это грозило немедленным отлучением от касты..."
(Ханс Фаллада «У нас дома в далёкие времена» в переводе Николая Билибина)

Это тот литературный материал, который написан человеком с отчаянно сложной судьбой в проклятое время (две книги воспоминаний о детстве «У нас дома в далекие времена» и «Сегодня у нас дома» написаны и доведены до публикации в 1942-43 годах) достоверен своей "детской" простотой, за которой, однако, скрывается целая историческая эпоха: повседневная жизнь среднего класса Германии на стыке девятнадцатого и двадцатого веков.

И, зная, какое будущее ждет эту страну в обозримо скором времени, через какие испытания ей придется пройти, откликаюсь на грустные, минорные нотки, даже когда автор пишет о забавных, казалось бы, ситуациях. Очень трогательно, очень лирично - помогает понять лучше и полюбить Германию.

С удовольствием рекомендую также книгу Фаллады «Сегодня у нас дома», логически продолжающую «У нас дома в далёкие времена», она также относится к автобиографической литературе и повествует о более поздних годах жизни писателя - двадцатые и тридцатые годы. На русский язык этот роман не переводился, его я читаю в оригинале, имеющемся в моей домашней библиотеке.

Итак: невыходные выходные, моя изба-читальня. В ней - дом и кухня (интересно меню и вино - столетие назад в Германии), и детский сад (сад и детство)

"В детские годы не задумываешься ни о прошлом, ни о будущем; живешь данным часом; и у меня всякий раз дух захватывало, когда в детскую открывалась дверь и официант или кухарка, а то и сама наша домоправительница, старая ворчунья Минна, протягивала нам тарелки, на которых торопливой рукой были смешаны в одну кучу самые разные кушанья: слоеные пирожки выглядывали из-под спаржи, клякса смородинового желе растеклась по картофелю с петрушкой, вместо того чтобы попасть на окорок косули; а однажды в куске омлета вместо начинки из шампиньонов мы обнаружили настоящую солонку — свидетельство царившей на кухне суматохи!

Тяжелая пища с непривычно острыми приправами действовала на нас возбуждающе. Расшалившись, мы хохотали, шумели, пока нас не урезонивал строгий стук в дверь. Ну, а там уж оставалось недолго и до разбойничьих экспедиций в ванную комнату: объевшимся хочется пить! Хотя родители строго-настрого запретили нам вино, мы, в праздничном раже, были склонны относиться к этому запрету с некоторым легкомыслием. И вот в коридоре выставлены посты: один у столовой, другой — возле кухни. Все вокруг мешали нам утолить жажду! Сколько раз приходилось поспешно ретироваться, когда по нашему длиннющему, типично берлинскому коридору несся с полным подносом официант или когда из кухни (дверь туда была всегда открыта) выглядывала Минна и грозила нам:

— Ну-ка убирайтесь в свою комнату, озорники! Сейчас будет мороженое, и, если вы не перестанете шалить, мы съедим его сами!

Наконец удача, и мы с бутылкой рейнвейна или бургундского возвращались в детскую. В марках вин мы не разбирались, вино было для нас вином, то есть напитком, от которого почему-то делается необычайно весело и ты готов вытворять что угодно! Мы пили его маленькими глотками из сестринских стаканчиков для зубных щеток и чувствовали себя как морские пираты, захватившие богатую добычу".

В 1990 и 2001 году на русском в издательстве “Художественная литература” вышел четырёхтомник Ханса Фаллады.

Gänsemagd - иллюстрация Фогелера (Heinrich Vogeler), с которого брал пример художник-сказочник Билибин.

Ханс Фаллада - псевдоним. И я настаиваю на написании имени “Ханс”. А Фаллада — это говорящий конь из сказки братьев Гримм «Гусятница», который даже после смерти остался верен своей хозяйке, принцессе, обманом превращенной в батрачку. Ему отрубили голову за то, что он всегда говорил правду, и повесили ее на городских воротах.

Вот и живодёрскую сказочку Gänsemagd прочитала. А к ней, оказывается была иллюстрация Фогелера (Heinrich Vogeler), с которого брал пример художник-сказочник Билибин.

Читаю в биографии писателя, взявшего себе этот "говорящий" псевдоним: "в юности был отправлен в закрытое исправительное заведение для несовершеннолетних, из которого вышел в 1913 году. В годы пребывания там Ханс Фаллада сделал первые шаги в двух профессиях, которыми будет отныне заниматься всю свою жизнь, — в сельском хозяйстве и в литературе. Он много работал в саду и после того, как был наконец выпущен на свободу (так и не получив диплома о среднем образовании), учился сельскохозяйственному делу; эта специальность впоследствии давала ему необходимый заработок".

«…Дело в том, что я почти всегда был среди людей, я стоял позади бесконечных верениц болтливых женщин, когда те мотыжили брюкву или окучивали картошку, я слушал болтовню девушек и женщин, а болтовня за работой не прекращалась у них с утра до вечера…».

В начале двадцатых годов Фаллада опубликовал два романа, отмеченные экспрессионистскими мотивами, успеха они не имели и последствии автор скупил весь тираж и пустил его на макулатуру. В автобиографической книге «У нас дома…» он писал, что «Давно я изъял их из книжных магазинов, они уничтожены; даже самые закадычные мои друзья напрасно будут становиться передо мной на колени, они не увидят ни одного экземпляра».

Там же в «У нас дома сейчас» (1943!) на первой странице - прекрасные слова о жене, в следующем году уже - трагедия... А в биографии: "Полностью разошлись его пути с женой, которая долгое время служила ему опорой в жизни. По ее настоянию писателя поместили в клинику для принудительного лечения, больше похожую на тюрьму, чем на больницу. Эти годы описаны им в двух романах, вышедших посмертно, — «Кошмар» (1947), «Пьяница» (1950)".

Личность романиста осталась загадкой даже для близких Фаллады. Его друг, писатель Эрнст фон Заломон, говорит о его творчестве следующее: «Его интересовали люди, отношения между людьми и, в первую очередь, глубины человеческой природы. Он искал эти глубины и нашел их в себе самом». Рудольф Дитцен умер от остановки сердца 5 февраля 1947 года в возрасте 53-х лет. Творчество писателя получило высокую оценку читателей и критиков и будет интересно всем, кто хочет узнать о жизни Германии 20-40-х годов.