Воздушный замок?

- ... господин фон Мюнхгаузен, нехорошо, и всем людям он врет, и везде он врал, а они так глупы, что постоянно верят ему, хотя он не говорит ни слова правды.

- Довольно, Карл, остальное можешь досказать за дверью, - сказал, обернувшись, Мюнхгаузен. Тон его голоса был мягкий, но решительный. Он повязал голову желто-красным шелковым платком наподобие ночного колпака, так что узлы спадали ему на уши.

- Покойной ночи, брат Шнук. Ты прав, не стоит раздражаться из-за таких людей. Я сумею обойтись без слуги. Можешь идти, Карл, завтра ты получишь свои двенадцать гульденов двадцать четыре крейцера. Ступай, Карл, следуй предначертанию твоей судьбы, ты обойдешься и без пая Акционерного общества по сгущению воздуха, который я тебе предназначал.

Лицо у Карла вытянулось, он опустил стул, который все еще держал для самозащиты, и столь же трусливо, насколько раньше нагло, произнес:

- Как же это так, барин?

- Акционерное общество по сгущению воздуха? - спросил старый барон.

- Да, - ответствовал г-н фон Мюнхгаузен и сдернул чулок с левой ноги. Новейшие химики открыли в Париже средство уплотнять воздух, придавать ему твердую форму.

- Уплотнять? Твердую форму?

- Ну да, они делают из него массу, нечто среднее между снегом и льдом, что-то вроде крутой каши. Когда я узнал об этом открытии, я познакомился с ним ближе и скоро убедился, что воздух, сгущенный и уплотненный при помощи преципитации, кальцинации, оксидации и некоторых других средств, пока составляющих мой секрет, может достигнуть такой густоты, твердости и веса, что ничем не будет отличаться от камня.

- Не будет отличаться от камня?

- Не будет. Почему это тебя удивляет, Шнук? Что стало кашей, может стать и камнем. Хочешь посмотреть? Карл, окажи мне любезность, - ибо я уже не могу тебе больше приказывать, - и принеси мне из дорожной сумки зеленую коробку N_14.

Карл Буттерфогель, обнаруживший после разговора об Акционерном обществе по сгущению воздуха смиренную покорность, стремительно бросился к дорожной сумке и достал зеленую коробку N_14, откуда Мюнхгаузен извлек камень величиной с кулак. Он показал его старому барону и спросил, что это такое, по его мнению.

Барон подержал его перед ночником, присмотрелся к нему, прищурившись, и сказал:

- По-моему, это булыжник!

- Это сгущенный, преципитированный, оксидированный и при помощи других секретных способов уплотненный воздух, - сказал, зевая, г-н фон Мюнхгаузен и положил камень обратно. Он снял чулок с правой ноги и продолжал: - Ты видишь теперь своими глазами; ударь его топором, он даст огонь; так велика крепость этого воздушного камня!

- Это же огромное, невероятное, неоценимое открытие! - воскликнул старый барон.

- Во всяком случае, довольно важное, - хладнокровно сказал г-н фон Мюнхгаузен. - Сейчас в мирное время везде строят здания, мосты, улицы, дворцы, дома умалишенных, памятники. Но в некоторых местностях строительный материл слишком дорог. Вот на такие-то бедные камнем местности я и хочу поставлять окаменелый воздух. Воздух можно иметь везде. Производственные расходы не так велики; самое главное при процедуре - это состав самого воздуха, и мне кажется, что я напал здесь на верный след хорошо каменеющей атмосферы. Поэтому я так и нюхаю воздух. Я хотел заложить здесь фабрику, главную фабрику, после которой в подходящих местах будут открыты дочерние предприятия. Это будет акционерное общество; утвержденный устав уже у меня в кармане. Если вести это дело с некоторым размахом, то уже в первом году оно должно дать, по самому худому расчету, сто тридцать и три восьмых процента. Это и есть Акционерное общество по сгущению воздуха, о котором ты спрашивал. Будет назначено два директора с полной доверенностью, двенадцать членов правления на жалованье; секретарей и прочих служащих пока предполагается человек сорок с лишним. Карла, моего бывшего слугу, я хотел сделать техническим содиректором. Ну-с, из этого теперь ничего не выходит: мне придется подыскать кого-нибудь другого.

Тут Карл Буттерфогель испустил такой вздох, что комната загудела. Барон же надул щеки, подбросил ночной колпак к потолку и сделал шаг, скорей походивший на прыжок, от которого свеча у него в руках ярко вспыхнула.

- Есть у тебя еще акции? - спросил он Мюнхгаузена, который равнодушно укладывался спать.

- Все расписано, - отвечал тот, натягивая одеяло на голову, - стоят уже выше номинала. Но я все-таки хочу отблагодарить тебя за твое гостеприимство, Шнук. Твой замок несколько обветшал; как только моя фабрика и Акционерное общество осуществятся, я построю тебе новый из моего материала.

Старый барон стремительно поставил свечу на стол, бросился к лежащему Мюнхгаузену, взял его обеими руками за голову и воскликнул:

- Значит, я буду жить как бы в воздушном замке? Ну и анафемский же ты парень!

- Называй это так, если хочешь, старый дружище, - ответил Мюнхгаузен, только не обрывай мне ушей. Видишь ли, в этом и состоит величие современности, что многое, изобретенное наивной фантазией первых времен и долго считавшееся сказкой, образом, или символом, оказалось, благодаря научным исследованиям, исторической реальностью. Таким же образом и старинная поговорка о воздушных замках получает, благодаря моему Акционерному обществу, конкретное существование. Понятие воздушных построек перестает быть пустой фразеологией, и люди действительно будут вкладывать в них деньги. А теперь, голубчик, ступай отдохни, я устал, и мне хочется спать.

Мюнхгаузен повернулся и заснул...

Карл Лебрехт Иммерман. "Мюнхгаузен, История в арабесках" )ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ШНИК-ШНАК-ШНУРСКИЕ СОБЫТИЯ)

---

Это один только небольшой отрывок из дюссельдорфского произведения Иммермана (в честь него названа здесь улица) - создателя и руководителя знаменитого в своё время театра в Дюссельдорфе [1835-1838] (где работал и известный драматург Граббе - в честь него названа площадь, а Гейне, лично знакомый с Граббе, написал: «... можно нашего Граббе, к сожалению, с двойным правом назвать пьяным Шекспиром»!). Музик-директором с ним там был Мендельсон-Бартольди (улицу и памятник имеем).

Иммерман открыл отделение дюссельдорфского театра и в Эльберфельд-Бармене, где сблизился с кружком рейнских ("воинствующих") романтиков, руководимым Фрейлигратом: эту молодежь Иммерман восхищал своими постановками Байрона и молодого Шиллера (кружок состоял почти исключительно из политических поэтов, в том числе молодого Энгельса).

В это время (в период бурного развития промышленности в Рейнской провинции) Иммерман создал свои лучшие романы: "Эпигоны" (Die Epigonen, 1836) и "Мюнхгаузен" (Münchhausen, 1835-1839), в них изобразил борьбу старого с новым: между феодализмом и промышленным строем.

"Эпигоны" сделали автора одним из зачинателей основной литературной формы раннего немецкого реализма – так называемого "Zeitroman" (дословно: "романа (о) времени"), большого социально-бытового романа современности, где он с грустью указывает на победу буржуазии над дворянством: деревенская идиллия разрушается, когда изящный дворец уступает место фабрике.

То, что читается как забавная типично мюнхаузенская история "Булыжник из воздуха", трактуется критиками так: "В мрачных тонах Иммерман изобразил наступление капитализма и гибель дворянства в "Мюнхгаузене": это – ломка всех старых устоев, быта и нравов. Иммерман видел (и если новое буржуазное общество состоит из авантюристов-мошенников). только один выход: от дворянства и буржуазии к крестьянству, от романтизма к народничеству".

"Мюнхгаузен" - это сатира (не только на капитализм, но и) на всю буржуазную культуру: на гегельянство, либерализм и т. д. В роман вставлена повесть "Oberhof" (русск. перев. "Старостин двор"), "где изображены в идеализированном виде вестфальские крестьяне-хуторяне".

Вот что говорится в научной статье:

"Для рассудительного, рационально мыслящего К. Иммермана бидермайер становится реальной опорой в действительной жизни. В романе «Мюнхгаузен: История в арабесках», написанном в 1830-е годы, повествование организовано вокруг двух топосов, воплощающих собой совершенно противоположные миры. Постепенно разрушающемуся дворянскому замку Шник-Шнак-Шнур противопоставлен Оберхоф, с которым и связана положительная программа писателя. Возвышенным и беспочвенным фантазиям обитателей замка (барона фон Шнука и его почти сорокалетней дочери Эмеренции) противопоставлен Старшина – здоровый, крепкий человек, умело и практично организующий хозяйство, прагматик и рационалист, являющийся авторитетом для местных крестьян, которые к нему приходят за судом и советом. Со Старшиной и подобными ему людьми Иммерман связывает будущее Германии. Для создания образов и топосов писатель использует разные стили: с одной стороны, это пародия и приемы романтической литературы, с другой – детальное описание быта семьи Старшины, распорядка дня Оберхофа, обычаев, традиций и одновременно любование, и их идеализация, то есть приемы литературы бидермайера..." © Екатерина Москвина

Некритики пишут в аннонсах:

"Здесь есть и философия, и история, и психология, и трагедия, и юмор. Запутанный сюжет, динамически развивающиеся события и неожиданная развязка, оставят гамму положительных впечатлений от прочитанной книги. Сюжет разворачивается в живописном месте, которое легко ложится в основу и становится практически родным и словно, знакомым с детства…"

А я вам из продолжения истории с камнями из воздуха фрагмент приведу (и всё):

"...когда старый энтузиаст повернулся к нему спиной, и воспользовался Мюнхгаузен, чтобы улизнуть. Он быстро спустился с лестницы в свою комнату, нахлобучил соломенный шлем на бессонную, пылающую голову, пересек сени и двор и, миновав обоих геральдических львов, стоячего и лежачего, выбежал из усадьбы; затем он стал искать какую-нибудь уединенную крестьянскую хижину или даже отдаленное место в лесу или в поле, чтобы, наконец, найти покой вдали от замка, в котором он по неосторожности зажег промышленный энтузиазм.

Владелец замка подождал некоторое время его возвращения, но когда такового не последовало, он направился в свою комнату, снял халат и надел свой обычный дневной костюм, т.е. короткий польский кунтуш из зеленого летнего сукна, короткие брюки цвета соломы и черные гамаши. К этому барон добавил морскую шапочку в желтых и черных крапинках, и так как волнение не давало ему усидеть, то, захватив камышовую трость с фарфоровым набалдашником, он вышел за ограду замка, чтобы обдумать на месте расположение фабричных построек.

Запах воздуха показался ему теперь совсем другим, чем раньше, когда он еще не знал о его каменистом составе. Понюхав и посопев, он обнаружил в нем что-то известковое и гипсовое. Где только был его нос, что он раньше этого не замечал? Крестьянин, проходивший мимо замка и увидевший барона, который стоял у геральдических львов, задрав нос к облакам, вежливо поклонился и сказал:

- Чертовски воняет.

- Вы тоже чувствуете? - радостно осведомился старый барон.

- Как же не чувствовать? - воскликнул тот. - Вон там, на руднике, жгут известь, а ветер разносит вонь по всей округе.

Синдик Акционерного общества по сгущению воздуха проникся величайшим презрением к жалкому объяснению этого недалекого мужика и направился прямо через терновник по лугу к открытому месту, которое казалось ему исключительно пригодным для возведения фабрики, так как воздух там был особенно чист и свеж. Он смерил шагами длину и ширину, отметил размеры в записной книжке и прикинул, где должна будет стоять лаборатория, где склад воздушных камней и где контора. После этого он набросал на бумаге рисунок, который показался ему очень удачным и на котором склад имел форму нуля. Он остался весьма доволен такой подготовительной работой и сердился только на то, что Мюнхгаузен не помогал ему в этом деле. Посмотрев случайно вниз по склону, поросшему дикими каштанами и карликовыми дубами, барон заметил человека, выскочившего из-под дерева, где он, видимо, отдыхал, и бросившегося бежать. Хотя он видел беглеца только сзади, ему показалось, что это Мюнхгаузен. Он закричал ему вслед, но тот не откликнулся, а помчался еще быстрее поперек поля.

Действительно, это был Мюнхгаузен, которому разгневанный рок и здесь не хотел дать покоя.

Но я обещаю читателям дать ему выспаться где-нибудь в другом месте и не показывать его до вечера.

В этот день у старого барона было еще много дел и он бегал взад и вперед по окрестностям. Особенно много хлопот было с проведением шоссе, по которому воздушные камни должны были доставляться на большую дорогу, ибо местность кругом была исключительно неровная и ухабистая. Основательно исследовав в разных местах тропинки, ведшие к большой дороге, он остановился на постройке железнодорожной ветки приблизительно с двенадцатью туннелями и пятнадцатью сводчатыми мостами. "Ибо, - сказал он, - кто хочет нажить, не должен отступать перед первоначальными издержками". Он прикинул, что пассажирское сообщение поможет окупить затраты, "так как несомненно, что много тысяч путешественников пожелает посмотреть на эту удивительную фабрику, не говоря уже о достопримечательностях замка Шник-Шнак-Шнур..."