"Золотые двадцатые" на Рейне
/Они, эти "Золотые двадцатые", уже были в Дюссельдорфе в 2019: выставка рейнских модернистов, приуроченная к столетнему юбилею со дня создания (1919 - красивая дата!) художественного течения так и называлась "Золотые двадцатые" - то есть: в Дюссельдорфе предчувствовали новые “золотые”, только начались они с трагичного для всего мира. Но жизнь-то продолжается, планы были и есть.
А в планах на этот год они тоже были “Золотые двадцатые” - “кирпичные и музыкальные”, к тому же - в 2020 году, по плану - в начале апреля, а в действительности - в середине июля. И вот: на прошедшей экскурс-прогулке проекта КЛУБ'ОК у нас в Дюссельдорфе (для неё я перезарядила радиоприёмники, записала танцевальную музыку, напечатала красивых денег, сложила в “чемодан”) о чём говорили.
- ...А пока надо жить. Ты денег принес?
- Только маленький чемоданчик с запасом на сегодня и завтра. Тысячные и стотысячные билеты и даже несколько пачек с милыми старыми сотенными. Около двух с половиной кило бумажных денег. Инфляция растет такими темпами, что государственный банк не успевает печатать денежные знаки. Новые банкноты в сто тысяч выпущены всего две недели назад, а теперь скоро выпустят бумажки в миллион. Когда мы будем считать на миллиарды?..
- Боже мой! - вздыхает Георг. - Где прекрасные спокойные дни 1922 года?...
А я, как раз с 1922 года и начала рассказывать (забавное совпадение: предыдущая экскурсия была на кладбище, с этого же начинается "Чёрный обелиск" Ремарка - откуда эпиграф).
Да, сначала про самое важное /зачёркнуто/ деньги: раздавала миллиарды марок (собственноручно отпечатанные и фальшивые - красивые инфляционные 1923 года)))) - я делюсь, мне не жалко (расходы экскурсовода-любителя красоты: десять «десяток», или 10 х 10 милиардов = тысяча миллиардов или миллион миллионов, 1 000 000 000 000 или триллион)!
А в красивой "десятке" в ней не хватает 11 нулей!))
Экскурсантка К. не зря же отметила положительное в сегодняшнем экскурсе как "давали деньги", а другая экскурсантка К. после экскурсии очень кстати вспомнила "Чёрный обелиск" Ремарка (и просила процитировать, я - с удовольствием).
От двацатых к двадцатым - прошло сто лет и что?.. Конечно, многое случилось и изменилось. Но основное было заложено тогда. Функционализм, "своеобразная, строгая красота и мрачная фантастичность" остались.
Замечательный и один из самых известных и популярных немецких писателей ХХ столетия, так определил стиль 20-х годов 20 века в интереснейшей заметке, которую я использовала для настроя, приглашения гостей и хочу процитировать.
"О стиле нашего времени"
...Сжатость, самые экономные выразительные средства, концентрация на самом важном — вот основные моменты для стиля нашего времени. Раньше строили соборы и дворцы, сегодня — магазины и фабрики.
...Благородная архитектоника: большие, спокойные плоскости, прорезанные окнами. ... Большие помещения, наполненные воздухом, снабжены всеми средствами современной гигиены, повсюду только строгие линии, ничего ненужного, никакой лепнины, никаких пышных орнаментов; и поэтому всё спокойно, гармонично, целесообразно и прекрасно.
...Мы живем в эпоху универмагов и фабрик, доменных печей и метро, гигантских вокзалов и экспрессов, автомобилей и самолётов. Искусство нашего времени строго и деловито. Оно пренебрегает украшательством; линия и плоскость несут в себе и форму и экспрессию.
...Простые на первый взгляд произведения раскрываются, если долго на них смотреть. В них обнаруживается всё больше деталей, они становятся все содержательнее, личностнее и живее.
...Они предоставляют широчайший простор фантазии, ничего не предопределяя и не навязывая; они самодостаточны... И разве при этом так уж странно, что некоторым они ни о чем не говорят?"
Ремарк (1924)
Экспрессионизм кирпичный был у нас оринетрирами маршрута и по пути от одного солидного здания к другому - "музыкальная!передача" про 20-е годы 20 века (и ритмы танго и фокстрота), но и страшное кино показывали /зачёркнуто/ пересказано было тоже: то есть, историю, показанную в фильме «М» — первом звуковом фильме, поставленном Фрицем Лангом, сюжет которого основан на реальных событиях дела Петера Кюртена из Дюссельдорфа.
Получилось хорошо и мне приятен отклик:)
Архитектура и судьбы архитекторов, страшные (криминальные даже) истории, французская окупация, конфискация вина, уланы, скульптуры, танцульки, жизнь художников, Первый конгресс прогрессивных художников - всё было…
Я под впечатлением от сегодняшней экскурсии, получила большое удовольствие, услышала много нового и интересного. Например, не знала, что Эль Лисицкий побывал в Дюссельдорфе, подробностей о французской оккупации Дюссельдорфа (больше знаю об этом применительно к Рурскому региону).
Очень понравилось гармоничное построение информации. Рассказали (глубоко, но в меру) о ситуации в политике, экономике и искусстве, не выпуская из виду ни на минуту главную тему и создали яркую картину времени.
И очень понравилась «тональность». Публика у Вас заинтересованная, это большая ценность, с ними и Вам интересно. Такой проект требует подготовленного слушателя и очень большой самоподготовки. Я как слушатель получила не только радость, но и материал к размышлению. Миссия у Вас замечательная, можно сказать, жизненаполняющая, желаю интересных открытий и вдохновения!
Всего доброго и ещё раз спасибо за приглашение!
- коллега Марина, Дюссельдорф
Век, эпоха даже, но длиною в десятилетие!
Это всё про то, как мы поисследовали в прогулочном формате (разглядывая кирпичный экспрессионизм) культурно-эстетический феномен «золотых двадцатых» или «века джаза» (который продлился одно десятилетие, но какое!) и его отражение, например, в картине Отто Дикса «Большой город» (1928), идею которой он получил в нашем Дюссельдорфе и мы даже знаем, от кого(*см. дюссельдорфский экспонат ниже).
И это только краткие тезисы экскурсии, которую я замаскировала под прогулку))) - всё серьёзно, если разобраться, но об этом я запишу отдельное «исследование» в журнал, потому ещё, что такое в экскурсионном плане не часто повторяется.
В культурном отношении исследуется связь этого десятилетия с Первой мировой войной и потерянным поколением, так что начинать рассказ в данном случае надо исторически с поражения Германии. Дюссельдорфу опять (!) удалось (!) счастливо (!) распрощаться с двумя главными трудностями (инфляцией и оккупацией) и даже обзавестись - что тем более удивительно - довольно многочисленными и немалыми архитектурными ценностями, которые служат Дюссельдорфу до сих пор.
Кстати, про джаз: джаз мы не слушали, но прошли три места, где джазом наслаждаются до сих пор (записывайте адреса – я обещала-рекомендовала: Андреас-Квартир по четвергам, кабак Em Pootzke в Старом городе и концертный зал Тонхалле по воскресеньям + джазовый фестиваль в мае – надеюсь, снова - в мирное время).
Вывод
Про двадцатые можно рассказывать больше трёх часов, а в перерывах слушать пару минут грамофонную музыку. Она тоже полна курьёзов, о чём думать и рассказывать гораздо легче.
А если бы и вы гуляли по немецкому городу в двадцатые годы двадцатого века, слышали бы из окон (или в наушниках, как в нашем “клубном” случае) вот такую музыку.
И сейчас музыкальный стиль того времени популярен. Макс Раабе! Этот певец привнёс гламур золотых двадцатых в репертуар своего оркестра Паласт-Оркестр. С ностальгическими аранжировками он стал звездой, переосмыслил классику, такую как «Мой маленький зелёный кактус», и записал хиты, такие как «Нельзя целоваться одному» (это современная песня, напоминающая о шансонах в стиле легендарных "Комедийных гармонистов" - очень ценю).
*Про Дюссельдорф двадцатых можно рассказывать на примере этой картины.
Экстравагантные дамы в драматических позах тянутся к единственному мужчине на картине - джентльмену в фраке, а он - сам художник: Герт Генрих Вольхейм. Вольхейм жил в Дюссельдорфе с 1919 года и присоединился к группе художников "Das Junge Rheinland". Он был мятежником, коммунистом, сатириком и агитатором, который боролся против буржуазного и академического.
Герт Генрих Вольхейм: «Прощание с Дюссельдорфом» 1925 / фрагмент / Музей изобразительного искусства, Дюссельдорф
Одаренный “артист” всегда был окружён красавицами Дюссельдорфа. В своей картине «Прощание с Дюссельдорфом» он окружил себя своими музами: эта картина - ироничная пронзительная песня о его “диком времени” на Рейне, одновременное погребение богемы и воскресение буржуа.
В 1925 году Вольхейм отправился в Берлин. Сюрреально-жуткое «Прощание с Дюссельдорфом» стало его “пропуском” в столицу Германии. Вскоре после того, как Гитлер получил власть, художник бежал от нацистов во Францию . В 1947 году он переехал в Нью-Йорк, где прожил до своей кончины в 1974 году.
Дополнительные материалы к теме экскурсии про двадцатые годы.
Я прикрепила в эту заметку пару таких изображений, деньги и плакаты пера (а не кисти) Х.Херкенделля тех сложнейших времён (1920-1930). Автор дюссельдорфских банктнот (график) - Ханнс Херкенделль (1886-1958) - именно так, с двумя “н”. Его рисунки становились открытками (я показывала одну, оригинал 1927 года).
Излюбленные мотивы - здание имени Вильгельма Маркса, "небоскребы", церковь Св. Ламберта, Рейнхалле (теперешнее Тонхалле) и Рейн, все они есть и на рисунке (плакате) из серии «Город искусства и город-сад Дюссельдорф» (Die Kunst- und Gartenstadt Düsseldorf) - дизайн плакатов, открыток, банкнот ("вместо-денег"*) и книг (!)
*Для справки:
Нотгельды (нем. Notgeld — чрезвычайные/вынужденные деньги) — деньги чрезвычайных обстоятельств, выпускавшиеся в оборот различными органами местной власти, а также неправительственными организациями в период с 1914 по 1924 год в Германии (и Австрии) в связи с кризисом и гиперинфляцией. Нотгельды выпускались в основном в форме банкнот (бумага, картон). Иногда их материал мог быть довольно необычным — алюминиевая фольга, шёлк, кожа, дерево. Встречаются нотгельды, изготовленные из колоды игральных карт.
Время в культурном отношении интереснейшее: учёными не зря до сих пор анализируются культурные смыслы «века джаза» в музыкальном, историческом и философском преломлении (интересно, что был процесс «присвоения» эстетических качеств джазовой музыки литературой и живописью, породивший новые формы - джазовый роман, музыкальную метафору, джазовый стиль экспрессионизма) – но это уже другая экскурсия.
В процессе подготовки теоретической базы конспектирую (из научной статьи по специальности «Искусствоведение» Степановой Анны Аркадьевны) следующее.
Хронологические рамки этого периода - 1919-1929 годы, называемого джазовым веком - по известному выражению А. Зверева, джаз «воспринимался как искусство, в котором выразилась, быть может, самая примечательная черта эпохи - её динамичность и вместе с тем скрытая за её хаотичной активностью психологическая надломленность».
Фицджеральд дал эффектное название и культурную характеристику этой эпохе (в основе которой -«сиюминутная радость», «лихорадочный гедонизм», «испепеляющая жажда жить - сегодня, немедленно, здесь и сейчас» и в то же время «ощущение распада былого миропорядка, словно бы взорванного войной». Интересно: он акцентировал в ней два важных момента: во-первых, связь с карнавалом; во-вторых, связь с Первой мировой войной и потерянным поколением.
В начале ХХ века джаз называли «примитивным» и «варварским», но уже в 1920-е, по свидетельству Фицджеральда, «слово "джаз", которое теперь никто не считает неприличным, означало сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку. Когда говорят о джазе, имеют в виду состояние нервной взвинченности, примерно такое, какое воцаряется в больших городах при приближении к ним линии фронта».
Про немца Отто Дикса и его известной работой «Большой город» («GrossStadt», 1928) читаю углублённо искусствоведов, что там про джаз?
Авангардисты того времени приветствовали джаз как музыку будущего, особенно эта тема была близка художникам. Джаз создал, по меньшей мере, два вида литературы - поэзию блюза и автобиографию в форме рассказа (модные писатели, литературные критики и журналисты публиковались в джазовых обозрениях для городских интеллектуалов).
«Картина Дикса - звучащее эхо войны, ее композиция выстроена по принципу разительного контраста частей - изображение роскоши высшего света в центральной части оттеняется нищетой и убожеством жизни улиц, заполненных инвалидами войны и проститутками. Веселье, изображенное в центральной части, одновременно и форма забытья, стремление отрешиться от того, что происходит вокруг, своего рода пир во время чумы в ритмах джаза: лица музыкантов оркестра, танцующих и наблюдающих безрадостны, сосредоточенны, что вызывает ощущение механичности веселья и в то же время создает эффект напряжения. Контраст визуален, пластичен и на первый взгляд ярко выражен, но при более близком рассмотрении обнаруживается сходство в изображении лиц проститутки (в левой части картины) и дамы света. Их мимика и макияж почти идентичны - гротескное воплощение лица порока. Цветовая гамма одежды светских львиц и проституток выдержана в одинаковых тонах, символизируя ироническое стирание границ между сословиями, подчеркивающее единство их сущности. Подтверждение тому - фигуры проституток на заднем плане центральной части полотна.
«Большой город» Дикса - послевкусие экспрессионизма, в котором ощутим переход к стилю «новой вещественности» левого толка. Сохраняя экспрессионистскую форму с ее диссонирующими контрастами, внутренней дисгармонией, гротескными образами, художник наполняет ее социальным содержанием, острой критикой общественных пороков. В карикатурных образах не свойственное экспрессионизму выражение духа действительности, а ее реальные формы/.../ В «Большом городе» Дикса доминирующая музыкальная тема предполагает осмысление джазового века в целом. Ощутимо желание пары на переднем плане раствориться в музыке и танце - цвет женского платья сливается с цветом барабана, один образ переходит в другой, но безрадостное выражение лиц, холод между партнерами свидетельствуют о недостижимости гармонии. Единственной улыбающейся фигурой на картине является негр, с упоением исполняющий свою партию на ударных. Только для него звучащая музыка - естественная радость, он - плоть от плоти ее, и для него все привнесенные культурные смыслы джазового века растворяются в исконной этнической принадлежности джаза.
Для Дикса внутреннее напряжение джаза - напряжение экспрессионизма, отразившего в свое время тревожное предчувствие Первой мировой, ее последствия, и теперь становившегося предвестием новой войны. Экспрессионизм внес в культурное бытие устойчивое состояние дисгармонии. Джаз 1920-х явился эмоциональным, звуковым ее воплощением, маркером неустойчивости и утраты душевного равновесия, отразившим разорванный ритм жизни, опыт несчастного сознания, абсурдность бытия.
... Дикс - беспощаден. ... Отчаянные попытки послевоенной молодежи (и не только) обрести под ногами почву, выбитую войной, найти точку опоры чутко уловило искусство, многие представители которого прошли через ад Первой мировой. ... буйство красок в «Большом городе» Дикса, запечатлевшего дионисийскую джазовую оргию послевоенного потерянного поколения.
Ещё на заре своего рождения джазовая музыка создавалась в основном двумя видами инструментов - духовыми (корнет, туба или геликон, кларнет) и ударными (барабан, тарелки, банджо). Именно они стали той возбуждающей и пробуждающей силой, которая роднит джаз с дионисийской энергией. Главный инструмент в картине - гениальное изобретение Адольфа Сакса, с которым и поныне ассоциируется джаз, - саксофон.
В «Большом городе» Дикс возрождает основательно забытую в ХХ в. традицию средневекового алтарного триптиха [там же], причем не только по форме (трехчастная композиция картины, линейная перспектива), но и по содержанию. В данном случае имеется в виду распространенная в алтарном триптихе тема Страшного суда и одноименная картина Ганса Мемлинга (отчасти и Босха). …И если у Мемлинга изображение суда состоявшегося, то у Дикса только его ожидание. И он приближается - в облике уже Второй мировой...
Историческо-градоведческое (нужно для работы - конспект)
1920-е годы авангардные эксперименты в классической музыке включали не только атональный сериализм Арнольда Шёнберга и Альбана Берга, но и дерзкие попытки смешения классических форм со «звуками большого города» — джазовой, танцевальной и фольклорной музыкой.
1920-е годы сначала – это послевоенное время с перипетиями миграционных потоков, радикальных технологических, социальных и художественных экспериментов, сопровождаемых экономическими кризисами и декадентской ночной жизнью.
Германия в середине 1920-ых годов - страна, где ещё жива память о сражениях и о голоде времен Первой мировой (для побежденных имевшей тяжкие и длительные последствия). Страна, для которой характерны и политические, и классовые битвы, инфляция, безработица и обнищание населения — особенно в больших городах. Подобные обстоятельства укрепляли позицию правых политических сил, одержимых идеей «крови и почвы»; сил, которые оплакивали потерю Германией колоний и выдвинули лозунг «Народ без пространства» (национал-патриотический роман Ханса Гримма с таким названием вышел в свет в 1926 году).
После Первой Мировой войны немецкая экономика существенно ослабла, что сказалось на национальной валюте — марке. Странный эфект: обесцененная марка смогла привести к позитивному для кинематографа виражу, снимать картины в Германии оказалось дешевле, чем в США, а это дало толчок одному из самых важных направлений в истории искусства — немецкому экспрессионизму, который начал использовать визуальную картинку не только для передачи истории, но и эмоционального состояния героев.
Среди режиссеров, которые активно работали с американскими инвесторами, был и Фриц Ланг — он снимал преимущественно приключенческие ленты и триллеры, активно экспериментируя с экспрессионистским подходом к картинке.
Художники-модернисты первой половины ХХ в. уделяли большое внимание теме большого города, анализировали влияние цивилизации на человека и общество. В немецком искусстве показательно в этом смысле творчество экспрессионистов, обратились к урбанистической тематике и предложили масштабный и динамичный образ современного мегаполиса. В их произведениях он предстает и как притягательный мир с безграничными возможностями, и как своеобразный земной ад, уничтожающий личность.
Так, рассказывая про жизнь немцев в двадцатые годы, надо, конечно, вспомнить шедевр кинематографа экспрессионизма – «Метрополис» («Metropolis», 1927) Фрица Ланга и и живописное произведение с подобным названием: знаменитый триптих «Большой город (Метрополис)» («Großstadt (Metropolis)», 1927–1928) Отто Дикса. Кинофильм Ланга – об огромном футуристическом городе, разделённом на две части. В верхнем пространстве царит роскошь, его населению доступно практически все. Нижний город – обиталище рабочих, обслуживающих гигантские машины, которые поддерживают функционирование всего Метрополиса, но одновременно уничтожают человеческие жизни. Триптих Дикса построен так: изображение танцующих пар и джазовых музыкантов, отражающее атмосферу «золотых двадцатых» – в центре; на левой створке – солдат на деревянных протезах и костылях в окружении проституток; на правой – группа продажных женщин рядом с безногим нищим, который просит милостыню. Германия и её города с их радостью, наслаждением, беззаботностью, а также болью, страхами и муками. Немецкий экспрессионизм.
Авторы (художники и литераторы) прибегают к карикатуре, подчеркивая в людях определенные качества, гипертрофирует отдельные черты. Кстати, искажение черт лица до маски смерти – один из приёмов для иллюстрации идеи «смерти при жизни», отражающей духовное состояние общества в кризисную, трагическую эпоху.
Ощущение коллажности текста (или описания пространства) усиливают введённые в повествование фрагменты нелитературного происхождения (документальные факты, отрывки статей и песен, газетные заметки, реклама, объявления, рецепты, инструкции, письма, лозунги, судебные документы, прогнозы, графические иконки-символы). Все это помогает воссоздать специфическую атмосферу города, в подробностях описать особенности быта и повседневной жизни горожан.
Очень близкий коллажу прием – монтаж. Оба они базируются на механическом соединении разных фрагментов, однако коллаж более пригоден для организации пространства, а монтаж – времени произведения. С помощью монтажа можно ввести в текст зарисовки больших людских и транспортных потоков, масштабных строительных работ. Этот кинематографический приём, вошедший в арсенал модернистских художественных средств, позволяет писателю передать ритм, динамику постоянно меняющегося города.
«Пивные, рестораны, фруктовые и овощные лавки, бакалея и гастрономия… Германцы! Братья по крови! Никогда ни один народ не обманывали так подло, ни одну нацию не предавали так позорно и гнусно, как предали нас! Сон – лучшее лекарство, в кровати Штейнера ты спишь сном праведника...» - коллажирует-монтажирует Дёблин в романе «Берлин, Александерплац».
Роман Дёблина напоминает экспериментальный фильм Вальтера Рутмана «Берлин – симфония большого города» («Berlin – die Sinfonie der Großstadt», 1927), в котором воссоздан один день из жизни города, документальный коллаж, рассказывающий о промышленности, работе, развлечениях, отдыхе. Режиссер и писатель описывают ритм городской жизни: черта, общая для произведений, – стремление передать музыку мегаполиса. Писатель в тексте активно имитирует звуки столицы; режиссёр подбирает соответствующее музыкальное сопровождение, в котором экспрессивные пассажи чередуются с лирическими.
Создание урбанистического пейзажа предполагает также детальное изображение архитектуры, улиц, транспорта – важные для урбанистического искусства образамы: фабрики с дымящимися трубами, мосты, движущиеся трамваи и экипажи, универмаги, кафе, кинотеатры. Среди лейтмотивов у художников – изображение окон, причем как с фасадной, так и с внутренней стороны дома. В первом случае интересно изучать фигурки людей за стеклом: художник выхватывает наиболее типичные примеры поведения горожан. Это же придает работам полифоническое звучание: окно с силуэтом – будто отдельный голос в городской симфонии. Второй вариант – окна в интерьере, с неизменными очертаниями фабрик на горизонте.
Нашла описание, подходящее господину Дюссельдорфу (в романе, описывающем середину 20-х годов 20-го века - того времени, рассказ о котором я планировала на следующей своей экскурсии):
"...чуть поотстала, чтобы любоваться им, восхищаться им со стороны. Он шёл лёгким упругим шагом, будто возвращался после великих дел и спешил навстречу еще более великим.
Зачинщик веселья для всех, хранитель бесценных сокровищ радости. Шляпа на нем была образцом шляпного совершенства, в руке он держал массивную трость, в другой руке — жёлтые перчатки.
...думала о том, какой чудесный вечер ждет тех, кому посчастливится провести этот вечер с ним".
Вы бы смогли узнать автора по стилю (и цитатам)?
Героине литературного произведения "сделалось грустно и немножко обидно, но тут в поле её зрения попал какой-то движущийся предмет. Это был большой каштан в полном цвету, который перевозили на Елисейские поля; он лежал, прикрученный к длинной грузовой платформе, и просто весь трясся от смеха, точно очень красивый человек, оказавшийся в неэстетичной позе, но знающий, что всё равно красив".
Это американец Фицджеральд - отождествление фрондерства, граничившего с шутовством, и подлинную романтику, которую автор выразил одной из своих замечательных формул умонастроения тех, кто был молод в 20-е годы 20 века: «Мы не хотели просто существовать, мы хотели вечно изменяться».
