2019*4 (апрель)

«Может быть, они предпочитают быть официантами в Париже, чем чиновниками в Москве»
(выбираю эпиграфом эту фразу о русской эммиграции 20-х годов 20-века
- из "Истории одного немца: Частный человек против тысячелетнего рейха” Себастьяна Хафнера)

Апрель в Дюссельдорфе: экскурсии, работа, семья, дождь, солнце, холод, жара, музей, театр, книги, Пасха, Рейн, цветы, вино, спаржа.

Много читала (художественного, мемуарного, серьёзного, вздорного, философского и диссертационного).

Поэзия обыденности, лирика "прозаических мелочей"

Читаю, записываю и вижу, что мой “альбом” - как часть книги, похожей на такую, где
”с наибольшей поэтической открытостью нарисованы в книге простые пейзажи и картины и отображены вызываемые ими простые же чувства - проносящееся по небу облако, начало весны в городе, просто чайная роза или фиалка и т. д. Но за всеми этими непритязательными набросками скрывается и определенный философский смысл - щемящее сожаление об изменчивости и быстротечности жизни, о мимолетности и одновременно нетленности природы и красоты”.
(это об "Эмалях и камеях", сборнике Готье, предвосхищающем аналогичные мотивы в творчестве таких крупных поэтов середины и второй половины девятнадцатого века, как Бодлер и Корбьер)

Проводила а начале месяца удлинённую экскурсию для «желающего понять, где он хочет поселиться», брат желающего заявил в начале, что хотел позавтракать авокадо, обежал до обеда весь город, но так и не нашёл желаемого (в заключение благодарил и говорил, что не ожидал такой отличной экскурсии).

Попала под ливень, гуляла по берегу Рейна, ездила «за город» на вечеринку к родственникам мужа, там обсуждали Брексит и горевали вместе, что человечество безумствует.

Со старыми-старыми приятелями справляли в пивном доме 85-летие одной соседки: 13 апреля нас с мужем приглашали в пивной дом, ресторан "Шумахер". И там (не в Старом городе, а на улице Ост-штрассе, это ближе к главному вокзалу) как всегда, уютно, красиво-антикварно, хорошая немецкая кухня, опять была весёлая музыка. И я ела «первую» спаржу, сезон официально начат. Мой муж отказался, говорит, хочу только твоего приготовления. Он был прав, у нас дома спаржа вкуснее выходит.

В меню - незабудки, один из приглашённых - 90-летний архитектор прибыл с букетом красных роз (он передвигается на инвалидной коляске, тяжело болен и не может отсидеть весь вечер (но приехать на общественном транспорте - в сопровождении дочери и сиделки, подняться в зал на грузовом лифте через кухню старинного заведения) - чтобы вручить их старой подруге своей покойной жены…)

А вот фильм ещё и про то, как я попала под дождь (обходила маршрут(- уговаривая себя перетерпеть и это( и про то, как хочется отдохнуть и бросить все дела и заботы "за борт" и укатить куда-нибудь в голубую даль.

Но никуда не еду.

На следующий день проводила экскурсию в Гольцхайме в жаркое первое воскресенье, потом спешила в Бенрат и ела там мороженое в большущей компании, где мне не место (в тот день очередь за мороженым у дворца была немалая!)

Провела экскурсию и после зашла в парк. Теплынь. Народ очумело по паркам и вдоль Рейна тусуется. Для фиксации этого длинного дня думала пару фотографий разместить, заглянула в айпед, а там внезапно уже составлен (и я не знаю, кем!!!) фильм... прошу (к нашему шалашу))

К 12 апреля сильно/заметно похолодало. Было сильное желание надеть перчатки! В холодную пятницу в поле Химмельгайста срезала себе тюльпаны для украшения избы-читальни, для дома и семьи - конкретно для мужа.

Шикарное приобретение методом самообслуживания и самокассирования - на всю мелочь, что нашлась в кошельке.

Покупала тюльпаны, готовила вкусные ужины мужу, пила с ним кофе в атриуме на солнышке и открыла сезон ужинов на улице (19 апреля, вечер был по-летнему тёплым). А потом всё ухудшилось до очень плохого и много плакала, пререустраивая жизнь.

Удаляла сорняки (многие травы уже “колосятся”. Отцвели нарциссы и азалия.

Фотографировала и даже постила в инстаграме #архитектурадюссельдорфа Окна в Дюссельдорфе:

В том же Карлштадте («Городе Карла в Деревне на Дюссели») - конец 19 века.

Близ Медийной гавани - начало 21 века. Солнечные батареи в комплекте :)

Направо - земля сырая,
Размокших полей штрихи,
Над серым пятном сарая
Кривой силуэт ольхи;

Налево светится глухо
Водой затопленный ров,
По сизой глине старуха
Бредет с вязанкою дров,

А дальше только дорога,
Петляя, словно тесьма,
Уходит в сумерки лога
За синий контур холма.
(Теофиль Готье, перевод А. Гелескула)

Ещё чуть-чуть акварели из Бенрата, на Старом Рейне, у Старого дома рыбака. Забавно, что я видела незадолго до этого настоящего рыбака на Рейне!

Здесь прекрасно или «здесь Щён» - и то, и другое: абсолютно правильное - там, где я, там прекрасно.

А я - в Бенрате на Рейне, прогулялась чуть.

По дороге домой остановилась и зашла к Рейну, вернулась с «зарисовкой».

Сюда прихожу когда, душа отдыхает, расслабляясь.

А яблони старые, Старый Рейн и ивы - как древние волшебные существа - утро на Рейне (11 апреля, за парком в Бенрате) - весна прекрасна, Рейн любим, душа поёт (иногда грустные песни, но о любви).

Вот такое творится (очень плохое настроение, пытаюсь отвлечь себя от него акварелью)

Как бывают очки для зрения,
Как бывают аппараты для слуха —
Вот бы людям прибор для терпения,
Тактичности,
Силы духа.
© Александра Ардова

"мысли, страсти, дни восторга и дни печали, порывы надежды, щемящую тоску. Я разглядывал их так, как турист в катакомбах неспешно рассматривает выстроенных в ряд мертвецов" (с) Флобер

Я не могу так, я стараюсь переосмыслить. А что в апреле про "Ноябрь", то так уж совпало. Следующая моя книга в избе-читальне - "Ноябрь" француза Флобера.

Три сумки из витрины магазина, где мне пришлось срочно купить на бегу новую шаль (замерзла)! Гитару или гармонь я бы могла к карнавалу приспособить)

Я покажу (отдельно) и “некрасивое” в Дюссельдорфе, которое мне тоже по-своему нравится.

И не знаю, как быть с теми, кто не считает Дюссельдорф красивым...
Между двумя экскурсиями (на одной сказано было много комплиментов и "На 98% вы меня убедили, что жить надо в Дюссельдорфе", на следующей был участник, который записался на неё с таким предисловием: "Я живу в Дюссельдорфе, и он мне не нравится :) Хочу поглубже узнать этот город, потому что, видимо, я очень многого о нём не знаю..." После экскурсии сказал, что такого не ожидал (кажется, это был комплимент))

И спрашивал потом “Подскажите, пожалуйста, как называется это растение, которое часто встречается в Норд-парке, с мелкими продолговатыми листочками в одной плоскости на две стороны от ветки. Не самшит. Невысокие такие вечнозелёные деревца. Буду рад, если поможете с определением, что это за дерево, а то мама волнуется ☺️”

Без фото не понять, какие деревца имеет ввиду (отвечаю, что много под такую характеристику подойдёт, предлагаю прислать фото - я охотно постараюсь определить интересующее) Только по просланному затем фото понимаю, что это же хвойное! Тис ягодный))

Дальше корреспондируем: “спасибо за тис! Подскажите, пожалуйста, а что вот это такое? Вкусно пахнет” (это лавровишня, она сейчас, действительно цветёт и благоухает).

Раз уж о ботанике много разъяснений

Вот это красное цветение (японская айва) всегда бросается в глаза

Иногда светит солнце (и погода "летняя"), и весь Дюссельдорф превращается в один большущий ботанический сад, но и сам дюссельдорфский университетский Ботанический сад одной пасмурной пятницы (середина апреля) и без солнца был приятен (как и положено порядочному саду)).

Зашла посмотреть на весну в ботанический сад.

А пятница у меня - по причине работы моего мужа в университете - день Ботаники.

У нас тут самостоятельность в гулянии не приветствуется, потому удивительный был Бегемот.

Наверное, это кот учёный, в собственности кого-нибудь из студентов, проживающих в кампусе, комплексе трёхэтажных домов в парковом ландшафте на территории университета.

Зачитываюсь строками Гюстава Флобера - Мемуары безумца читаю, отвлекаясь на эти записи в альбом про апрель (а то всё в памяти разлетается, а мне жаль растерять всю эту красоту) и Флобер "спорит" со мною :-)

"Как пусто в мире одинокому путнику! Что мог я поделать? Как убить время? Чем занять ум? Как долго тянутся дни! Кто жалуется на скоротечность жизни? Пусть мне покажут его, вот, должно быть, счастливый смертный.

Развлекайтесь, советуют мне, — но зачем? Это все равно что сказать: старайтесь быть счастливым. Но как? И к чему столько суеты? Природа безмятежна: растут деревья, текут реки, поют птицы, светят звезды, а измученный человек мечется, рубит леса, сотрясает землю, бросается в море, странствует, рискует, убивает зверей, уничтожает себя самого, плачет и проклинает и думает о преисподней, словно Бог дал ему разум, чтобы он причинял себе больше зла, чем может вынести!"

Застольное.

Побывала в музее керамики на «Открытии стола» с названием «Весна на Кё» (в музее регулярно накрывают стол и зовут посмотреть, но сначала - торжественное «открытие» с рассказами, что, почему, откуда и как задумано). Приятные люди в публике.

И всегда поучительно:
Иоганн Кендлер ввёл разнообразные приемы моделировки и типы декора, характерные для европейского художественного фарфора. Благодаря Кендлеру был определён так называемый классический размер фарфоровых фигурок – 13-14 см, в пределах которого можно было выразить любую деталь, и фигурка при этом не выглядела бы громоздкой. Этот размер поддержали практически все мануфактуры, начинающие работать с фарфором.

В таком же размере есть на столе фарфоровые скульптурки (Играющие с мячами девы, что имеют прототип на Кё, недавно побывавший в Берлине «с рабочим визитом») и персонаж пьесы Портной Виббель. Обычно он «в белом» (исполняется, но магазин Францен, им почти 200 лет, заказал мануфактуре в Мейсене расписать его, там миниатюрные ножницы в золоте исполнены))
Скатерть как бы - и ткани модельерами подобраны.

“…ножка красавиц умещается в ладони, лица изящны, тонкие брови приподняты к вискам, они живут в беседках из зеленого тростника и едят из расписного фарфора плоды с бархатистой кожурой/…/ О, сколько путешествий я совершил, разглядывая чайные коробки!

Умчите меня с собою, ураганы Нового Света! Вы с корнем рвете из земли вековые дубы, волнуете озера, где змеи играют в волнах! Пусть летят на меня брызги бурных норвежских рек, пусть сибирские снега заметут путь! О, странствовать, странствовать, не останавливаясь никогда/…/

Пусть долины сменяются горами, поля городами, равнины морем — поднимемся к вершинам, спустимся в долины. Пусть шпили соборов скроются за мачтами кораблей, теснящихся в порту. Будем слушать, как бьются в скалах водопады, как ветер шумит в лесах, как тают на солнце ледники.
/…/
Куда мне идти? Земля велика, я пройду все пути, открою все горизонты и пусть погибну у мыса Доброй надежды, умру от холеры в Калькутте или от чумы в Константинополе!

Стать бы мне погонщиком мулов в Андалусии! Ехать весь день рысцой в сьеррах, видеть Гвадалквивир с островками олеандров среди потока, вечерами слушать звуки гитары и пение под балконами, смотреть на отражение луны в мраморном бассейне Альгамбры, где когда-то купались султанши.

Отчего я не гондольер в Венеции или возница одноколки, на каких путешественники летом отправляются из Ниццы в Рим! Есть же такие люди, что живут в Риме, родились там. Счастлив неаполитанский нищий, он днем спит, растянувшись на берегу, дымит сигарой и смотрит, как поднимается к небу дым над Везувием! Я завидую его ложу из прибрежной гальки, и снам, которые он видит на нем. Неизменно прекрасное море дарит ему свой аромат и тихий рокот волн, бегущих от берегов Капри.

Порой я вижу себя в Сицилии, в рыбацкой деревушке, где у всех лодок латинские паруса. Утро. Среди корзин и развешанных сетей сидит босая девушка-рыбачка. Ее корсаж зашнурован золотистой тесьмой, как у женщин из греческих колоний, черные волосы, заплетенные в две косы, падают до пят. Она поднимается, отряхивает фартук, идет. У нее крепкое и одновременно гибкое тело, как у античных нимф. …

Здесь обрывается рукопись, однако я был знаком с автором, и, если кто-то добрался до этой страницы, преодолев все метафоры, гиперболы и прочие фигуры речи, и желает узнать конец, пусть читает дальше, я продолжу рассказ.

Для выражения чувств не нужно много слов, иначе книгу закончил бы первый рассказчик…

Флобер

“Клер
Соланж
Мадам

Спальня Мадам. Мебель в стиле Людовика ХV. Кружева. Открытое окно в глубине комнаты выходит на фасад дома напротив. Справа - кровать. Слева - дверь и комод. Много цветов. Вечер.

Клер. (стоит в белье спиной к туалетному столику; ее жест - вытянутая рука - и тон исполнены отчаяния) Эти перчатки! Эти вечные перчатки! Сколько раз я просила тебя оставлять их на кухне. Ты, конечно, надеешься таким образом соблазнить молочника. Не лги. Бесполезно. Повесь их над раковиной. Когда ты наконец поймешь, что в спальне должно быть чисто. Все, что имеет отношение к кухне, мерзко! Уходи и забери отсюда эту дрянь! Прекрати.

Во время этой тирады Соланж играет парой резиновых перчаток, смотрит на свои руки, складывая их то букетом, то веером”.

14 апреля 2019 года мне был подарен театральный вечер, «Служанки» Виктюка.

С Марией, коллегой из Мюнхена увиделись, мнение о спектакле разделились.

Ранее не видела. Проняло (я сильно впечатлена, но картинки о другом). Про обожаемого Константина Райкина и его роль в Служанках слышала, но не попала (потом же посмотрела видео). К персоне Виктюка неопределенно (без симпатии из-за эпатажности) относилась. Но вот когда довелось плакать от ошеломления - от красоты, честной игры, магии звуков и движений - могу только сказать: респект всем, кто создал такое произведение искусства!

Служанки (Горничные, франц.: Les Bonnes ) - трагедия Жана Жене 1947 года, премьера которого состоялась в том же году в парижском Театре де Анте при бурных протестах и увиденная мной впервые в постановке Виктюка только теперь, не отступали несколько дней потом, считывала информацию о произведении, постановщике, авторе.

Судьба "антисоциального" автора (1910-1986) вызвала интерес, Жан Жене (в возрасте шести месяцев отданный матерью для усыновления), вырос в семье ремесленников в Бургундии, был служкой в церкви, попал в колонию для малолетних преступников, побывал солдатом в колониях и, наконец, дезертиром, бродягой и вором, начал писать стихи в тюрьме. В 1940-х за кражу книг и нелегальное существование был наказан тюремным заключением, всего же автор пьесы был осужден 16 раз и был на грани пожизненного заключения. В 1943-1947 годах написал три романа и две драмы, частично на свободе, частично в тюрьме.

Премьера его горничных-служанок состоялась 17 апреля 1947 года в парижском Театре-де-Анте, костюмы Жанны Ланвин, роли женщин исполняли женщины, постановка была негативно обсуждена в прессе, однако её показали 92 раза. В 1954 года в Париже спектакль был поставлен ещё раз, с Таней Балаховой. Немецкая премьера состоялась в 1957 году. Произведение было переведено на многие другие языки и воспроизводится по всему миру. Постановки с актёрами-мужчинами редки.

«Преувеличение и гнев, отчаяние и возбуждение, стилизация и бунт - все эти элементы сливаются в эстетически-психическую магму за пределами морали - между извращённой мечтой и жуткой реальностью» (из европейской критики).

С удивлением прочитала, что правомерным является толкование произведения как драмы сопротивления (так как написана пьеса в период немецкой окупации, в то время, когда вопрос силы/власти всегда включал решение жить и умирать): «Преступление в уме, в тексте или на сцене не должно быть воплощено в жизнь», а здесь бессильные/слабые осмелились окончательно продемонстрировать власть, посмели восстать, осуждая и восхищаясь (завидуя?) сначала навредить, затем попытаться убить хозяйку, потом убита одна сестра другой.

Увидела там и попереживала об отношениях близких (сестёр), мужчин и женщин, с этой сложной сетью отношений из любви, ненависти, поклонения и презрения. И там же увидела красивым визуально-музыкальным языком пронзительно рассказанную историю и про однополую любовь, эротизм и садомазохизм, о любви на грани предательства, трусости и убийства, о мужском и женском начале вообще, о женственности в мужчинах и мужском в женском характере (даже и без женского платья заметное).

Остаюсь с французской литературой:

"Когда пришла пора выбрать род занятий, он колебался, все они отталкивали его. Для филантропии он был недостаточно хитер, а природная доброта помешала заняться медициной, что же до торговли, так он не умел считать, один вид банка действовал ему на нервы. Несмотря на безрассудство, ему хватило ума не думать всерьез о благородной профессии адвоката, впрочем, его представления о справедливости не совпадали с законами. У него был слишком хороший вкус, чтобы стать критиком, и он, быть может, был слишком поэт, чтобы преуспеть в литературе. И потом, разве это профессия? Надо устроиться, иметь положение в свете, от праздности бывает тоска, надо стремиться быть полезным, человек рожден для труда — эти трудные для понимания максимы часто повторяли ему.
Смирившись с тем, что скучает повсюду, и наскучив всем, он объявил о желании изучать право и жить в Париже. Многие в городе завидовали ему, говорили, что ему посчастливилось, он станет завсегдатаем кафе, театров, ресторанов, будет в обществе красавиц. Он не прерывал их и улыбался той улыбкой, за которой пытаются скрыть слезы. Как давно он мечтал покинуть навсегда свою комнату, где столько зевал, опершись локтями на письменный стол из красного дерева, за которым в пятнадцать лет сочинял свои драмы! Теперь он с болью расставался со всем этим. Быть может, мы сильней всего привязаны к тем самым местам, которые более всего клянем. Разве не скучают узники по своей темнице? Ведь в тюрьме у них была надежда, а на воле надеяться не на что. За стенами тюрьмы им грезятся маргаритки в полях, изрезанных ручьями, зреющие хлеба, тенистые дороги, но, вернувшись на свободу, в нищету, они видят жизнь такой, какова она есть — убогой, тяжелой, грязной и равнодушной. Ее красоты — сельские сторожа, мешающие сорвать плод жаждущим, лесничие, охраняющие кроликов от голодных, жандармы, на случай если кто-то вознамерится прогуляться без паспорта.
Он снял меблированную комнату, где вещи были куплены для других, и другие до него пользовались ими, ему казалось, что он поселился в развалинах. Дни он проводил за работой, слушая глухой уличный шум, глядя, как хлещет по крышам дождь".

Клиент (один из постоянных), доверяя моему вкусу, спросил про план незабываемой недели во Франции с заездом в Дюссельдорф. Они (4 друзей) хотят теперь попасть в Бордо, вернуться в Дюссельдорф через Париж и Аахен (предполагаемая экскурсия: собор и паломническое, музей современного искусства и римские "корни", уголки города - средневековое и послевоенное). В Страстную пятницу не работала, но был у меня “телемост” с Францией (долго-долго вела разговор с Леной из Бордо) - о жизни, поездках и экскурсиях.

А вскоре читаю у Флобера (почти буквально содержание нашего душевного разговора:)))

"...Несколько дней отдыха. Я должен ехать в Испанию с господином Клоке, в меру своих возможностей изучаю испанский. Все изменилось, мы едем на Корсику. — Из Руана я отправляюсь пароходом — Марио, Эрнест, Юе, - Железная дорога. В Париже. У входа в Пале-Рояль я встретил девицу с улицы Аиста, Лизу. Визит к Гурго; мы гуляли вокруг Швейцарского пруда; я говорил о моей неуверенности в литературном призвании, он ободрил меня. Тепло. В тот же день ужин у Васса. Отъезд в Бордо. Поломка дилижанса. Нашими спутниками были юноша в очках, черной фуражке, синем пальто — рассуждая с ним о философии истории, миновали Ангулем, — и невысокий человек, возвращавшийся на родину, где три года отсутствовал, был в Новой Зеландии. Бордо — театр, репетиция. Наша хозяйка. Ужин у генерала Карбонеля. Отъезд в Байонну — две женщины, худая и толстая, кондуктор, коммивояжер. Я покупаю коробку сигар. В Байонне приятель Клоке, детина в сером рединготе с черными обшлагами. Господин***, лекарь и землевладелец, заявил с добродетельным видом: «Я занимаюсь медициной из соображений филантропии». Оформление паспортов, чтобы проехать в Фонтарабию. Мальчик-проводник. Желтая физиономия комиссара у въезда на мост через Бидассоа. Обед на постоялом дворе в Беобии, молодая испанка с необыкновенно добрым лицом. Болела шея. Гроза вечером..."

Дело в том, что я для хороших клиентов делаю “невозможное” - пишу сценарии и “раскадровки” для незабываемых впечатлений (и этим удивила начинающую коллегу в Бордо)) - тогда они, особенные клиенты благодарят “Спасибо огромное за ваше время и прекрасную основу для нашего Французкого спектакля)) будем выстраивать нашу сюжетную линию)” - это в ответ на моё “предписание” сосредоточиться на каком-то одном регионе (поэтому советую клиенту вкуснейший винный Бордо)), чтобы более детально узнать местную культуру, а не опять «галопом по Европам».

И, когда им план расписывала, включая Бордо, я делала это помимо своих прочих (немалочисленных, как мне кажется) задач и обязательств, захлёбывалась (не вином, которое вынуждена была принимать для вдохновения своей музы)) от представления, что это я могла бы так осваивать роскошества ландшафтов и бордосского винного мира.

Пасха в 2019 году 21 апреля (на неделю раньше российской). Моё домашнее и пасхальное в этом году такое.

Тюльпаны эти кажутся золотыми. Или золотистыми.

А яйца (крашеные в Чистый Четверг) в "тюльпановых" тонах (уложены на лепестки из предыдущего букета). Цвето-продолжение жизни.

В пасхальное воскресенье за ужином была спаржа (под открытым небом) - открыли сезон активного наслаждения Королевой Овощей в сопровождении Рислинга.

Последняя неделя - с букетом, с тюльпанами - это у меня из-за пристрастия к украшательству дома и по причине интересных тюльпанов, которые «разбавила» розовыми ранункулюсами и гиацинтом с герберами. Барокко. А так как ландыши в садике зацвели - на столе у нас ландыши из моего садика, розовый Ранункулюс (азиатский лютик) и голубой гиацинт «спасены» (обломились от букета) - цветы украшают жизнь, даже в поломанном состоянии.

Её вечер утра мудреней,
Её дом - обычный дом,
В её городе полно камней
С человеческим лицом.

Иногда ночами страшный шум,
Ей не страшно засыпать.
Очень трудно потерять свой ум,
Если нечего терять.

И, проснувшись как-то раз одна,
Позабыла, что спала,
Позвала весну - пришла весна,
Белокрыла и светла.

Постелила свежую траву,
Из цветов сплела браслет,
И надела платье из дождя,
И пошла встречать рассвет…

- Увертюры белых рек
(текст песни из репертуара Белой Гвардии и Зои Ященко),
автор слов: Д.Баулин