или

Рассуждения путешественника
/прочитанные 111 лет спустя/

Читаю с большим интересом изложение писателя начала XX века Василия Васильевича Розанова. Розанов, путешествуя (проездом) через Германию, всё увиденное здесь, “у них” сравнивает “как нигде” с российской “своей” действительностью.

А в предисловии к этой книге автор говорит:

В Европу можно ехать с пустым сердцем: тогда в ней ничего не увидишь. Эта совокупность ресторанов и уличной толпы не представляет ничего занимательного, как и у нас…

Вот тут это “сочетание-совокупность” сейчас особенно остро болезненно отсутствует! Но…

Я поехал туда с другим намерением: посмотреть усталым взглядом усталых людей. Мне хотелось взглянуть на Европу как на место чудовищной исторической энергии, где отложились слои великого труда, подвигов, замыслов, гения, надежд и разочарований... Я поехал с историческим интересом, а не с географическим интересом: и читатель или путник по Европе найдёт в этой книжке себе друга, если едет туда с аналогичными намерениями.

И ещё один абзац предисловия, который меня заставил потрясти головой…

… И я вообще думаю иногда, что в наше время хорошо сохранять детство, а серьезному взрослому душою засыпать и потихоньку просыпаться в тот древний мир, когда люди не задыхались под ватною одёжей, под книгами, под утренними газетами, а умывали утром руки в солнечных лучах, и солнце золотило их смуглую кожу… И солнце, и люди, и колонны храмов — всё связывалось в единое целое, ещё без греха и зависти…

В. Р.

P. S. К «Итальянским впечатлениям» я прибавил несколько страниц — о впечатлениях, вынесенных проездом по Германии.

Что особенно в этой книге?
Симпатично, как из бытовых подробностей поразил комфорт обыденной жизни: велосипедисты, отсутствие пронзительных ветров, чистый воздух, холодная и вкусная вода, оживлённая уличная жизнь.

О климате или обществе?

“Здесь и днем стоят недвижимые липы или тополи, а с закатом солнца наступает такая благодать, что все селение, закрыв свои магазины и конторы, высыпает на улицы. Улица здесь утроенно, учетверенно живет против нашего. У нас улицею только проходят, или — несчастные обреченные — работают на ней, как извозчики, ломовики, маляры, дворники, полицейские или мостильщики, разбивающие булыжник для ремонта мостовой. Жить на улице никому не придет и в голову у нас. Отдых или праздничное — всегда у нас дома, на кушетке или в креслах, «в уютной небольшой компании». Отсюда у нас развита «дружба» и «хорошее знакомство», — не малые двигатели русской «душевности» и «психологичности», которые решительно бросаются в глаза, как преимущество, среди немцев. Здесь, на германском безветрии, широко раскинулось, напротив, «товарищество», как отношение людей друг к другу, пожалуй, не проникающее особенно глубоко, но зато охватывающее тысячи и десятки тысяч людей с возможностью им слиться на площади в «ферейн», «ассоцию», «экспедицию», «торговую компанию», во что угодно, без психологических углублений, но огромное и сильное. Поди-ка на дожде собирай Крестовые походы; Петр Амьенский десять раз замерз бы, проповедуя у нас о них. Все у нас с улицы или сметается ветром, или разгоняется дождем, или прогоняется морозом «домой». Отсюда великие преимущества русских, напр., эта психологичность, нервность, углубленность, задумчивость, затаенность, которые так и режут глаза, или скорее прорезают воспоминание, именно здесь, где видите десятки тысяч лиц довольно гладких, довольно счастливых, громко о чем-то орущих, всегда разговаривающих громко, когда у нас все «шепотком». Но параллельно с душевностью «шепотком» ведутся у нас и темные дела, зарождается «в домашней обстановке» всякая чичиковщина, и, словом, растут рядом Тургенев и Гоголь, Достоевский и «типы Островского», «надувательство» и «великие признания» другу и брату.
Все, я думаю, от ветра, все — от дождя, все — от мороза”.

Об уличном?

А в Дюссельдорфе корсеты носят :-) Скучаю по библиотекам и музеям реально.

“Уже в Берлине чувствуешь, что улица есть продолжение дома, что это есть громадный коллективный дом, «свой» для каждого, а не «чужое» что-то, как улица для всех нас, русских.

Я ехал не один, и спутники замечали мне, что ни в Петербурге, ни в Москве никто не решился бы «за неприличием» появиться так на улице, как ходят и гуляют здесь все, самая нарядная публика. Именно: у нас женщины надевают сверх платья еще верхнюю одежду, или носят так называемый «костюм», т. е. цельное и довольно плотное платье, которое дома тяжело и неудобно. Во всяком случае, в обыкновенных комнатных платьях никто не выходит на улицу.

В Берлине все идут, за делами и на гулянье, в одних платьях, с открытой шеей, т. е. без воротничка, и совершенно прозрачными (до плеча) рукавами, прозрачною верхней частью спины и груди.

Корсетов в Берлине совершенно никто не носит, и появляются они почему-то (но не у всех) только в южной Германии. Нет и корсетных магазинов и мастерских.

Конечно, немки никак не уступят в скромности русским: здесь так одеваются оттого, что психология и немножко быт улицы есть тоже психология и отчасти быт дома. Не этим ли духом и чувством, что улица здесь есть «домашнее» для всех место, «свое» и «родное» для каждого, объяснить то поразившее меня за границею явление, что здесь вовсе нет уличной проституции: явление, до того странное для русского, что он никак не умеет справиться с впечатлением...”

У Розанова ещё много взволнованного - про политическую роль Германии, про её университеты и музеи, пиво и вино, а не только об увиденном на улице, и я могу порекомендовать читать (и сравнивать продуманное им и реально происходившее или происходящее сейчас), но ещё больше в этой поездке - “среди этого довольства и благоустройства” дум про Россию.

“Всё немецкое благополучно и все немецкие дела идут пока в гору: это прямо видно на лицах тысяч проходящих, проезжающих людей, в многотысячной толпе, какую я видел в великолепном здешнем Зоологическом саду. Ни разу я не встретил этих тоскующих лиц, как у нас на Невском встретишь такого хоть одного за час прогулки; ни одного испытующего взгляда, мимоходом на вас брошенного, почувствовав который на себе — вздрогнешь. Нигде этих лиц, этих мимолетных встреч, какие, длясь минуту, помнятся годы, как у нас. Удивительно, никогда я так внутренно не плакал над несчастным русским характером, как здесь, среди этого довольства и благоустройства; так не растеривался при мысли об этом характере, как здесь/.../”

Вот это суждение для меня лично особенно трогательно, я ему очень сочувствую, понимаю, даже 111 лет спустя, отчего после поездки в Италию Розанов в «Итальянских впечатлениях» 1909 года так пламенно восхищается результатами немецкой “работы, упорного труда, бесконечной добросовестности и наивной, героической и святой веры в прогресс, в вечную возможность вечного совершенствования!..”

Что удивительно?

Наблюдая жизнь немецких городов в 1905 году, путешественник - удивительно: неожиданным для меня образом, практически “мимоходом”! - ставит вопрос и о возможности будущей войны с Германией. В размышлениях об этом опирается на свои авторские (пусть и достаточно наивные) этнологические впечатления, которые формировались в основном на наблюдении «уличной жизни города», потому что формат туристического путешествия не позволил ему более глубоко проникнуть в частную жизнь горожан.

Три “итальянских” очерка (о Флоренции и Пестуме) были опубликованы в журнале «Мир искусства» в 1902 году и сопровождались рисунками Л. Бакста в стиле «модерн», что очень удовлетворяло самого автора. А статьи о двухнедельном путешествии по четырём городам Германии: Берлину, Мюнхену, Дрездену, Нюрнбергу - печатались первоначально летом 1905 года в газете «Новое время». Интересно, что идея добавить в книгу (которая вышла в свет в начале мая 1909 года) статьи о Германии и Швейцарии возникла у Розанова уже в процессе подготовки его «Итальянских впечатлений». Лев Самуилович Бакст оформил обложку книги и исполнил также портрет В. В. Розанова в технике пастели (1901, сейчас в ГТГ).

Современные критики говорят, что «именно благодаря непосредственности субъективно-импрессионистического авторского видения, алогичности сюжетного развития очерков и выразительного, неординарного использования образных средств частные путевые заметки обрели ту живописность и музыкальность, тот внутренний динамизм, которые позволяют рассматривать «Итальянские впечатления» не только как значительное достижение в жанре путешествий, но и как оригинальное литературное произведение, близкое к художественной прозе».

О музейном?

Главное внимание Розанова-путешественника в Германии, так же как и за четыре года до этого в Италии, фокусируется на шедеврах живописи и архитектуры, которые уже получили мировое признание как культурные памятники. Естественно (и даже особенно приятно) при этом авторское, то есть, личное эмоционально художественное восприятие увиденного. Мюнхен Розанов нашел художественнее Дрездена. Чудесны размышления о роли музеев и художественных галерей в культуре. С одной стороны, в них он увидел «чуланное отношение к искусству» (уж очень много искусства там, тесно даже), но и «мавзолей, где похоронены или, вернее, затворены вздохи человечества, счастье его: ибо только в счастье творится художественно-великое».

О религиозном?

Значительная часть книги посвящена архитектурным памятникам и произведениям искусства. В посещённых городах Германии, внимание путешественника фиксируется на архитектуре городской среды, к примеру, его настолько удивил «случайно найденный» стиль католического готического собора (Фрауэн-кирхе в Мюнхене, сразу узнаваема по описанию автора!), выполненного из камня и стекла, без особых украшений, что для более подробного знакомства с этой церковной постройкой он даже задержался на день, попал на дневную мессу, которая поразила его тихостью исполнения. Интересно получается: в целом главный собор Мюнхена оказал на Розанова даже более глубокое психологическое впечатление, чем соборы св. Стефана в Вене, св. Марка в Венеции, св. Петра в Риме, готический собор в Нюрнберге (!!!!).

«Розанов искренне полагал, что именно в архитектуре этого собора наиболее явно выразилось кредо католицизма. /.../ Увиденные им католические соборы Розанов отнёс к позитивным основам человеческой культуры: родникам жизни, бытия и восхищения. А это допустило высказывание мысли, что католицизм может быть привлекателен для приезжающих русских своей эстетикой и вниманием к индивидуальному началу в человеке» - как отмечено в научной статье 2015 года ЖУРНАЛИСТИКА ПУТЕШЕСТВИЙ В. В. РОЗАНОВА, автор: Н. В. Куксанова. То есть: этот автор в своём путешествии вглядывался в историю европейской религиозной жизни, рассматривая её как основу бытия европейских народов – это опять этнологические наблюдения Розанова.

Критик-современник А. А. Измайлов в статье «Около чужих алтарей» выразил мнение такое: «Итальянские впечатления» — это глубокая, характерно русская философская книга, затрагивающая самые больные вопросы современности во внешне легкой форме путевых заметок, «прекрасное явление среди сегодняшнего бездарного и фальшивого дня». Критик этот говорит о яркости и увлекательности импрессионистической манеры Розанова. В итоге, эта книга заметок о путешествии Розанова интересна ещё и тем, что она ещё и помогла самому автору найти путь к свободному, образному выражению своих мыслей и чувств, подвела его к созданию собственной, чисто розановской формы и дало замечательный сплав мысли, факта и образа в «Опавших листьях».