О Рубенсе в сравнении с Корнелиусом.

Преамбула.

Сейчас многие приобщаются к музейным коллекциям онлайн, или учатся рисовать посредством вебинаров, а я хочу приобщиться к искусству через внимательное чтение “первоисточников”, документально, поэтому приведу письменный документ. Но сначала один фрагмент картины, которая хранится в Дюссельдорфе и на ней есть дверь (!) - угадаете куда? - и яркие ангельские крылья, да зелёный ландшафт - обо всём этом (детально) нравится мне думать.

В связи с чем приведу одно остроумное и выразительное мнение гениального Генриха нашего Гейне, которое он нашёл смелость высказать - про дюссельдорфского живописца Корнелиуса в своих "Путевых картинах" (Reisebildern).

Петер Корнелиус (1783-1867) - немецкий художник, автор монументальных произведений, родом из Дюссельдорфа, мимо памятника ему проходят все гуляющие по центру города.

Юность Рубенса прошла в Кёльне;) оба города-соседа расположены в Рейнской области, оттого Гейне считает их своими земляками.

Гейне, скорее всего, запросто по-рейнски приукрашивает здесь действительность: он, насколько известно, учился рисованию не у самого Петера Корнелиуса, а у его брата, хотя Петер Корнелиус, конечно, мог присутствовать на этих занятиях.

"Посмотрите только, с каким вежливым пренебрежением проходит длинноволосый корнелианец по рубенсовскому залу!.. Но, может быть, заблуждение учеников станет понятным, если уяснить всю громадность контраста между Петером Корнелиусом и Петером Паулем Рубенсом. Невозможно, пожалуй, вообразить больший контраст - и тем не менее иногда мне кажется, что между ними есть что-то общее, более чувствуемое мною, чем видимое. Быть может, в обоих заложены в скрытой форме характерные свойства их общей родины, находящие слабый родственный отзвук в их третьем земляке - во мне.

Но это скрытое родство ни в коем случае не заключается в нидерландской жизнерадостности и яркости красок, «смеются нам навстречу» со всех полотен Рубенса, - можно подумать, что они написаны в опьянении от рейнского вина, под ликующие звуки танцующего кирмеса. Картины же Корнелиуса кажутся, право, написанными скорее в страстную пятницу, когда на улицах раздавались заунывные напевы скорбного крестного хода, нашедшие отзвук в мастерской и в сердце художника. Эти художники схожи в их плодовитости, творческим дерзании, гениальной стихийности; оба - прирожденные живописцы; оба принадлежат к кругу великих мастеров, блиставших по преимуществу во времена Рафаэля, в эпоху, которая могла ещё непосредственно влиять на Рубенса, но так резко отличается от нашего времени, что нас почти пугает появление Петера Корнелиуса, и порою он представляется нам как бы духом одного из великих живописцев рафаэлевской поры, вставшим из гроба, чтобы дописать еще несколько картин, мёртвым творцом, вызвавшим себя к жизни силой схороненного вместе с ним, знакомого ему животворящего слова.
Посмотрите на его картины, они глядят на нас как бы глазами пятнадцатого века; одежды на них призрачны, словно шелестят мимо нас в полуночную пору, тела волшебно могучи, обрисованы с точностью ясновидения, захватывающе правдивы, только крови недостает им, недостает пульсирующей жизни, красок. Да, Корнелиус - творец, но если всмотреться в созданные им образы, то кажется, что им всем осталось жить лишь недолго, как будто рисованы они за час до своей кончины и несут на челе своём скорбное выражение знания о смерти.

Фигуры Рубенса, несмотря на свою жизнерадостность, вызывают в нашей душе такое же чувство; кажется, что и в них также заложено зерно смерти, и именно благодаря избытку жизни, от этого полнокровия, их должен внезапно поразить удар. В этом, может быть, и состоит то потаёное родство, которое мы так удивительно ощущаем, когда сопоставляем обоих мастеров. Высочайшего уровня жизнерадостность в некоторых картинах Рубенса и глубочайшая грусть в картинах Корнелиуса вызывают в нас, пожалуй, одно и то же чувство.

Но откуда эта скорбь у нидерландца? Быть может, это именно то сковывающее осознание, что он принадлежит к давно угасшей эпохе и жизнь его - лишь мистический эпилог? Ведь он - увы! - не только единственный великий живописец среди ныне живущих, но, может быть, последний из тех, кто будет живописцем на этой земле; (...) его рука - одиноко светящаяся рука призрака в ночи искусства, и картины, которые она пишет, запечатлены зловещей грустью этой суровой, резкой отчужденности. На эту руку, руку последнего живописца, я не мог смотреть без тайного содрогания, когда встречался с ним самим, невысоким, подвижным человеком с горящими глазами; и вместе с тем рука эта вызывала во мне чувство самого грустного благоговения, ибо я вспоминал, что когда-то она любовно водила моими маленькими пальцами и помогала мне очерчивать контуры лиц, когда я, еще мальчиком, учился рисованию в Академии в Дюссельдорфе".

На этой фотографии 1850 Корнелиус изображён с его инструментом в руках - и это не кисть!

Вот вам фотодокумент: на этой портретной фотографии 1850 года Корнелиус изображён с его инструментом в руках - и это не кисть! Эти руки упомянуты в “недокументальном” рассказе Генриха Гейне.

А вот примеры искусства этих двух Петеров из дюссельдорфского музея КунстПаласт:

Рубенс “Вознесение Марии” (1616-1618 годы, масло на дубовой доске, огромное полотно: 429 x 284 cm - переехало в Дюссельдорф из Брюсселя)