В этом журнале собрана интересная и полезная для туристов информация о жизни в Дюссельдорфе: про музеи и памятники, билеты и транспорт, отели и рестораны и многое другое.
И к вопросу о погоде - пометка для готовящейся статьи "Вы собираетесь в Дюссельдорф в октябре?"
В конце октября здесь, вместе с листопадом, продолжают цвести розы и гортензии.
Вот, как моя, посаженная в прошлом году. Осенняя радость моя!
На странице Düsseldorf.de в фейсбуке спрашивается под этим фото "это где?"
Отвечаю а то они не знают: на шпиле башни Санкт-Ламбертуса, главной церкви Дюссельдорфа. Она покрыта натуральным шифером.
Дюссельдорф, Рейн-труженик, недра земли и добыча, крестьянские заплатки. Далее их фото (это только из последних полчаса вчерашнего полёта:-)
Дюссельдорф №1. Старый город - в фокусе.
Дюссельдорф №2. В иллюминаторе, взгляд через левое плечо.
Дюссельдорф №3. Всё самое центральное, исхоженное вдоль и поперёк. Сверху вниз))
Дюссельдорф №4. Доминанта - Райнурм, 240,5 метра.
Дюссельдорф №5. Прямолинейный.
Три черты: на первом плане - красное, это крыши моего любимого квартала Карлштадт. В середине - зелёная линия, это Кёнигс-аллее, моё начало всех начал в Дюссельдорфе. В верхнем правом углу - сероватые линии. Должны быть красно-белыми, как поезда. Но они в Дюссельдрф на главный вокзал вчера "не пожелали".
Дюссельдорф №6. Заливные луга.
И моя рука в течении Рейна.
А дальше - летим над Нижнерейнской долиной.
А вот - самая красивая транспортная артерия города, которая трудится без остановок.
Рейн-труженик №1.
Рейн-труженик №2. Волны береговой линии.
Рейн-труженик №3. Голубая лента.
Намытое Рейном. Недра. Перепаханные людьми. Удивительная "ткань"!
Недра земли №1. Как жилы.
Недра земли № 2.
Недра земли №3. Песок, галька, кальк?
Недра земли №4.
Недра земли №5.
Недра земли №6. Как близко к жилому они вскрыты.
Заплатки крестьянские.
Каковы узоры "тесёмочек"!..
Заплатки крестьянские №1.
Заплатки крестьянские № 2.
Заплатки крестьянские №3.
Транспортное средство %)
... а у железнодорожников - "каникулы", устроенные самовольно - бастуют они. Пришлось отменять экскурсию (до места не добраться, с места не выбраться). А знакомый пилот сказал "Не пропадать же такому "летнему" деньку!" и прокатил над Дюссельдорфом, залитым солнцем.
И так у меня получился незапланированный выходной и осталось
всё лежать недоделанным на письменном столемножество "высочайших" впечатлений :-)
Всё так, всё знакомо - даже уток этих знаю лично))) И колбаса, и кораблик, и хлеб. Всё опробовано, всё вкусно и верно! И да, из Парижа, Брюсселя, Амстердама (и на поезде тоже) так радостно возвращаться в Дюссельдорф :-)
Некто доктор Николай Хоккер опубликована в 1867 году доклад о "большой промышленности Рейнланда и Вестфалии".
"Два заводских города Эльберфельд и Бармен принадлежат округу железной дороги Бергиш, упправление которой расположено в Эльберфельде. Этот город (62.008 чел.) Находится на Вуппере, в живописном районе, в предгорье горы Хардт с прекрасными видами на окружающую местность. Попадающим сюда, в долину реки Вуппер (Wupper), придётся заметить своеобразный стиль домов, все стороны которых покрыты шифером, а также преобладающий зелёный цвет в покраске ставень". Это он о бергском стиле.
Эльберфельд и Бармен (58.544 чел.) - два города-сестры, а точнее: "два часа" хода по комплексу домов, где находятся также многочисленные промышленные предприятия, демонстрирующие трудолюбие населения.
Далее докладчик 1867 года подробно перечисляет все мелочи, чем занимались жители этих городов.
В Эльберфельде тогда "существуют следующие отрасли мануфактурного производства и коммерческой деятельности": заводы по изготовлению: лент, тесьмы, шнуров, ремней из разных материалов, а также шляпных аксессуаров, тканей из шерсти и и полушерсти, хлопка, шёлка и льна, ситца, кнопок из тканей и металлов, ободков для кринолинов, мебельных тканей, ковров, шалей, Утрехтского велюра, жилетных тканей, шарфов и шейных платков, галстуков, зонтов, рулонных штор.
"В Бармене найдёте следующие мануфактуры": шёлковой нити, кружев, резинок, резиновых подтяжек, ремней, пуговиц, белья. Здесь можно найти промтовары всех видов: клей, бумагу, обои, красители, стеарин, грунтовки, уксус, кожаные, обивочные ткани, швейные и вязальные материалы, зонты, металлические шпильки, кнуты, кепки, пояса, пряжки и замки и т.д. [...]
Эльберфельд и Бармен несут довольно заметную печать больших производственных городов, где много богатых людей живут рядом с сильным слоём рабочего класса. О духовном и материальном благополучии последнего заботятся основательно. Есть там два ремесленника училища, общества искусств и ремёсел, клуб "усердия в искусстве" в Эльберфельде, ткацкая школа там же, две сберегательные кассы для ремесленников и фабричных рабочих, а также два фонда поддержки для работников завода, с многочисленными кассами здравоохранения и индивидуального социального обеспечения, которые обеспечивают поддержкой и пищей больных и малообеспеченных работников.
Маленькие детали с прогулки по городу... Я дописываю материалы для аудио-гида. Прошла маршрут "прогулочным шагом", уточняя нужные интервалы. Фотографировала и понимала, я не могу без этих деталей. Я их ... обожаю. Факт. Это чудо, маленькое, почти незаметное, но в мозаике настроения - прекрасное!
Бронза, конец 19 века. Колосья - под крылом у божественного и крылатого Плодородия.
Кованный Фонарщик - крюк-орёл для фонаря на бульваре.
Нагие в камне - маленький барельеф на углу здания исторического универмага. Идут одеваться?
Слова (в рифму написанные) означают: Благородной красоте на все времена посвящается это городое здание.
И такой вот фрагмент крышного ландшафта этого гордого здания.
А это - кирпичи 17 века - в Старом городе, в (бетонной?) рамке.
Надо почитать: я нашла докторскую диссертацию на тему "Кирпичная готика и кирпичный экспрессионизм".
И старая дверь. Дерево такое ...серьёзное. Суровое даже.
Бронзовая нога римского воина. С афтографом создателя (автора скульптуры - говорят, большой шутник был. Я пару его шуток в городе знаю: в камне и в бронзе).
И да, под ноги смотрю. На шикарном бульваре Кёнигс-аллее в новом (!) интересном магазине вот такие (-: скрипучие!!!) половицы.
А это фрагмент самого элегантного каменного фасада из всех, которые я знаю. На Кё.
Ни угла, ни выступа без тончайшей складки. Чистейший камень. Абсолютная симметричность деталей. Архитектура модерна.
Я не знаю зодчих этого дома (но докопаюсь и буду знать, чтобы адресно благодарить их за такую работу), не могу пройти мимо без остановки, почитая их каждый раз.
Прокатиться на кораблике по Рейну – есть такая возможность - посмотреть на его берега в Дюссельдорфе, прогулка по реке продолжается 1 час.
Из Старого города кораблик "KD" плывёт в направлении Медийной гавани (MedienHafen), там делает поворот обратно в направлении старого города (Altstadt), далее плывёт в направлении выставочного комплекса (Messe) и возвращается в Старый город.
Время отправления (летнее расписание): 10:30 / 12:00 / 13.30 / 15.00 / 16.30 / 18.00. Билеты по € 9,50.
Отвечаю на всякие вопросы, в том числе, как проехать в Дюссельдорф. Или из Дюссельдорфа.
Вот, на
пылесосепоезде французском - лучше всего! Этот котик в середине фильма (между Бельгией и Голландией) к нам заезжает. Там, где он катится мимо розового дворца - это мой "дом родной" Бенрат))
И пиксельный пол в начале ролика мне очень))
Вам в Париж "по делу срочно"? Спрашивали? Отвечаем!
Из Дюссельдорфа выезжаете с главного вокзала рано утром в 06:12, а в 09:59 гуляете (начинаете гулять) по Парижу. Это означает подремете в поезде: через 3 часа и 47 минут (на поезде Тайлис №09412) вы там (смотрите фильм ниже).
Хотите выспаться и спокойно позавтракать? Тогда вам на поезд в 11:53. В 15:59 идёте пить кофе в Париже!
Обратно (с парижского вокзала Gare Du Nord) я поехала бы в 17:58, чтобы в 21:42 вернуться из большого Парижа в "маленький Париж" - в Дюссельдорф, то есть :-)
Билеты - на сайте www.thalys.com
А поезда их идут так: Дюссельдорф-Кёльн-Аахен-Брюссель-Париж. Можете комбинировать!
Тут о Брюсселе и однодневной поездке туда из Дюссельдорфа (укладывается в 13 часов), но не о брюссельской капусте еде :-) о ней - отдельно потому что взахлёб.
Да,.. дома на брюссельской рыночной площади чрезвычайно хороши. Много декора: фигур, балюстрад, щипцов и золота. И такие вот таблички с номерами. А уж двери!..
Началось всё чинно и на высоте. В брюссельском Соборе, то есть, что выше Старого города в Брюсселе главенствует. Мы вышли из автобуса на улочке в нескольких шагах от этой его стены, прошли мимо бронзового кардинала и посетили храм в момент конца богослужения. Играл орган.
Церковное убранство очень порадовало. Покажу отдельно. А пока - улицы Брюсселя. После церкви - обед в бистро (в пассаже Сан-Юбер), потом - заход в "злачный" старый город. Идём через него к рыночной площади...
Какие там фонари! Разные, импозантные (даже на задворках).
Пришли к бирже, которую (довольно легко) приезжие и неосведомлённые путают с театром. Уж больно пышна.
Льву перед парадным входом хвост отбили.
Роден тут руку прикладывал к оформлению интерьеров.
"«Не нужно спешить», — говорил Роден немногим близким друзьям, когда те его торопили. Когда пришла война, Роден уехал в Брюссель и работал, повинуясь велению дня. Он сделал несколько скульптур для частных домов, несколько скульптурных групп для здания биржи... Работая над биржей в Брюсселе, он мог почувствовать, что нет больше зданий, собирающих вокруг себя произведения скульптуры, подобно соборам - великим магнитам для изваяний былого..." - рассказывает Рильке.
Обошли эту "театрально-архитектурую" красотищу по кругу. В следующий раз в этот ресторан рядом с биржей заглянуть надо. Уж больно привлекательно для меня - круг в квадрате и витражи.
Le Falstaff / Henri Mausstraat 19, 1000 Brussel
А ещё мы в церковь Святого Николая заглянули, что за биржей, опять же (купцы её построили, для своего патрона-защитника Николая). Там алтарная часть необычная: несимметрично и нецентрально расположена, "уходит" в сторону, влево, "прячется за угол", что-ли.
Ангелы-путти у саркофага-реликвария под иконой Св.Николая оплакивают кого?
Многочисленных бельгийских мучеников периода религиозных раздоров - реформации. А над ними - лепнина "про ангельские Небеса".
А на улице кипит жизнь. Напротив церкви интересный фонтан, внизу пьют собаки под взором бронзовых собратьев, вверху - слепцы по Брейгелю.
И милейшая "Молочница" из белого камня (правее от выхода). К церкви прилепились дома. Над окошками надписи. Магазинчик?
А мы пришли в кружевную лавку и купили вот ту скатёрку.
Она рядом с зонтиком кружевным висела, нам её со стены сняли. Хотелось купить почти всё. Так нарядно!
Поглазели и воротнички попримеривали. Вот теперь можно и тур-достопримечательное осматривать.
Главная достопримечательность не могла быть не охвачена - мы пришли на огомную рыночную площадь,где всегда большая толпа. Памятник культуры, в списках ЮНЕСКО. Про архитектуру этого места надо поговорить. Вот что один знающий немецкий профессор давным-давно поведал:
"Вообще же бельгийцы в отношении своих жилищ и даже гильдейских домов, игравших важную роль, остались верными своему старому стилю высоких, узких четырех- или пятиэтажных домов, все стенные площади которых среди архитектонического остова усеяны окнами. Только опоры, рамы и наличники представляют теперь образчики то более или менее строгого, то более или менее произвольного фламандского барокко.
...На брюссельском рынке большинство гильдейских домов, восстановленные после бомбардировки французов (1695), за исключением цехового дома, более широко распланированной постройки. Дом "Ле Сак" (1697) с его балюстрадами, играющими роль делящих поясов между нижним этажом и кариатидами третьего, с необычайно украшенным фронтоном четвертого этажа, один из самых роскошных и характерных между ними. Но и другие, "Ла Бруэт", "Ле Корнет", "Ла Лув" и как бы они там еще ни назывались, обнаруживают этот стиль. В своей совокупности они придают брюссельской рыночной площади чрезвычайно своеобразный, в высшей степени живописный, до некоторой степени барочный, но прежде всего истинно фламандский вид".
А вот и они, постройки эти живописные!
Обошли площадь по периметру. Двери пофотографировала, в лавках ассортимент изучили, на людей поглазели, во двор ратуши сходили.
И ратуша - есть на что посмотреть, готическая. Башня видна из многих мест. Высокая.
90 метров (или 97?) с 5-метровым флюгером - там Св. Михаил - покровитель Брюсселя - поражающий дракона. Внизу он тоже, но поражает, кажется, чёрти-кого.
Густо населено!
Полюбопытствовали, во двор ратуши зашли, с неготической ковкой и фонарями!
На задворках испуганного льва нашли. Зажатый он... Места мало на тумбе (как в цирке?). Или чего-то - герба какого - в лапе не хватает?
А напротив Ратуши - "хлебные ряды", они же теперь - исторический музей Брюсселя. Закачаешься!
Надо бы и туда зайти (как-нибудь).
А то мы всё по лавкам, да по магазинчикам...
Нет, по церквям, конечно, тоже. Благо открыты они были. Вот я под куполом брюссельской Нотр-Дам-дю-Бон-Секур (L'église Notre-Dame du Bon Secours, конец XVII века, архитектор Ян Кортвриндт). Нотр Дам - у французов название Богоматери, а также церквей в честь Марии. А "бон секур" - про то, что помогает она, Божья Матерь.
Тут вот фигурка малая в белом - Дева Мария, которая помогает. Очень благодатная атмосфера.
Rue du Marché au Charbon 91. Одна из "остановок" на паломническом пути в Сантьяго-де-Компастелла. Фламандское барокко с заметным чёрным куполом!
Что-то я церковь снаружи не сфотографировала... Против света стояли, кажется. Или сил не осталось... Совсем недалеко от "малой" главной брюссельской достопримечательности, которую я всё никак объяснить (себе) не могу.
Брюссельский мальчик. Мал-да-удал. Все сюда - толпой.
Мы вот по этой улице пришли, от остатков городской стены (где никого не было, кроме нас двоих)).
Мимо галереи и отеля, где (при случае) надо бы остановиться (запомним местечко)).
А в конце дня была ещё одна церквушка - Церковь святой Марии Магдалины (Мадлен; Église de la Madeleine), там довольно "неприбрано" (рядом с вокзалом). И всё ж, отлично набродились по лавкам и закоулкам - замечательно!
Устали, конечно. Но было очень нам хорошо. 6 часов и 30 минут, летняя погода - солнце. Славный выходной, так и хочется повторить :-)
Объяснительная записка и ПээС.
У меня была гостья. В субботу мы купили билеты по 28 евро на новый рейсовый автобус Дюссельдорф-Брюссель. В воскресенье в 9:30 старт у гл. ж/д вокзала в Дюссельдорфе. В 12:30 - идём в церковь в Брюсселе. Наслаждаемся жизнью 6 с половиной часов. 19:00-22:00 обратный рейс.
Гуляли без путеводителя, но я там не первый раз самостоятельно. И теперь вот могу экскурсии в Брюссель предлагать. Однодневные. Мило там.
Стройный очень :-)
Скульптор постарался нам что-то сказать, что - непонятно.
Сегодня фотографировала Дюссельдорф. Это фото не для путеводителя :-)
История одной известной во всём мире фирмы, рассказанная на одном сайте, а в ней: красители, аспирин, героин, Нобелевская премия...
Про то, как более 150 лет назад, 1 августа 1863 года, в Германии была открыта маленькая фабрика (3 сотрудника!) по выпуску синтетических красок, за полтора века ставшая одним из мировых лидеров в производстве химии и фармацевтики - компанией Bayer AG со всем известным аспирином.
За несколько лет до того была открыта технология производства дешёвых синтетических красителей из производных каменноугольных смол, что привело к перевороту в текстильной промышленности.
Основали фабрику в "текстильно-красильном" городе Бармене (сегодня это один из городских районов Вупперталя) местные предприниматели - торговец красками Фридрих Байер и мастер-красильщик Иоганн Фридрих Вескотт.
Когда руководство фабрики Bayer почувствовало, что старых производственных мощностей в Бармене уже недостаточно, компания в 1891 году приобрела фабрику красителей Карла Леверкуза к северу от Кёльна (а когда пост председателя совета директоров занял химик и менеджер Карл Дуйсберг, сделала из выросшего на месте фабрики городка Леверкузен свою международную штаб-квартиру).
Ацетилсалициловая кислота впервые была синтезирована французским учёным Шарлем Фредериком Жераром в 1853 году, основой служила всё та же кора дерева ивы. Но ацетилсалициловую кислоту в форме, пригодной для медицинского применения, создали в лабораториях компании Bayer. 10 августа 1897 года немецкий химик Феликс Хоффманн сообщил своим коллегам и начальникам (доктору Карлу Дуйсбергу и профессору Генриху Дрезеру, возглавлявшему исследовательский департамент компании) о том, что ему удалось получить ацетилсалициловую кислоту (аспирин).
Сначала это лекарство продавалось в виде порошка, а с 1904 года — уже в форме таблеток, а с 1915 года — без рецепта. Аспирин, будучи недорогим, эффективным и относительно безвредным, быстро стал самым популярным обезболивающим. Работая над процессом превращения салициловой кислоты в ацетилсалициловую, Хоффманн проводит эксперименты по ацилированию морфина, получив в результате лекарственный героин. Его предполагалось использовать как сильное обезболивающее, но побочные эффекты от употребления героина стали сразу же очевидны.
После триумфального открытия аспирина Хоффман проработал на Bayer всю свою жизнь. Судьба его начальника Генриха Дрезера сложилась печальнее. Профессор Генрих Дрезер стал популяризатором нового наркотика, первым официальным героиновым наркоманом и первой его жертвой: он умер от остановки сердца в 1924 году.
А специалисты фирмы в Эльберфельде тем временем "химичили" дальше и кроме традиционных красителей и лекарств занимались новыми перспективными направлениями: синтетической резиной и полимерами. Под руководством легендарного Дуйсберга там, на "родине" Байера, был создан исследовательский центр, откуда в мир посыпались выдающиеся технологические новинки, а на их создателей - патенты и премии, включая Нобелевские.
В 1930-е годы сотрудник компании, по странному стечению обстоятельств носивший ту же фамилию (Отто Байер), изобрел полиуретан, а другой, видный немецкий микробиолог Герхард Домагк, вместе с коллегами открыл терапевтический эффект сульфаниламидов. Это открытие произвело переворот в химиотерапии инфекционных заболеваний, а Домагку в 1939 году принесло Нобелевскую премию.
Нет, вы только посмотрите на эту бергскую революцию шиферную архитектуру! Домик к домику...
1849 год."9 мая вспыхнуло восстание в Эльберфельде (Рейнская провинция). Войска, прибывшие для его подавления, были отброшены. Вечером того же дня взялись за оружие рабочие Дюссельдорфа. Построив баррикады, они продержались вплоть до утра следующего дня. В Золингене восставшие рабочие захватили арсенал.
Однако трусость буржуазных либералов, которых революционная активность рабочих пугала больше, чем приближение прусских войск, скоро свела на нет первоначальные успехи революционного движения в Рейнской области.
Эта трусость ярко проявилась во время событий в Эльберфельде. 11 мая туда прибыл Энгельс во главе отряда из 500 золингенских рабочих, чтобы принять участие в вооруженной борьбе. Энгельс потребовал разоружения буржуазной гвардии, распределения отобранного оружия между рабочими, обложения крупных капиталистов принудительным займом. Комитет безопасности, состоявший из представителей умеренного крыла буржуазных демократов, отказался выполнить эти требования, хотя они могли бы существенно укрепить положение восставшего города. Через несколько дней Энгельсу было предложено покинуть Эльберфельд под тем предлогом, что его присутствие вызывает беспокойство среди буржуазных кругов. Энгельс вынужден был уехать.
Тактические ошибки восставших рейнских демократов, которые не позаботились о том, чтобы установить тесную связь между отдельными городами, ускорили поражение восстаний.
В мае 1849 г. народные массы поднялись на защиту имперской конституции, но эти выступления в отличие от мартовских восстаний 1848 г. носили локально-ограниченный характер. Они охватили только часть Германии — передовые в промышленном отношении Саксонию и Рейнскую область, а также Баден и Баварский Пфальц, где антипрусские настроения были особенно сильны.
Источник: Всемирная история. Энциклопедия. Том 6' \\Под редакцией Н.А. Смирнова - Москва: Издательство социально-экономической литературы, 1959 год.
Барменский артикул, 19 век. Не слыхали такого? А "воздушная электрическая железная дорога"?
Про них в конце того же века вот что пишут:
"Эльберфельд / Elberfeld - город в Рейнской провинции Пруссии, на реке Вуппер. Вместе с предместьями и городом Барменом, с которым Э. соприкасается, в Эльберфельдском фабричном районе считается 344700 жителей. На окраинах возникли новые части города. 9 протестантских церквей, 4 католических, 1 синагога. Ратуша с башней (79 м); гостиный двор в стиле итальянского ренессанса с концертными и выставочными залами. Э., вместе с Барменом - крупнейший фабричный центр Германии. Рабочих в 1895 г. было до 86 тыс. Начало хлопчато-бумажной промышленности Э. относится к первому десятилетию XVIII в., возникновение шелкоткацкого производства - к 1775 г., ситцепечатного - к 1806 г. В настоящее время Эльберфельд является первым в Германии пунктом по производству хлопчато-бумажных, шерстяных, шелковых и смешанных из названных материалов тканей; все отрасли текстильной промышленности - прядильное, ткацкое, красильное, печатное, аппретурное дело - одинаково здесь процветают. Кроме того, имеются химические, особенно для производства красок, заводы, чугуннолитейные и машиностроительные заводы, производство огнеупорного кирпича, арматурных принадлежностей, обоев, бочек и пива. Торговля сосредоточивается на вывозе продуктов местной промышленности и привозе сырья и полуфабрикатов. Семь жел.-дор. вокзалов.
Вдоль долины р. Вуппер в 1901 г. открыта воздушная электрическая жел. дорога.
Э. славится своей рациональной системой призрения бедных, послужившей образцом для многих других городов.
История. В XII в. на месте Э. находился замок баронов ф.-Эльверфельд, состоявший в ленной зависимости первоначально от архиепископа кёльнского, затем от герцогов Берг. Возникновение здесь обрабатывающей промышленности объясняется качествами воды р. Вуппер, очень пригодной для беления пряжи".
Основное уже изложено в 1900 году в книге Schell, "Geschichte von Elherfeld" и "Neuer illustrierter Führer durch Elberfeld und Umgebung" (путеводитель 1894 года) и зовёт:
"Окрестности Э. очень живописны: с окрестных высот открываются красивые виды на Рейнскую долину и Вестфалию..."
20 минут от Дюссельдорфа на электричке и мы - там. Поехали в город В.? Прокатиться на трамвае над рекой В.? А так как я туда скоро (прям, в субботу) поеду, меня особенно заинтересовало письмо некоего девятнадцатилетнего Фридриха Э., которое начиналось словами: "Если вы подъезжаете со стороны Дюссельдорфа"...
"Местность довольно привлекательна: не очень высокие горы, то пологие, то крутые, сплошь покрытые лесом, резко вклиниваются в зеленеющие луга, и при хорошей погоде, когда голубое небо отражается в Вуппере...
Обогнув косогор, вы видите прямо перед собой причудливые башни Эльберфельда (скромные дома прячутся за садами)... Ещё не доезжая до города, вы наталкиваетесь на католическую церковь; она стоит здесь, словно изгнанная из его священных стен.
Церковь — в византийском стиле, её по очень хорошему плану очень плохо построил очень неопытный архитектор; старую католическую церковь снесли, чтобы освободить место для левого, ещё не построенного крыла ратуши; осталась одна только башня, которая по-своему служит всеобщему благу, а именно, — в качестве тюрьмы. Вслед за этим вы приближаетесь к большому зданию, — на колоннах покоятся своды его, — но колонны эти весьма своеобразного стиля: по своей форме они внизу египетские, посредине дорические и вверху ионические и к тому же они, в силу солидных оснований, пренебрегли всякими излишними архитектурными деталями, вроде пьедестала и капители. Это здание называлось раньше музеем, но от муз там не осталось и следа, зато остались большие долги, так что не очень давно здание было продано с аукциона и получило название «казино», которое и красуется на пустом фронтисписе, рассеивая всякие воспоминания о прежнем поэтическом имени. Это здание, впрочем, так неуклюже по своим пропорциям, что вечером его принимают за верблюда.
Отсюда начинаются скучные, лишённые своеобразия улицы; красивая новая ратуша, наполовину ещё не достроенная, за недостатком места расположена так нелепо, что фасадом выходит в узкий безобразный переулок.
Наконец, вы опять подходите к Вупперу, и красивый мост ведёт вас в Бармен, где, по крайней мере, больше считаются с требованиями архитектурной красоты. За мостом всё принимает более приветливый облик; вместо неказистых эльберфельдских домов, — не старомодных и не современных, не красивых и не карикатурных, — здесь появляются большие, массивные здания, построенные со вкусом, в современном стиле; повсюду перед вами вырастают новые каменные дома, мостовая кончается и продолжением улицы служит прямое шоссе, застроенное с обеих сторон.
Между домами виднеются зелёные лужайки-белильни. Вуппер здесь ещё прозрачен, и лёгкие очертания тесно громоздящихся гор, с пёстрой сменой лесов, лугов и садов, среди которых повсюду выглядывают красные крыши, делают местность, по мере того как вы по ней продвигаетесь, всё более привлекательной.
С середины аллеи виден фасад стоящей несколько в глубине нижнебарменской церкви; это самое красивое здание долины, очень хорошо выполненное в благороднейшем византийском стиле.
Но скоро опять начинается мостовая, дома из серого шифера теснятся друг к другу; однако здесь гораздо больше разнообразия, чем в Эльберфельде: то свежие лужайки-белильни, то дом в современном стиле, то полоска реки, то ряд садов, примыкающих к улице, нарушают монотонность картины.
Всё это вызывает в вас сомнение, считать ли Бармен городом или простым конгломератом всякого рода зданий; он и на самом деле представляет собой лишь соединение многих местечек, связанных общими городскими учреждениями.
О населении "местечек" сказано:
"все они населены лютеранами обеих церквей; католики — их здесь не более двух или трёх тысяч — рассеяны по всей долине. Проехав Риттерсхаузен, вы, наконец, покидаете Бергскую область и, миновав шлагбаум, вступаете в старопрусскую Вестфалию.
Таков внешний вид долины, которая, за исключением мрачных улиц Эльберфельда, в общем производит очень приятное впечатление; но, как показывает опыт, на жителях это нисколько не отразилось".
А дальше совсем уж критично про местных жителей.
"Свежая, здоровая народная жизнь, какую мы наблюдаем почти повсюду в Германии, здесь совсем не чувствуется; правда, на первый взгляд кажется иначе: каждый вечер по улицам слоняются весёлые гуляки, горланят свои песни, но это самые пошлые, непристойные песни, которые когда-либо срывались с пьяных уст; никогда вы здесь не услышите ни одной из тех народных песен, которые обычно известны во всей Германии и которыми, думается, мы вправе гордиться.
Все кабаки переполнены, особенно в субботу и воскресенье, а вечером, к одиннадцати часам, когда их запирают, пьяные толпами вываливаются из кабаков и вытрезвляются большей частью в придорожной канаве. Наиболее опустившиеся среди них — это так называемые Karrenbinder {слово, аналогичное русскому «крючники», «грузчики»}, люди совершенно деморализованные, не имеющие постоянного крова и определённого заработка; с наступлением дня они выползают из своих убежищ, сеновалов, конюшен и т. п., если не провели всю ночь где-нибудь на навозной куче или на лестнице. Ограничив количество кабаков, которым раньше не было числа, власти положили теперь до некоторой степени предел этому безобразию".
Потом этот Ф.Э. разъясняет, отчего всё так плохо у пьянствующих трудяг.
"Удел этих людей — мистицизм или пьянство. Этот мистицизм в той грубой и отвратительной форме, в которой он там господствует, неизбежно порождает противоположную крайность, и в результате получается, что народ там состоит только из «добропорядочных» (так зовут мистиков) и беспутного сброда. Уже одно это расслоение на два враждебных лагеря, независимо от их природы, могло бы само по себе убить всякое развитие народного духа. ... Если и встречаются там иногда здоровые люди, то это почти исключительно столяры или иные ремесленники, все они переселились сюда из других местностей; попадаются крепкие люди и среди местных кожевников, но достаточно трёх лет такой жизни, чтобы физически и духовно их погубить: из пяти человек трое умирают от чахотки, и причина всему — пьянство. Всё это, однако, не приняло бы таких ужасающих размеров, если бы не безобразное хозяйничанье владельцев фабрик и если бы мистицизм не был таким, каков он есть, и не угрожал распространиться ещё больше. ... В низших сословиях мистицизм господствует больше всего среди ремесленников (фабрикантов я к ним не причисляю). ... Но истинным центром всего пиетизма и мистицизма является реформатская община в Эльберфельде. Испокон веку она отличалась строго кальвинистским духом, который в последние годы, в результате назначения самых ханжеских проповедников, — сейчас их там хозяйничает сразу четверо, — превратился в самую дикую нетерпимость и мало чем отличается от папистского духа. ... Лангенберг <это уже часть Фельберта>, местечко близ Эльберфельда, по всему своему характеру ещё принадлежит к Вупперталю. Та же промышленность, тот же дух пиетизма. ... Гимназия в Эльберфельде находится в очень стеснённых обстоятельствах, но признаётся одной из лучших в прусском государстве. Она является собственностью реформатской общины, но мало страдает от её мистицизма, так как проповедники ею не интересуются, а члены попечительного совета ничего не понимают в делах гимназии; но тем более ей приходится страдать от их скряжничества. ... Эти три школы были основаны лишь в 1820г.; раньше в Эльберфельде и Бармене имелось только по одной ректорской школеи множество частных школ, которые не могли дать достаточного образования. Последствия этого ещё заметны на барменских купцах старшего поколения. Образования — ни малейшего; тот, кто играет в вист или на бильярде, умеет немного рассуждать о политике и сказать удачный комплимент, считается в Бармене и Эльберфельде образованным человеком.
Ужасающий образ жизни ведут эти люди и, однако, чувствуют себя превосходно; днём они с головой уходят в свои торговые счета, погружаясь в них с такой страстностью и интересом, что и поверить трудно; вечером в определённый час все собираются компаниями и проводят время за картами, рассуждают о политике, курят и, как только часы пробьют девять, возвращаются домой. Так проходит их жизнь изо дня в день, без всяких изменений, и горе тому, кто нарушит этот уклад; он может быть уверен, что во всех лучших домах города к нему отнесутся самым немилостивым образом.
В завершении молодой человек даёт очень язвительный и длинный, подробный обзор "культуры" своих родных мест. Сокращаю.
"Отцы усердно наставляют на этот путь молодых людей; сыновья, в свою очередь, подают надежды пойти по стопам отцов. Предметы их бесед довольно однообразны: барменцы говорят больше о лошадях, эльберфельдцы — о собаках, а когда уж очень разойдутся, то начинается у них разбор наружности красивых женщин или же болтовня о делах, и это — всё. .. Фрейлиграт с большинством из них знаком лично, его считают хорошим товарищем. Когда он приехал в Бармен, эти зелёные дворяне (так называет он молодых купчиков) осаждали его визитами; однако он очень скоро понял, с кем имеет дело, и отстранился от их общества; но они его преследовали, хвалили его стихи и его вино и всеми силами стремились к тому, чтобы выпить на брудершафт с человеком, который что-то напечатал, ибо для этих людей поэт ничто, но печатающийся автор — всё. ... Фридрих Людвиг Вюльфинг — вот уж кто поистине величайший поэт Вупперталя, барменец по рождению, человек, которому никак нельзя отказать в гениальности. Долговязый субъект, лет сорока пяти, в длинном коричнево-красном сюртуке, который лишь вдвое моложе своего обладателя; на плечах — голова, не поддающаяся описанию, на носу — позолоченные очки, через стёкла которых преломляется взгляд сияющих глаз; голова увенчана зелёной шапочкой, во рту цветок, в руке пуговица, которую он только что отвертел от сюртука, — таков наш барменский Гораций. Изо дня в день он прохаживается по Хардтбергу в ожидании, не посчастливится ли ему найти новую рифму или новую возлюбленную. ... У этого изобретательного субъекта каждый день новые планы. В пору полного своего поэтического расцвета он собирался стать то пуговичником, то земледельцем, то торговцем бумагой; в конце концов, он очутился в тихой гавани свечного производства, чтобы тем или иным образом возжечь свой светильник. Писания его — что песок на берегу морском. ... Монтанус Эремита, золингенский аноним, должен быть отнесён к этой же группе, как сосед и приятель. Это наиболее поэтически настроенный историограф Бергской области; стихи же его не столь нелепы, сколь скучны и прозаичны. ... Вот и все, пожалуй, литературные явления прославленной долины. К ним, быть может, следовало бы присоединить ещё несколько разгорячённых вином мощных гениев, которые время от времени пробуют свои силы в рифмоплётстве. ... Вся эта местность затоплена морем пиетизма и филистерства, но возвышаются над всем этим не прекрасные, цветущие острова, а лишь бесплодные голые утёсы или длинные песчаные отмели, среди которых блуждает Фрейлиграт, как выброшенный на берег моряк".
Написано девятнадцатилетним Фридрихом Энгельсом в марте 1839 года и напечатано, судя по всему, в газете Elberfelder Zeitung.
Этот господин родился в 1820 году в Бармене (ныне Вупперталь), в семье текстильного фабриканта. До 14 лет учился в городской школе, в 1834 поступил в гимназию. В 1837, не окончив последнего класса, по настоянию отца ушёл из гимназии, чтобы заняться коммерческой деятельностью (отец направил его в Бремен для службы в торговой фирме). Писал стихи и критиковал при этом других, занимался музыкой, увлекался спортом. С 1839 стал публиковать статьи в "Telegraph fuеr Deutschland".
В 1842, окончив военную службу в Берлине, двадцатидвухлетний "недоучка" Фридрих вернулся в родной город Бармен, но, по решению отца, вскоре переехал в Манчестер, где находилась фабрика "Эрмен и Энгельс", а совладельцем её был старший Энгельс. Направляясь в Великобританию, остановился в Кёльне, посетив редакцию "Рейнской газеты", главным редактором которой был Карл Маркс. Возвращаясь в конце августа 1844 в Германию, Энгельс заехал в Париж, где в течении 10 дней жил у Маркса, так они подружились "навеки".
Это про Бергского Льва, он такой "лимбургский", мы его с голландцами и бельгийцами делим.
Красный лев с раздвоенным хвостом достался графству Бергскому и Дюссельдорфу, когда оно "досталось" же (перешло по наследству, но не без войны) Лимбургским графам.
Генрих фон Лимбург (Heinrich von Limburg - 1204 - 1249) женился в 1217 году на наследнице Бергского графства Ирмгарде (Irmgard von Berg), став таким образом и графом Бергским. 1283 год. После смерти герцогини Ирменгарды (урождённой фон Берг, дочери Адольфа III, матери Адольфа IV и бабки Адольфа V) права на Лимбург (расположенного между рекой Маас и городом Аахен) оспаривали несколько европейских правителей.
И, учтём, по сей день гербы никто не отменял, бельгийская провинция Лимбург (Limburg) обладает таким же гербом как и Дюссельдорф, только он у них в золоте, а у нас с голубыми "украшеними".
Лимбург это непросто - даже не знаю, с чего начать его сложную историю. Большая часть этого графства в настоящее время находится в Бельгии (называемая провинцией Лимбург - у них тоже красный лев с раздвоенным хвостом). А существующая ещё и нидерландская провинция - это только небольшая часть территории, принадлежавшей ранее графам Лимбург - и поди ж ты разберись!..
Современный герб провинции Лимбург (Нидерланды, главный город Маастрихт) составлен из гербов графства Валкенбург (1-ая четверть, герб совпадает с гербом графства Лимбург),
почему-тографства Юлих (2-ая четверть), графства Горн (3-я четверть) и графства Гелре, до 1339 г. (4-ая четверть). Центральный щиток - герб графства Лимбург. Такая вот "скученность" львов на одном "провинциальном" гербе!
Так вот, фактически: герб графов Лимбург - красный лев на серебряном поле - известен с 1208 года. В 1221 году хвост того красного льва раздвоился, поскольку графы Лимбургские стали также владеть и графством Люксембург.
Далее только тем, кто не боится заблудиться любит геральдику, толкование сайта "Геральдика":
Со времени складывания феномена геральдики (т. е. со второй половины XII столетия) герб выступал в роли «универсального» знака его хозяина, обозначал его в полноте социальных ролей. Родовые, вассальные, политические, поземельные связи, репутация обладателя герба – все это было воплощено в одном образе. Эта семантическая ёмкость в свое время предопределила колоссальный успех геральдики, обычаи которой распространились по Европе со впечатляющей стремительностью. Но эта же ёмкость со временем оказалась чревата проблемами, ведь единство ролей, однажды ухваченное гербом, не оставалось неизменным.
А теперь я вам объясню, что произошло в случае с сыновьями герцога Валерана IV, скончавшегося в 1226 году. Владения его были справедливо разделены между его сыновьями от двух браков. Лимбург получил старший сын от первого брака, Генрих IV Лимбургский, уже владеющий Бергом. Второй сын Валеран V получил Моншау (красивый городок близ Аахена), наследство матери. Владения же Эрмезинды Люксембургской (второй супруги первого Валерана) должны были унаследовать её сыновья Генрих V Белокурый и Герхард.
Так старшинство сыновей и наделение их наследством привели к геральдической коллизии; старший сын получил лен (графство Бергское), считавшийся наиболее важным в практическом плане, но не являвшийся «родовым гнездом» (нередкая ситуация!)...
Позднее лимбургский герб без бризуры использовался тремя разными сеньорами: уже в 1280-х годах с пресечением герцогской линии рода граф Бергский стал пользоваться «чистым» лимбургским гербом; вскоре на тот же герб стали претендовать и Люксембурги-Линьи, полагавшие, что отказом от герцогства бергская ветвь рода обрекла себя на положение младшей; Лимбург же перешел к герцогам Брабанта, которые также не преминули воспользоваться лимбургским львом без каких-либо бризур. В одном случае употребление неизменного герба Лимбурга обозначало генеалогическое старшинство в роду, в другом - старшинство в аспекте родовой репрезентации, в третьем – обладание территорией (хотя оттенки каждого из значений присутствовали во всех трех случаях и были тесно связаны как различные факторы родового самосознания).
Уважаемый учёный собиратель и толкователь Вильям Похлёбкин в "Словаре международной символики и эмблематики" сообщает нам про геральдических львов:
"ЛЕВ — в классической европейской геральдике эмблема гордости, мужества и храбрости. В государственных гербах коронованный лев — эмблема власти над подданными. ... Геральдически основная форма — лев на задних лапах и в профиль — называется львом; лев или несколько львов (два или три), растянувшиеся горизонтально и в профиль, называются львятами, львёнками, если они тонкие и худые; лев, идущий на четырех лапах, с головой, повернутой анфас, называется в геральдике леопардом; лев, стоящий на задних лапах, с головой, повернутой анфас, называется леопардным львом; лев, идущий на четырех лапах, но с головой в профиль называется львиным леопардом. ... Само изображение льва дается во всех странах геральдически-условно, стилизованно, и геральдический лев может иметь один, два, три хвоста, что четко фиксирует национальный признак такой эмблемы. Иногда лев может быть красного или синего цвета, в исключительных случаях — чёрного. В настоящее время геральдически правильный лев сохранился на гербах следующих государств: Бельгии, Нидерландов, Норвегии, Швеции, Финляндии (золотой), Испании, Люксембурга (красный), Дании, Эстонии (синие львята), Великобритании (золотые львята).
Из республиканских государств только Финляндия имеет своим гербом коронованного льва (с великогерцогской короной), которого сохраняет в память своей истории. Этот герб был присвоен стране в XVI веке. Теми же историческими причинами объясняется и сохранение льва в качестве государственного герба Болгарией и Чехословакией даже в тот период, когда они были социалистическими странами. У обеих стран львы белые (мирные эмблемы гордости и мужества) и к тому же не имеют корон и разоружены, то есть их когти, язык, зубы не окрашены в какой-либо иной цвет. Болгарский белый лев — однохвостый, чешский — двухвостый, оба они являются эмблемами национального мужества этих двух славянских народов. Чешская медаль “За храбрость” представляет собой голову льва с мечом, то есть эмблематическое изображение понятия “храбрость”.
"Зодчество - это высокое искусство, наиболее приближенное к нашим повседневным реалиям. Мы живём в городах, построенных руками зодчих, и все этапы нашей жизни связаны с постижением этого трёхмерного мира - всегда разного, удивительного, неожиданного, как каждая новая линия, проведённая рукой архитектора" - (с) из досье художественной выставки "МИР ГЛАЗАМИ ЗОДЧИХ".
Лауреаты московского фотоконкурса «Серебряная камера» показывают свои работы в Дюссельдорфе.
В 2013 году в номинации «Архитектура» были отмечены фотографии Анны Алифановой (*1976) и Людмилы Тудоси (*1956) «Здесь будет город-сад» - на них авторы запечатли "замусоренный пустырь", где раньше стояла гостиница «Россия».
А теперь Анна и Людмила Георгиевна провели 2 месяца в Дюссельдорфе в рамках культурно-этокномического сотрудничества нашего города с Москвой и покажут около 60 работ, сделанных за это время. Выставка "Московские позиции в Дюссельдорфе / 18" пройдёт с 16 по 26 октября 2014 года (открытие 16.10.2014 - четверг, в 19:00).
Адрес их фото-выставки в Дюссельдорфе (недалеко от Университета)
Atelier am Eck Himmelgeister Straße 107e 40225 Düsseldorf
"Для того чтобы удивиться, многого не надо". Мой девиз :-) Согласна и рада тому, что важна только способность исследователя удивляться и переживать историю, смыслы и прагматику незначительных, но важных деталей.
Read MoreВспоминаю Брюссель, собираюсь в Антверпен, читаю у "старого" немца Карла Вёрмана (Karl Woermann, 1844—1933, германский искусствовед, профессор Дюссельдорфской художественной академии) в книге "История искусства всех времён и народов" главу "Бельгийское зодчество XVII столетия" (вот уж, рассказ влюблённого человека!), а там вот что - и есть про двери (!):"Воздух Северного и веяние Средиземного морей сильно и проникновенно соединились в бельгийском искусстве XVII столетия. Когда Петер Пауль Рубенс (1577 – 1640), его истинно великий мастер, переработавший своим германским духом все виденное и изученное в Италии в новое, великое, истинно фламандское целое, вернулся в 1608 г., после восьмилетнего пребывания по ту сторону Альп, в Антверпен, город своих отцов, жребий великой военной игры за будущность Бельгии был уже брошен. Перемирие 1609 г. приложило печать к решению. Фландрия и Брабант остались за старыми державами: за испанской властью и католической церковью – и за барочным искусством. Но церковные и гражданские власти, которым предстояло романизировать нижненемецкие провинции, желая облегчить процесс слияния, довольно мудро предоставили старому, более сильному чувственно-германскому темпераменту свободно проявлять к жизни свои силы, и процесс слияния совершился теперь в жизни и в искусстве против ожидания быстро и удачно. Такт и любовь к искусству правящей четы, назначенной Филиппом II незадолго до своей смерти, эрцгерцога Альбрехта и его супруги Изабеллы, со своей стороны, протягивала руку чванству – с другой. Бельгийцы научились чувствовать одновременно по-римски и по-нидерландски, и то, что не удалось созревшим в Италии фламандским художникам в XVI столетии, удалось им в XVII. В своих работах они устранили следы подражания, делавшие их маньеристами, и создали, именно в области живописи, новое, жизненное фламандское национальное искусство, в котором основы барочной композиции не были отвергнуты даже в реалистических своих местных областях ландшафта, жанра и мертвой натуры, но всюду были обузданы и национализированы сильным собственным чувством природы. Чем более фламандское искусство XVII столетия представляется барочным, как почти все искусство того века, подвергавшееся влиянию юга, тем более оно является фламандско-барочным; чем более оно становится реалистичным, как это соответствует фламандскому настроению, тем слабее оно затронуто римским барокко этой эпохи.
Если дворец, построенный между 1559 и 1564 г.г. в Брюсселе, для епископа Гранвеллы, советника правительницы Маргариты Пармской, Себастьяном и Якобом ван Нойен, с его ясными воспоминаниями о палаццо Фарнезе в Риме, отражал чисто итальянское направление одной из отраслей бельгийского искусства XVI столетия, то Корнелис де Вриендт почти в то же время (1461 – 1565) сумел сохранить за своей антверпенской ратушей национально-фламандский общий характер при итальянских основах стиля. К этому направлению де Вриендта и его последователя Ганса Вредеман де Вриса примкнуло дальнейшее развитие XVII столетия. В связи с этим итальянский барочный стиль, вторгшийся в Бельгию в начале этого столетия вслед за контрреформацией, встретил здесь если не сопротивление, то закаленный в тщетной борьбе за свободу национальный вкус, который и преобразовал его на свой лад, резче индивидуализировал отдельные части зданий и украшений, по произволу изменял и перемещал орнаментальные мотивы отделки обрамлений, карнизов, придавал им утолщенный или хрящеватый характер, иногда отнимал даже у главных соотношений их благородную, действующую как музыка, соразмерность.
Бельгийский барочный стиль с особенной силой обратился к строению церквей потому, что он явился служителем церкви. Надо было восстановить в новых формах целый ряд храмов, лежавших в развалинах, и соорудить новый ряд в современном стиле, в знак торжества старой церкви. Остается вопросом, должны ли мы следовать воззрению Гурлитта, чье исследование бельгийского барочного стиля осталось во многих отношениях решающим, будто бы большинство этих огромных, обширных бельгийских барочных церквей только перестройки средневековых. Во многих случаях, однако, это не подлежит сомнению. По большей части это колонные базилики, подобно некоторым генуэзским церквам того времени, что объясняется сношениями могущественных приморских городов Антверпена и Генуи. Но то обстоятельство, что их великолепные фланговые башни, богато расчлененные, заканчивающиеся куполами, возвышаются обыкновенно позади полукруглой ниши, представляет бельгийскую особенность, объясняющуюся именно отсутствием итальянских образцов в барочном строительстве фланговых башен.
Первый архитектор правящей четы Венцеслав Кёбергер (1560 – 1630 или 1632), известный противник Рубенса, действовал еще преимущественно в духе итальянского позднего ренессанса. Его церковь св. Жен в Монтегю, куда ходили на богомолье, построенная между 1607 и 1613 г.г. для Альбрехта и Изабеллы, напоминает своим тяжелым куполом с контрфорсами церковь Санта Мария дела Салюте в Венеции.
Первым крупным мастером бельгийско-барочной церковной архитектуры был Жак Франкар (1577 – 1651), современник и друг великого Рубенса. К сожалению, его первое крупное сооружение, церковь Иезуитов в Брюсселе (1606 – 1616), сохранилось только на рисунках. Каждый из трех ее нефов, разделенных тосканскими колоннами, заканчивается на востоке полукруглой нишей. Во фламандском духе, хотя и с античными фронтонами, построен высокий верхний этаж среднего выступа, с орнаментами в форме канделябров вместо готических фиалов.
Стиль Франкара в несколько иной форме представляет бывшая церковь августинцев (1620 – 1642) в Брюсселе, служившая позднее почтамтом. Трехчастный нижний этаж фасада украшен тосканским ордером; воздвигнутый только над более высоким средним нефом верхний этаж – «композитным». Незаметность соединительных волют придает вид самостоятельности верхнему этажу. Двойные пилястры всей лицевой стороны усилены выступающими полуколоннами. Разорванные вверху фронтоны, своеобразные картушные обрамления и свободные отношения делают эту постройку лучшим произведением фламандского раннего барокко. К ней примыкает подобного же стиля Мехельнская «Бегиненкирхе» (1629 – 1647).
Самая величественная церковь в стиле фламандского раннего барокко – это иезуитская церковь в Антверпене, построенная иезуитами Петером Гуйссенсом и Франсуа Агильоном между 1614 и 1621 г.г. Сгоревшая в 1718 г., она была восстановлена по старым проектам. Ее изумительно широкая лицевая сторона, на всем протяжении двухэтажная, внизу тосканская, вверху ионическая, имеет над средним нефом еще третий коринфский этаж, увенчанный неспокойным треугольным фронтоном, и с обеих сторон ограничена отдельными низкими, с высокими куполами, башнями с лестницами. Четырехгранная внизу, восьмисторонняя вверху главная башня за нишей хора, легко и богато расчлененная, увенчана благородным куполом и считается одной из прекраснейших всей эпохи ренессанса и барокко. Внутри тосканские колонны разделяют церковь на три нефа. Над боковыми нефами тянутся эмпоры, отделенные от широкого среднего нефа ионическими колоннами.
Иезуитские церкви подобного же стиля можно указать в Брюгге (ныне Сен Доната), в Люттихе, в Намюре (ныне Сен Лу) и в Иперне.
Особой формой отличается церковь Петра в Генте, перестроенная в 1629 г. упомянутым выше «объитальянившимся» Гансом Ван Ксантеном (Джованни Вазанцио). Она получила квадратную с девятью нишами пристройку на фасаде, в чистых пропорциях, над средним квадратом которого возвышается стройный купол, уравновешенный восточной башней, расположенной позади хора.
Главным мастером бельгийской церковной архитектуры второй половины XVII столетия, снова ставшей массивнее и тяжелее, был любимый ученик Рубенса Лука Федерб (1617 – 1697), прославленный также как ваятель. Знаменитейшее из его архитектурных сооружений – иезуитская церковь в Лёвене (1650 – 1666). Тяжелая, массивная, расчлененная пилястрами и стоящими перед ними колоннами, лицевая сторона – ионическая, в более широком нижнем – коринфская, в уходящем ввысь, более узком верхнем этаже, получает нидерландский отпечаток благодаря двум связующим горизонтальным поясам, пересекающим пилястры, колонны и стены. На широких изгибах волют, связующих этажи, стоят разделяющие, наподобие фиалов, канделябры. Трехнефная внутренность расширяется мощным трансептом. Капители украшены венками, висящими между угловыми волютами. Фриз сильно выдвинутого антаблемента убран роскошными картушами. К сожалению, купол над средокрестием остался неоконченным.
... Напротив, нельзя считать достоверным участие Федерба в постройке Бегиненкирхе в Брюсселе (1657 – 1676), которая во многих отношениях является самой великолепной и характерной церковной постройкой фламандского барочного стиля. Тосканские колонны и здесь делят продольный корпус на три нефа. За средней из трех восточных ниш и здесь возвышается башня, купол которой сопровождают фиалоподобные канделябры. Пучковые столбы с тосканскими полуколоннами поддерживают средокрестие. Нижний этаж великолепного фасада расчленен по всей длине двойными и тройными ионическими пилястрами. Над средним нефом возвышаются еще два этажа, из которых нижний украшен коринфскими полуколоннами, верхний гермами под треугольным фронтоном, выдвинутым сначала вперед и затем опрокинутым назад. Всего поразительнее, что над боковыми нефами, по обеим сторонам верхнего этажа, возведены высокие фронтоны своеобразных, резко изогнутых очертаний. Именно эта лицевая сторона, придающая личный и национальный характер отдельным частям, соединяет богатство фантазий с известной ясностью и строгостью.
Обращаясь к бельгийской архитектуре дворцов и жилищ этой эпохи, мы, прежде всего, восхищаемся «Шателенией» (ныне здание суда) в Фурнесе, построенной между 1612 – 1628 г.г. Сильванусом Буленом, великолепным зданием, производящим впечатление чистого высокого ренессанса своими пилястрами, проходящими через всю постройку, в нижнем этаже дорически-тосканскими, в верхнем – коринфскими. В то же время выступил на сцену Рубенс, очевидно желавший указать землякам пути к сооружению монументальных бюргерских домов своим большим сочинением о тогдашних дворцах Генуи, появившимся в 1622 г. Это ему, однако, не удалось. Даже его собственный, им самим построенный, лишь частью сохранившийся дом в Антверпене не напоминает дворцов Генуи. Во всяком случае, трехарочные, типа триумфальной арки, ворота, ведущие в его сад, сохранившиеся лишь на гравюрах, показывают, с какой силой, мощью и свободой Рубенс умел переработать итальянские влияния в грандиозный новый стиль барокко, ответственность за который лежит только на нем. Его сохранившийся садовый домик, сводчатая зала которого опирается на тосканские колонны, изобилует подобными вольностями. Фронтон надстройки и средняя балюстрада переходят плавно в волюты наподобие рыб, и вместе с тем средняя ниша, обрамленная гермами, имеет «сидячие» угловые пилястры во вкусе Поццо, крайне рискованные сами по себе. Все сооружение производит гармоническое впечатление, благодаря основному чувству живописного единства. Как архитектор, Рубенс всего грандиознее заявил себя, судя по гравюрам Теодора Ван Тульдена, в триумфальных воротах, выстроенных им в 1635 г. в Брюсселе для въезда эрцгерцога Фердинанда. Каждая линия этих великолепных построек дышала бурным праздничным весельем.
Подобно Рубенсу, Франкар пытался поощрить самостоятельный фламандский гражданский архитектурный стиль своей книгой об архитектуре, появившейся в 1617 г. в Брюсселе и поразившей в особенности проектами ворот. Архитектура дверей, с верхними частями, произвольно наклоненными внутрь и наружу, допускала еще и верхнее отверстие в виде окна с причудливой рамой, а иногда, при полном искажении и разложении античного языка форм, отличалась смелым и живописным внешним видом. В картушах Франкара витые украшения часто достигают уже той бесформенной пышности, которая превращает их в расслабленные хрящи. В Антверпене и Брюсселе сохранилось несколько дверей этого рода, позднее ошибочно называвшихся «spansche Deurkens» («испанскими дверцами»). В Испании вовсе не встречается таких дверей.
В стиле сильного раннего испанского барокко построен портал рыбного рынка в Генте. Вообще же бельгийцы в отношении своих жилищ и даже гильдейских домов, игравших важную роль, остались верными своему старому стилю высоких, узких четырех- или пятиэтажных домов, все стенные площади которых среди архитектонического остова усеяны окнами. Только опоры, рамы и наличники представляют теперь образчики то более или менее строгого, то более или менее произвольного фламандского барокко.
Дом кожевенного цеха 1644 г. на антверпенском рынке, богато украшенный, обнаруживает этот стиль; на Краудстадене в Генте дом зерномеров, с фронтоном и лестницами, впрочем, простой постройки; на брюссельском рынке большинство гильдейских домов, восстановленных после бомбардировки французов (1695), за исключением цехового дома, более широко распланированной постройки. Дом «Ле Сак» (1697) с его балюстрадами, играющими роль делящих поясов между нижним этажом и кариатидами третьего, с необычайно украшенным фронтоном четвертого этажа – один из самых роскошных и характерных между ними. Но и другие, «Ла Бруэт», «Ле Корнет», «Ла Лув» и как бы они там еще ни назывались, обнаруживают этот стиль. В своей совокупности они придают брюссельской рыночной площади чрезвычайно своеобразный, в высшей степени живописный, до некоторой степени барочной, но, прежде всего, истинно фламандский вид.
Из "Бельгийское ваяние XVII столетия. История искусства всех времен и народов" цитирую, что рассказано Карлом Вёрманом (взято с ресурса http://www.portal-slovo.ru/art/430/), подчёркивания мои:
"Выдающиеся способности южных нидерландцев к скульптуре... пребывали на значительной высоте в течение XVII столетия. Можно далее сказать, что Бельгия в этот период играла руководящую роль в области пластики по всю сторону Альпов. Если бельгийские ваятели, как Джованни да Болонья и Франсуа Дюкенуа, были признаны как лучшие итальянские мастера в самой Италии, если в лице Хуана де Хуни Фландрия отдала Испании одного из своих даровитейших скульпторов, то теперь такие крупные нидерландские ваятели, как Опсталь и Богаерт, сделались в Париже французами, и фламандские скульпторы господствовали не только в немецкой, английской и скандинавской, но, как мы увидим, и в голландской пластике этого столетия. В самой Бельгии сотни скульпторов находили выгодно оплаченное занятие. Многочисленные церкви, старые и новые, украшались теперь снаружи и внутри богатым пластическим убранством. Во всех главных церквях воздвигались гробницы знатных лиц, саркофаги которых, украшенные лежачими изображениями умерших, помещались фигуры апостолов в развевающихся одеждах. Нельзя, конечно, отрицать, что эти барочные добавления часто очень вредили общему впечатлению готических церквей. Для светских построек, именно ратуш и гильдейских домов, также требовались пластические украшения. Бельгийская скульптура, однако, исключая портретные фигуры саркофагов с портретными бюстами, дышавшими индивидуальной жизнью, имела преимущественно декоративный характер. Отдельные произведения, которые могли бы захватить зрителя, редки, и именно любимым скульпторам недостает обыкновенно ясно выраженной собственной личности, так что иногда не легко различать отдельных мастеров, при том часто работавших сообща над одним и тем же произведением.
...Все работают в духе доберниниевского итальянского барочного стиля, в который влияние Рубенса внесло с тридцатых годов более свежую жизнь и более грандиозный размах. Общая история искусства должна ограничиться немногими руководящими мастерами.
...К более старым нидерландским мастерам примыкают во Фландрии, прежде всего, скульпторы фамилии Колин де Ноль. Братья Жан и Роберт Колин де Ноль переселились из Камбрэ в Антверпен. Наше внимание останавливает только сын Жана Андреас Колин де Ноль, изваявший между 1630 и 1635 г.г. десять больших фигур апостолов мехельнского собора в свободном среднем стиле XVII столетия. Наряду с ним работал в Антверпене немец из Кенигсберга Ян Мильдерт (ум. в 1638 г.), исполнивший по рисунку Рубенса надгробный памятник фамилии де Муа в соборе. Стоячие фигуры Марии, евангелиста Иоанна и св. Екатерины, украшающие его, показывают, что он был, по меньшей мере, хороший резчик в камне. Рядом и отчасти вместе с Мильдертом работал в Антверпене Эразмус Квеллинус (Квелин) Старший, родом валлонец, умерший около 1640 г. Его произведение – внушительная кафедра в церкви Вальпургис в Брюгге, поддерживаемая коленопреклоненной фигурой веры. Мы упоминаем о нем главным образом потому, что он был отцом великого ваятеля Артуса (или Арну) Квеллинуса Старшего, как кажется, учившегося в Риме у брюссельца Дюкенуа.
Дюкенуа в Брюсселе являются, таким образом, мастерами, с которых собственно началось дальнейшее развитие бельгийского ваяния. Иероним Дюкенуа Старший, умерший в Брюсселе в 1641 или 1642 г., был отец двух знаменитых братьев Дюкенуа. Старший из них, Франсуа Дюкенуа (1594 – 1642), рано последовал за своим братом, учеником которого он считается, в Италию, но по смерти его вернулся на родину, которая и хранит его лучшие произведения. Что в молодости в нем бродила нидерландско-реалистическая закваска, показывает его часто упоминаемая забавная маленькая фигура «Манекен-Пис» (1619) в Брюсселе. Он вернулся, однако, из Италии мастером в духе итальянского позднего ренессанса, на что указывают его четыре большие стоячие фигуры апостолов (Павел, Матфей, Варфоломей и Фома) в главном нефе собора, полная достоинства фигура в рост св. Урсулы в Нотр-Дам-де-Виктуар и выразительная фигура св. Магдалины в Королевском парке в Брюсселе. Лучшее произведение его – великолепная гробница епископа Антона Триеста в Сен Баво в Генте. На фоне черного мрамора сооружения выделяются фигуры из белого мрамора. Фигура живого епископа, слегка приподнявшись, покоится на саркофаге. В нише за его головой стоит заступница Мария, а в нише перед его ногами к нему обращается фигура Спасителя с крестом, в мощном движении, задуманная, по-видимому, под сильным влиянием микеланджеловского Христа в Санта Мария сопра Минерва в Риме. Этому старому мастеру, которого постигла страшная участь – сожжение на хлебном рынке в Генте за преступление против нравственности – не удалось отделать до конца свое произведение.
Другим хорошим учеником Франсуа Дюкенуа в Риме был Ромбоут Паувельс из Мехельна (1625 – 1700), лучшее произведение которого, надгробный памятник епископу Шарля Маеса в той же гентской церкви, представляет спящего епископа, облокотившегося на левую руку. Памятник производит впечатление большей изысканности и слабости, чем у Иеронима Дюкенуа.
Самым замечательным учеником Франсуа Дюкенуа был Артус Квеллинус Старший (1609 – 1668). Получив первые уроки от отца, он отправлся в Рим. По возвращении на родину (1640) он, естественно, не мог избежать влияния Рубенса. Однако в целом он умел самостоятельно сочетать стремление к итальянской красоте с нидерландской правдивостью и смягченным барочным влиянием. Лучшее и великое произведение всей его жизни – внутреннее и внешнее скульптурное убранство (1648 – 1655) новой амстердамской ратуши, приобретшей художественное значение только благодаря изваяниям Квеллинуса, в котором он является в то время на высшей точке развития собственного чувства природы, понимания красоты и мастерской техники. Рядом с ним работали тоже его старшие ученики, Ромбоут Фергюльст из Мехельна и Артус Квеллинус Младший, его племянник. Описание деятельности этого мастера в Амстердаме мы, однако, должны отнести к истории голландского искусства. То, что он создал после 1655 г. в Антверпене, окруженный и здесь учениками, из которых заслуживают упоминания Петер Фербругген Старший, Лодевик Виллемсенс и Габриель Групелло, не выступает перед нами в таком законченном великолепии, как его амстердамская работа. Если в Амстердаме Квеллинус посвятил себя античной мифологии и истории, аллегории и портретному ваянию, то в Антверпене он снова занялся, главным образом, церковной пластикой. Надгробный памятник Яну Геверту в соборе, с бюстом покойного между фигурами правосудия и мудрости, изваян еще по проекту Рубенса, а его «Скорбящая Богоматерь» и «Св. Антоний» принадлежат к раскрашенным по старинной моде скульптурным произведениям, не вымершим еще только в Бельгии. В церкви Иакова ему принадлежит благородная в рост статуя Иакова; над входом в музей Плантен Геркулес с богиней Славы, а в главном музее – прекрасная деревянная статуя св. Себастьяна и выразительный бюст маркиза Керасена (1664). В брюссельском соборе имеется прекрасная мадонна его работы. Все, за что он ни брался, обладает не столько духом и душою, сколько руками и ногами, но всегда носит отпечаток бьющей ключом художественной силы.
Старейшим учеником и ровесником Квеллинуса был его шурин Петер Фербругген Старший (1609 – 1686), работавший почти для всех антверпенских церквей. К наиболее известным произведениям его принадлежит «Св. Цецилия» на балюстраде органа в соборе. Еще плодовитее был его сын Гендрик Фербругген (1655 – 1724), автор алебастрового рельефа в капелле Таинств антверпенского собора и главного алтаря Сен Баво в Генте, увенчанного величественной статуей этого святого. На его прекрасной, резной из дерева кафедре брюссельского собора (1699), перенесенной сюда из иезуитской церкви в Левене, изображено изгнание из рая с драматической наглядностью и на благородном языке форм.
Вторым учеником Фербруггена старшего был Маттеус Ван Беверен (1630 – 1690), лучшее произведение которого – надгробный памятник адмиралу Клавдию графу Турн и Таксис (1678) – находится в Нотр-Дам-де-Виктуар в Брюсселе и облечено еще в довольно чистые формы. Третьи учеником Петера Фербруггена был Петер Шемекерс (1640 – 1714). Мрачный надгробный памятник маркизу Дель Пико, пробуждающегося на саркофаге в ужасе перед двумя скелетами, был перенесен из церкви Цитадели в капеллу Гертруды в церкви Иакова в Антверпене.
Возвращаясь к ученикам Аргуса Квеллинуса, мы должны причислить Ромбоута Фергюльста (1624 – 1696) к голландским скульпторам, так как он остался в Голландии, а Артуса Квеллинуса Младшего (1625 – 1700), вернувшегося вместе со своим учителем в Антверпен, оставить за этим городом, им украшенным многочисленными церковными изваяниями, лишенными, однако, сильного языка форм его дяди. Его лучшее произведение – надгробный памятник умершему в 1676 г. епископу Капелло в соборе. Из младших учеников старого Квеллинуса Лодевик Виллемсенс (1630 – 1702) работал для церкви Иакова в Антверпене, кафедра которой с евангелистами и символическими фигурами, представляет его лучшую работу, а Габриель Групелло (1644 – 1730), к ранним произведениям которого принадлежит еще безыскусственный надгробный памятник умершей в 1677 г. графини Турн и Таксис в Нотр-Дам-де Виктуар в Брюсселе, в 1695 г. переселился в Дюссельдорф, где выполнил на службе Иоганна Вильгельма, курфюрста пфальцского, барочный бронзовый конный памятник последнего.
Одновременно с Дюкенуа в Брюсселе, Квеллинусами в Антверпене работали Федербы в Мехельне. Уже братья Анри и Антуан Федербы (первый 1574 – 1629, второй 1585 – 1653) были превосходные, много работавшие скульпторы. Но только сын и ученик Анри, Лука Федерб, впоследствии известный как архитектор, вдохнул новую жизнь и яркое своеобразие не только в мехельнское, но и во все фламандское ваяние. Он появился в Антверпене у Рубенса в 1636 г. и стал его любимым учеником. Среди фламандских зодчих и ваятелей он истинный последователь Рубенса. Традиционный язык форм он объединил цельнее, чем почти все его предшественники, чертою свободного величия, причем заметный привкус барокко не причиняет ей ущерба. Великолепную статую Иакова старшего в брюссельском соборе он выполнил уже в 1636 г., за ней последовала в 1640 г. статуя Симона. В 1651 г. ему было поручено построить надгробную капеллу графов Турн и Таксис в Нотр-Дам-де-Виктуар в Брюсселе, но он передал исполнение отдельных частей Маттеусу Ван Беверну и своему ученику Яну Ван Делену. Ряд его лучших произведений находится в соборе Ромуальда в Мехельне: от 1665 г. из черного и белого мрамора главный алтарь, над которым возвышается широко и выразительно исполненная фигура в рост св. Ромуальда; от 1669 г. надгробный памятник архиепископу Антону Крюзену, изображенного на коленях перед воскресшим Христом; от 1675 г. выразительная группа св. Карла Борромео с чумным больным. Лучшие произведения его находятся в построенной им самим церкви Нотр-Дам-д̓Ансвик в Мехельне, напоминающей по своему общему плану церковь св. Гереона в Кёльне: над входной дверью Мария с младенцем; под куполом два мощных полукруглых рельефа с «Поклонением пастухов» и «Падением Спасителя под тяжестью Креста», выполненные трогательно, живописно и наглядно.
Лука Федерб, как ваятель, также имел значительное влияние. Из его учеников, его сын Ян Лука Федерб (1654 – 1704) был более архитектором и теоретиком, чем ваятелем, Николай Ван Векен (1637 – 1704) исполнил приятную резную исповедальню в церкви Петра и Павла и прекрасную сидячую статую Спасителя 1688 г в мехельнском соборе; Ян Ван Делен (ум. в 1703 г.) пять роскошных исповедален и украшенную аллегорическими фигурами гробницу Жака д̓Эннетьер в брюссельском соборе; а Ян Франс Бёкстуинс (1650 – 1734) визионерское, уже в берниниевском духе, законченное только в XVIII столетии, изображение неба над алтарем с Распятием в церкви св. Жен по ту сторону Диля в Мехельне.
Настоящим учеником Бернини в Риме был Жан Делькур из Гамуара (1627 – 1707), с 1657 г. украшавший люттихские церкви эффектными изваяниями. Для его вольной, легкой манеры типичны двенадцать круглых мраморных обрамлений церкви св. Мартина, представляющих основание праздника Тела Христова. Прекрасный бронзовый Христос 1663 г. в соборе показывает его мастером литейщиком, а «Христос во гробе» (1696) в той же церкви – мастером мягколй и эффектной обработки мрамора. Надгробный памятник епископу Эугену Альберу д̓Аламон в Сен Баво в Ненте (позднее 1673 г.) с фигурой епископа на коленях перед мадонной, являющейся ему в стенной нише, с ангелом с мечом в стенной нише за епископом и смертью в виде скелета рядом с ним, принадлежит к самым эффектным и свежим по формам памятникам эпохи.
Этого обзора достаточно, чтобы дать представление не только об изобилии и пышности, но также и об однообразии бельгийской соборной скульптуры XVII столетия. При всем однообразии мы замечаем, однако, на протяжении столетия известное развитие, ведущее от строгого к более свободному, от свободного к высокопарному, от высокопарного к более легкому и приятному выражению и исполнению.
Автор журнала «Всё о Дюссельдорфе», градовед и гид по Дюссельдорфу.
Автору приятно
получать отзывы
от читателей
и экскурсантов
АНОНСЫ
Если у вас есть вопросы или предложения, пишите мне на mydusseldorf@gmail.com
В Европу!
Германия-онлайн
Посольство Германии
Чарующее путешествие
Deutsche Welle
Копирование материалов разрешено только с указанием автора и ссылки на цитируемую статью
При поддержке design-ed.ru
