Происхождение франков. История раннего средневековья - V-IX века. На римских развалинах?

Цитирую (с пометками и рассуждениями) работу "Происхождение франков" (автор: Лебек C.) Источник: М.: Скарабей, 1993.

Много имён и убийств!.. В конце - просто криминальный сериал "Франки" - в "главной роли" - Брунгильда. Лотар II всех пережил. Слабонервным не читать (не осилите :-) А мне таааак интересно! У меня нервы железные. Семейные распри - в конце. В длиннющей середине - переход от римского/рабовладения к средневековому/феодальности. Короче я попробую изложить позже. Кто хочет короче (и красиво-сказательно) и уже сейчас, читайте "Сагу о Нибелунгах", там зашифрована вся та франкская история, о которой дальше пойдёт речь.

Приступим: Григорий, был епископом города Тура в 573-594 годах и написал ту единственную “Историю франков”, которой располагают все, изучающие Галлию V—VI веков и которую анализирует С.Лебек в своей работе.

"Действие франкской драмы" начинается так:

"С приходом Хлодвига - первого меровинга, сына легендарного* Меровея, вождя саллических франков - некогда варварская династия склонилась к христианству, и с этой поры кончина вождей (конунгов-королей) приобретает в глазах турского епископа иное значение".

*Меровей мог с детства уже лечить наложением рук. Чудесные свойства не только сохранялись у Меровея всю жизнь, они перешли к его детям, после – ко внукам, и ко всему роду.

Потомки Меровея, которых называют Меровингами, считались королями-колдунами. Чудесная их сила хранилась в длинных волосах. Остричься означало для Меровинга отречься от власти. Также говорят, что у всех Меровингов было родимое пятно в виде креста на сердце или меж лопатками – знак королевского рода и волшебных способностей.

Учёные задаются вопросом: что за сказки?"Так как же рассматривать эту эпоху? Как варварскую или римскую, языческую или христианскую, ещё античную или уже средневековую?"

В эти несколько столетий Галлия, оставшаяся цельной и однородной даже в период римского владычества, превращалась мало-помалу в результате франкского завоевания в ту Франкию (Francia), которая стала прародительницей и Германии, и ряда малых промежуточных государств (в частности, тех, где говорят на голландском языке, выросшем из древнефранкского диалекта, и самой современной Франции.

Долгий VI “век” — приблизительно с 481 по 613 год - здесь еще не забыто римское присутствие, память о нем постоянно поддерживается объединительными устремлениями Хлодвига и его наследников, а также захватом Византией большей части западного Средиземноморья. VII “век” — с 613 по 714 год, когда, уже начиная со времен королей Хлотаря II и Дагобера, подлинных основателей средневековой Франции, среди франкской элиты, только что принявшей христианство, на севере Галлии появляются силы, которым суждено большое будущее. Наконец VIII “век” — с 714 по 814 год — в это время с победой Пипинидов впервые возникает слияние социальных и экономических течений севера с политическими и культурными структурами, заимствованными с юга.

Прежде чем приступить к изложению предмета, надо обрисовать в общих чертах Галлию V века, чтобы расставить декорации того действа, благодаря которому герои нашего повествования на протяжении многих веков превратили Галлию сначала во Франкию, а затем во Францию.

Среди тех, кто населял Галлию, — сколько их было точно — неизвестно: три, пять или, может быть, шесть миллионов — многие - и исконные галло-римляне, и пришельцы-варвары обращали свои взоры в сторону Рима — скорее мифического, чем реально владычествующего. Из тех, кто хотел занять высокое положение в римской военной иерархии — Хильдерик и многие другие военачальники варваров.

На востоке император ещё был, и ему предстояло возглавлять империю вплоть до появления Карла Великого, осуществляя политическое владычество также и над западной частью империи.

ДОРОГИ

Дорожная сеть, которой Рим снабдил Галлию, в немалой степени содействовала целостности этой территории, хотя основным назначением этих дорог было обеспечение надежного включения Галлии в состав империи и решение проблем обороны ее границ. Однако еще до завоевания Галлии римлянами довольно густая дорожная сеть связывала галльские города, а с побережья Средиземного моря дороги вели к берегам Ла-Манша. Но римляне, и в особенности Агриппа, во времена императора Августа проложили повсюду прямые дороги, отвечавшие стратегическим интересам и сменившие старые извилистые пути, пролегавшие по долинам. Им римляне предпочитали трассы, проведенные по гребням возвышенностей, мощеные, а не грунтовые.

На смену эмпиризму дорожного строительства галлов римляне принесли продуманную дорожную политику. Кое-где потребовались огромные по масштабам подготовительные работы, в особенности на болотах и сыпучих почвах: надо было уплотнять грунт, забивать сваи, укладывать фашины (связки прутьев), прокапывать центральный дренажный ров, боковые кюветы, обозначавшие границу полосы, отведенной под государственное дорожное строительство. Проезжая часть обычно покрывалась песком, гравием или щебнем.

Каменные мостовые, которые иногда рассматриваются как отличительный признак римских дорог, существовали лишь около перекрестков и на въездах в крупные города.

Перекинутые через реки мосты были большей частью деревянными, но кое-где и каменными. Даже самые широкие реки не останавливали римских дорожников: они устраивали плавучие мосты, как, например, мост через Рону неподалеку от Арля.

На главных направлениях — в частности, на магистральной линии, проходившей вдоль Роны, Соны, затем через Лангр, Туль, Трир, вдоль Мозеля и Рейна дороги были оснащены зримыми признаками римского владычества — монументальными дорожными знаками, стоявшими на расстоянии римской мили (1480 метров) один от другого, почтовыми станциями, на которых можно было сменить лошадей и воспользоваться помещениями для ночлега.

Дорожная сеть, которая дала Риму возможность владычествовать над Галлией, к концу V века содержалась в хорошем состоянии, что облегчало продвижение армий франков, отправлявшихся на завоевание галльских земель.

БЕСКРАЙНИЕ ПРОСТРАНСТВА

Свою долю брала дикая, не тронутая человеком природа - тысячелетия хаотической оккупации, наплыв кельтских племен, пять веков римской колонизации привели к возникновению лишь рассеянных на больших пространствах заселённых зон, более или менее обширных, в зависимости от условий места и других обстоятельств, среди бескрайнего пространства, занятого лесами, пустынными равнинами, горными массивами, торфяниками, реками и речушками, морским побережьем.

На севере приливные волны “второй дюнкерской трансгрессии” (самое значительное наступление океана на сушу после доисторической эпохи), затопили в период между IV и VIII веками значительную часть побережья; наступление ледников, с достоверностью установленное в районе Бернского высокогорья и отнесенное к V веку; повсеместно заметное ухудшение природных условий, остававшихся холодными и влажными вплоть до начала VII века.

Климат способствовал разрастанию лесов, в особенности лиственных: буковых рощ, дубрав, занявших север Галлии. А в Аквитании, Лангедоке и на горных массивах, таких как Юра, преобладали и ширились хвойные леса. В V веке леса здесь были несравненно более густыми и занимали куда большие пространства, чем теперь: в одних местах это были реликтовые лесные массивы, в фауне которых были широко представлены волки и медведи, олени и кабаны, рыси и дикие коты, бизоны и туры, которые впоследствии стали излюбленной дичью для королевских охот.

Леса тянулись полосами, становившимися чем-то вроде естественной границы. Они еще в течение долгого времени будут служить границами королевства варваров. Начиная с VII века леса стали рассматриваться как королевские заповедники. Тем не менее в V веке природные богатства оставались открытыми для доступа всех желающих воспользоваться ими, независимо от наличия или отсутствия императорской лицензии.

В леса шли охотники, работали смолокуры, дегтяри; рудокопы, угольщики и металлоплавильщики, следы деятельности которых встречаются во всех лесных массивах. В лесах работали каменотесы, в частности, пиренейские рубщики мрамора, поставлявшие продукцию во все уголки Галлии. Если не считать участки леса, использовавшиеся для сезонных перегонов скота, где природное равновесие было нарушено образованием пустошей, лишь по краям небольших обжитых пространств опушки - вырубки (нем. "роде" или теперь "рат"!) - лесов испытывали воздействие человека; в этих местах люди брали материалы, необходимые для строительства жилья, изготовления орудий труда, отопления. Здесь же они охотились на мелкую дичь, пасли свиней, при необходимости выжигали лес, возделывая отдельные участки земли.

В некоторых местах сельские поселения были покинуты жителями, повсюду в Галлии античные “виллы” постепенно были поглощены лесными зарослями. Иногда жители просто уходили в более безопасные места, создавая там новые жилища, под жильё были приспособлены древние строения, заброшенные ещё в годы римского владычества. В некоторых местах люди занимали пещеры своих доисторических предков.

Поэтому этот золотой век, воспетый авторами IV—V веков, был на самом деле золотым лишь для роскошных строений, в которых представители галло-римской элиты укрывались от городской суеты, бед и тягот своего времени. В 465 году аристократия не отказывалась от преимуществ римской цивилизации. Поместья укрепляли, обнося стеной с воротами, чтобы оно могло служить убежищем для всех. Конечно, в то время это не стало повсеместно распространенным явлением, но надо признать, что укреплённые поместья, служившие жильём и хозяйственным центром, к которому тяготели многочисленные и попадавшие от него в зависимость окрестные земледельцы, ищущие защиты, стали провозвестниками наступления новых времен.

МЕЖДУ СЕЛОМ И ГОРОДОМ

Лишь немногие поместья были окружены оборонительными сооружениями, тогда как все крупные города, во всяком случае, все главные центры территорий племенных союзов, имели необходимые укрепления. Все свидетельствует о том, что сельские жители подвергались большей опасности при передвижениях армий, и особенно при волнениях крестьян, продолжавшихся вплоть до V века. Нищета и разорение заставляли их объединяться с дружинами варваров, участвовавших в набегах на Арморику, Пикардию, Шампань, Аквитанию и на альпийские долины. Поэтому вне городов латифундисты все чаще прибегали к услугам отрядов телохранителей, которых кормили и поили за свой счет.

Стало быть, основной причиной оттока представителей городской элиты из городов было что-то иное, нежели стремление обеспечить свою безопасность. Повсюду, в каждом поместье, в каждом поселении появляются всевозможные мастерские: кожевенные, гончарные, кузнечные, ткацкие производства. Приходилось зачастую заменять старые мануфактуры — частные, а чаще государственные — повсеместно пришедшие в упадок, кроме продолжавших действовать оружейных мастерских, расположенных на рейнских рубежах.

Таким образом, отток в сельскую местность был для римско-галльской элиты средством, позволявшим ей находиться ближе к центрам снабжения и производства, дававшим возможность сохранить привычный жизненный уровень: и одновременно это был уход из городов, которые не только не обеспечивали ей былого комфорта, но и становились источником всякого рода забот и неприятностей. Ведь городской аристократии приходилось теперь расплачиваться за выпавшие на её долю ранее почести своего положения в имперской машине, ставшей в IV веке сугубо бюрократической; она становилась объектом ненависти населения, наталкивавшегося на административные препоны и обираемого.

СИТЕ*

* В современном французском языке эти термин применяется для обозначения крупных городов или их древнейшей части. Здесь: территория племенного союза или её административный центр.

Имперские власти были не на шутку обеспокоены повсеместным оскудением рядов служителей империи. Они пытались насильственно закрепить их на должностях и в местах городского проживания (что нашло своё отражение в Кодексе императора Феодосия - около 437 года), совершенно так же, как римские власти пытались это сделать в отношении простолюдинов города и деревни. Это вызвало всеобщее недовольство. При этом негативное отношение граждан к местной власти переносилось на центральную власть — на Рим. И вот уже в городах, многие из которых (знамение времени!) отказываются от названий, данных им Римом, и возвращают себе изначальные кельтские (Лютеция снова становится городом Парижем, Аварик - городом битуригов - Буржем, Дивона - городом кадурков - Кагором), воцаряются хаос и кулачное право; здесь всяк пытается поживиться за счет ближнего: опустившиеся аристократы, карьеристы стремятся использовать смуту в своих интересах, сотрудничая с варварами и разбазаривая то, что осталось от римского величия.

Имперские власти, не питавшие теперь большого доверия к местной элите, направляют на места для контроля за положением дел в куриях и защиты граждан своих представителей, наделяя их самыми разнообразными полномочиями. Это кураторы, ведающие финансами, дефенсоры — защитники общины, задачи которых - следить за деятельностью государственных служб и обеспечивать правопорядок, комты - императорские уполномоченные, облеченные военной и судебной властью (комиссары?..).

Известно, как сложилась в средние века, после их появления во второй половине V века, судьба верхушки военной и судебной властей — они были повсеместно приняты королями вестготов, бургундов, а затем и франкскими королями; их функции были облечены в стройную систему Карлом Великим.

Менее известно, что защитники общин продолжали существовать до середины VII века, и их роль как носителей высокого морального авторитета защитников обездоленных стала прообразом той роли, которую позднее начали играть епископы в общинах раннего средневековья - с этого времени церковь выступает как главная носительница нравственных принципов в обществе, чтобы впоследствии стать в нём основной политической и экономической силой.

Церковь в этом новом своем положении накладывает зримый отпечаток и на внешний облик городов. В период, когда в конце III века участились набеги варваров, города, ещё не окружившие себя стенами во времена римской колонизации или в начале имперского правления (зачастую в то время стеной обносились огромные площади — 285 гектаров в Трире, 120 — в Майнце, 90 — в Тулузе, ставшие теперь слишком большими для редеющего населения), стали строить оборонительные стены уже с меньшим размахом. Повсюду крупные сооружения, находившиеся вне крепостных стен, чем-то поступились в их пользу - хотя бы частью материалов, необходимых для сооружения эти стен. Другие же, находившиеся в отдалении от укреплений, были мало-помалу заброшены.

Так, в Меце, как и в Париже, большой амфитеатр, слишком удаленный от центра, послужил карьером для выемки камня, пошедшего на сооружение валов, а для зрелищ и игр ближе к центру был построен новый, не такой обширный.

В городах IV и V веков крупных монументальных сооружений почти не было, города ограничивались поддержанием наследия былых времен, тех построек, которые придавали этим городам общие черты: одинаковые портики, римские бани, театры, триумфальные арки, окружающие форум, дворец губернатора и акведуки.

Языческие храмы к этому времени почти исчезли; те, что сохранились, были перестроены под христианский храм.

ХРИСТИАНСТВО

В последние десятилетия IV века в каждом административном центре, в особенности на юге Галлии, возникают и множатся христианские церкви. Первоначально это были построенные в пределах городской стены здания, где епископ размещал свои службы, сгруппированные вокруг кафедральной церкви, напоминающей своей планировкой римские базилики.

Позднее возникли пригородные некрополи с погребальными базиликами, возведёнными на могилах святых мучеников, исповедников, иногда епископов - основателей первых городских церквей. Постоянный наплыв верующих и необходимость служения привлекали в святилища, такие как Сен-Мартен в Type, многих представителей духовенства, основавших здесь уже настоящие монастыри, которым — и это было первым проявлением процесса “приручения смерти”, характерного для средневековья — предстояло превратить древние некрополи в центры, вокруг которых вырастали новые городские предместья. Города росли и ширились.

Благодаря распространению христианства в эти времена в умах людей происходила подлинная революция. Решения императора Константина, в частности, его вердикт о веротерпимости 313 года, которым вводилась свобода верований, а затем эдикты Феодосия, создавшего благоприятные условия для распространения христианства и в 391 году запретившего все языческие культы, обусловили возникновение и распространение христианских общин.

Ранее, до IV века, эти общины существовали лишь в нескольких городах — например: в Трире и Кёльне, где имелось многочисленное купечество или гарнизоны из солдат, набранных на востоке империи.

В период правления Хлодвига епископы появились почти во всех главных городах, а если их не было, как, например, в Жюблене, то причиной тому был упадок города, вынуждавший его слиться с соседним — в данном случае с Мансом.

Обычно епископы подбирались из членов семей сенаторов и только в исключительных случаях были выходцами из курий. Примером могут служить святой Реми, аристократ из Лаониуа, выдвинутый в 459 году на должность епископа в Реймсе, или его брат, занявший то же место в Суассоне, или же Сидоний Аполлинарий, ставший в 470 году епископом в Клермоне.

Становится понятно, каким образом власть епископов во многих случаях смогла заменить слабеющую светскую и как церковь некоторое время спустя оказалась в положении силы, поддержавшей легитимность светской власти.

Переход к христианству совершался в эту эпоху в основном в городах. Это неоспоримо. Процесс охватывал все более широкие слои населения, и растущее число христианских надгробных надписей в Кёльне, Лионе или библейские сцены, изображенные на саркофагах в Арле или Марселе, служат наглядным подтверждением.

Примером может быть недавно обнаруженное в базилике Сен-Виктор захоронение двадцатилетней христианки, погребенной в конце V века (тело завернуто в мантию, голова покоится на подушке из растительного материала и увенчана венком из цветов с маленьким золотым крестиком) в саркофаге, на котором изображены сцены жертвоприношения Авраама и излечения слепца Христом.

Оставалось ли сельское население чуждым христианству, оправдывая тем самым французское звучание слова “крестьянин” (во французском языке слово “крестьянин” созвучно слову "язычник")?

По свидетельству Григория Турского, на похороны святого Мартина в 397 году пришли “все жители окрестных сёл и деревень”, чтобы принять участие в траурной процессии. Действительно, личность Мартина столь значительна, что впоследствии он стал считаться первым поборником принятия христианства в Галлии, а храм, возведенный на его могиле, превратился после 460 года в центр распространения христианской религии на севере страны.

Наряду с Мартином известен монах, основавший в Лигюже близ Пуатье и в Мармутье близ Тура первые в Галлии монастырские общины, ставший основателем движения, сыгравшего немаловажную роль в распространении христианства за пределы городов. Дело в том, что пока галльское монашество не занялось обустройством пригородных базилик, оно преследовало главным образом цель — дать возможность человеку уйти из города, уединиться в отшельничестве по примеру первых пустынников.

О жизни первых монахов: время их проходило в соблюдении правил отшельничества (уединившись в келье, они трудились или предавались размышлениям). Они также принимали участие в общих богослужениях в стенах церкви.

Случалось, что и варвары — чаще всего франки и бургунды воспринимали христианское учение, но они составляли лишь незначительное меньшинство, к тому же это была верхушка аристократии, уже много времени служившая Риму. Так, Арбогаст, тёзка и внук одного из вождей франкского ополчения конца IV века, ставший правителем в Трире приблизительно в 470 году, пожелал завершить свою карьеру в должности епископа: если допустить, что он и тот Арбогаст, который упоминается как епископ Шартра в 490 голу, одно и то же лицо, то можно сделать вывод, что его карьера ничем не отличается от любой подобной из членов высшей галло-римской аристократии.

Мы знаем теперь также, что святая Женевьева, сумевшая умерить своей дипломатией гегемонистские устремления Хильдерика в отношении Парижа, сама принадлежала к варварской, вероятнее всего — франкской аристократии.

ВАРВАРЫ

Действительно, к этому времени немало варваров вступило в жизнь Римской империи. В результате разрушительных набегов, особенно частых в конце III и начале V веков, во многих местах, откуда ушло коренное население, возникали замкнутые варварские поселения.

Однако в своем большинстве варвары, осевшие в Галлии, оказались к этому времени ассимилированными. Это, несомненно, относится к тем, кого летописи именуют летами, которые во множестве появились на севере и северо-востоке Галлии в конце III века. Они ставят перед нами немало нерешенных вопросов: некоторые из них определенно являлись пленниками римлян, принудительно поселёнными в аграрных колониях империи, подобно тем, о которых пишет один из панегиристов трёхсотых годов — “хамав теперь пашет землю для нас, — тот самый хамав, который так долго разорял нас своими набегами”. Можно предположить, что другие сами были римско-галльскими пленниками варваров, возвращенными империи после заключения с нею мирного договора.

Не существовало также договора между римлянами и алеманами — народностью, появившейся первоначально в III веке между верховьями Дуная и средним течением Рейна, которая после нескольких безуспешных набегов на Галлию обосновалась в Эльзасе. Затем они попытались расселиться здесь, двигаясь вначале (в V веке) вниз, а затем (в VI веке) вверх по течению Рейна.

Зато три крупнейшие варварские народности, обосновавшиеся в V веке в пределах Галлии, - вестготы — на юго-западе, бургунды — на юго-востоке и франки - на севере, — были для Рима народами “федерированными”, то есть заключившими с Римом договор. Они входили в состав империи, им выделялись казённые или отторгнутые от больших поместий земли в соответствии с законами о гостеприимстве, и они со своей стороны брали на себя обязательство защищать соответствующую область и прилегающие к ней территории.

При этом вождь, остававшийся для своих войск полновластным военачальником, подкреплял свой титул конига-короля (мы уже видели выше, что именно такой титул имел Хильдерик) более пышными терминами, почёрпнутыми в римской атрибутике. Гундевех — король бургундов между 450 и 470 годами — именовался командующим галльским ополчением, а его сын Гундобад был патрицием ещё до того, как, подобно отцу, стал во главе ополчения.

Скоро вожди смогли превратить свои воинские преимущества перед соплеменниками в настоящую власть над определёнными территориями, диктуя свою волю галло-римлянам.

Согласно договору о “федерации” 418 года вестготы оказались в числе первых союзников, которым было предоставлено право селиться вдали от границ — в самом центре Галлии. Они пришли из Италии с жёнами и детьми — всего их было около ста тысяч, не более — и получили земли вдоль большого аквитанского перешейка между Бордо и Нарбонной. Вестготы должны были подавлять здесь восстания галльских крестьян, вспыхивавшие в тот период. Впоследствии под предводительством своих королей — и прежде всего Эриха (466—489) - они смогли в результате ряда войн расширить свои владения на все пространство от Луары до Испании и от Прованса до Гасконского залива, обеспечив себе тем самым сначала фактическую, а затем полную, юридически оформленную независимость от империи.

Пользуясь советами своих соратников — готов (и в особенности примкнувших к ним римских аристократов), Эрих выступил как законодатель, составив при участии Леона Нарбоннского свод законов Эриха. Это кодифицированное изложение вестготских обычаев, в котором чувствуется влияние норм римского права. Эрих не стал смещать с постов чиновников римской администрации, но, чтобы надежнее контролировать их действия, назначил в каждый город своих наместников из числа римских аристократов или готской знати. Он немало потрудился над созданием и приумножением своей казны, которая следовала за ним при всех передвижениях между Тулузой, Бордо и Арлем.

На первый взгляд история возникновения бургундского королевства не отличается сколько-нибудь значительно от истории королевства вестготов. Эта народность пришла с севера вместе с волной нахлынувших в 406 году на Галлию варваров и переправилась через Рейн в верхнем его течении. Свод законов 443 года дал им возможность осесть в нынешней Савойе. Они продолжали считать себя союзниками Рима и, как мы уже видели, были не прочь при случае получить от римской администрации очередной высокий титул, содействовали расширению влияния римских законов, а веротерпимы были настолько, что часть королевской семьи приняла христианство намного ранее самого Хлодвига, как, например, Клотильда — бургундская принцесса.

Слова Сидония Аполлинария по поводу соседства с варварами в его лионских поместьях: "эти волосатые орды... поющих песни обожравшихся бургундов, мажущих шевелюру прогорклым маслом..., и противные запахи чеснока и лука, которые источают спозаранку приготовляемые ими блюда".

ФРАНКИ

Письменные и иные источники V века называют варварами всех, кто принадлежал к народностям, образовавшим обширный племенной союз и большей частью происходившим с правого берега нижнего и среднего Рейна.

Это были хамавы, сикамбры, бруктеры, ампсиварии, шаттуарии, объединившиеся первоначально в целях защиты от внешних врагов и получившие общее наименование варваров.

Изначально значение этого слова трактуется специалистами по-разному: “смелые”, “свободные”; со временем этот термин вобрал в себя и объединил оба эти понятия.

Несомненно, некоторые из этих народностей совершали сокрушительные набеги на владения Римской империи во второй половине III века, но было среди них немало и таких, которые постепенно расселились в течение следующего века в самых северных областях Галлии, поначалу рассеиваясь в этих местах мелкими группами, чему способствовал прогрессировавший развал римских военных структур, а затем — крупными организованными массами на основе заключенного с Римом соглашения.

Надо сказать, что имперские власти высоко ценили военные качества варваров, подкрепленные великолепным вооружением (длинные копья, метательные топоры, франкские ангоны и дротики); многие из них стали служить Риму в составе вспомогательных военных формирований.

В V веке среди варваров четко определяются две группы, разделенные, словно стеной, Шарбоньерскими лесами, протянувшимися от Северного Брабанта к Верхнему Камбрезису. Это группа северных племен, составлявшая несомненное большинство в южной части нынешней территории Нидерландов, в северной половине Бельгии и в северной Франции, где с этих пор и для большей части перечисленных областей навсегда их язык стал господствующим, и группа восточных племен на берегах Рейна против Кёльна, которая предпринимала разрушительные набеги по течению Мозеля в направлении Трира и его несметных богатств.

В результате восточные племена осели на левобережных плато — в некоторых случаях на основе заключенного с Римом соглашения, а в других - путем вооруженного захвата.

К середине V века эти “рейнские” франки объединились в рамках единого королевства с центром в Кёльне, с резиденцией в преторском дворце имперских легатов.

В отличие от них, северные франки, которые с IV века получили название “салических” (возможно, потому, что среди них господствовала семейная группа выходцев из Салланда - местности между Вехтом и Исселем к юго-западу от Зюйдерзее), в V веке были раздроблены по многочисленным мелким княжествам, структуры которых выполняли главным образом военные функции.

Эти малые королевства были связаны между собой рядом матримониальных союзов, распространявших лишь на несколько родов право ношения длинной шевелюры и возможность передачи от отца к сыну атрибутов власти вождя. У них, как и у рейнских франков, один из сыновей короля, имя которого, как и полагается тотему, подбиралось при рождении из числа принятых в данном роду и звучащих как обещание предстоящих побед мужественному воину, наследует своему отцу в день, когда дружинники поднимают его на щите и провозглашают королем. Видимо, в результате такой процедуры Хлодвиг стал в 481 году наследником Хильдерика во главе турнейских франков.

Очевидно, что к этому времени та ветвь рода, к которой принадлежал Хлодвиг (а в середине века это наиболее известные ее члены - Клодион, владевший Камбрезисом и южным Артуа, и Меровей, давший свое имя династии и, может быть, гораздо более реальная фигура, чем это представлялось ранее, пользовалась ощутимым влиянием на все салические княжества-королевства. Хильдерик — сын одного из этих двух членов рода, сейчас спорят, которого из них, стал союзным Риму королем, возглавил своих воинов и обеспечил их верность благодаря военной добыче, взятой в походах (в 460—470 годах успешно сражался с вестготами и саксонцами).

Достоверно подтверждены его связи с нижнерейнскими тюрингами, из рода которых его жена — Базина, ставшая матерью Хлодвига.

Когда алеманны вторглись на земли дяди Хлодвига, короля рипуарских франков Сигеберта (брата Хильдерика или Базины?). Племянник Сигеберта отправился в сторону Аахена и Кёльна на помощь дяде.

В схватку с алеманнами вступил Хлодвиг как язычник, уповая на родных богов. Но те, казалось, оставили франков. Алеманны начали побеждать, и тогда воззвал Хлодвиг к богу своей жены: «Мои боги оставили меня. Так ты, Иисус, помоги!» Историк пишет, что франки стали одерживать победу за победой и алеманны бежали.

После смерти императора Майориана в 461 году Галлия была предоставлена самой себе. Власть последних императоров Западной Римской империи сошла на нет, и, как уже были отмечено выше, влияние Восточной империи стало чисто поминальным. Бургунды последовали примеру вестготов — приступили к созданию собственного законодательства. Однако численность их соплеменников была настолько незначительной, что успеха они могли добиться лишь с помощью примкнувших к ним галло-римлян.

Пожалуй, только в областях, прилегающих к Триру, в бельгийском анклаве, им было оказано продолжительное, длившееся несколько веков сопротивление со стороны латино-язычного населения, сдерживавшего постоянно возобновлявшиеся набеги рейнских франков даже после окончательного захвата ими города около 480 года. Напротив, в самых северных областях Галлии латинизация никогда не была очень глубокой, если не брать прибрежные полосы, где портовая инфраструктура и ее центральная часть, тяготевшая к Булони — морским дорогам Бретани - была в IV веке подкреплена линией оборонительных сооружений. Весь этот регион, где преобладали непроходимые дикие пространства, попал в руки салических франков, принявшихся строить свои деревянные селения вокруг бывших вилл, оставленных владельцами, а их вожди стали присваивать казенные земли, делая первые шаги к захвату полноты власти.

Хлодвиг, знавший по опыту своего отца о нетронутых богатствах городов и сёл Парижского бассейна и о шаткости властей, оставшихся наследниками Римской империи, двинул своих воинов по дорогам, ведущим на юг.

"После кончины Хлодвига, — пишет Григорий Турский, — Тьерри, Клодомир, Хильдебер и Клотар — его сыновья приняли в наследство королевство и разделили между собой на равноценные части" - в 511 году. Хотя раздел и был задуман, видимо, после долгих переговоров и, возможно, вооруженных столкновений, из которых более молодые вышли без серьезного ущерба, произведя справедливый равноценный делёж, не ущемляющий интересов кого-либо из наследников. С одной стороны, королей стало несколько, то королевство по-прежнему было одно, хоть и разделенное на несколько частей, которым немецкие историки дали название “Долевое королевство”. Это были четыре народа, расположенные неподалеку один от другого, в самом центре Парижского бассейна, в непосредственной близости от того места, где покоились останки основателя королевства и где можно было часто встречаться для выработки общей политической линии.

В прошлом уже случалось, как отмечал в средние века греческий летописец Агафий, что “королевство оказывалось разделенным между тремя и даже более королями. Но это не служило достаточной причиной для возникновения гражданских войн. Случалось, конечно, что короли угрожали друг другу и выдвигали свои армии на боевые позиции. Но, оказавшись друг против друга, франки всегда предпочитали мирно договориться и своих королей склоняли к тому же. Нет у них таких законов и обычаев, которые обрекали бы на бедствия государство из-за ссоры королей”.

История сохранила полувековую династическую войну между королевами Фредегондой и Брунхильдой.

Внук Фредегонды, праправнук Хлодвига Дагоберт I правил 10 лет (с 629 по 639), и был последним Меровингом, правившим самостоятельно. С его сына начинается пора, когда Меровинги только значились королями, восседая на троне с развевающимися волосами, и подписывали указы, что для них готовили настоящие правители, «майордомы» из франкской аристократии.

Говорится, что меровинги в детстве воспитывались в монастырях, ожидая, пока их назначат на престол. Тогда новый Меровинг отращивал волосы и привозился из своего поместья в Париж. Причем в простой телеге, запряженной парой волов.

В 687 году с майордома Пипина Херистальского начинается династия Каролингов, а вместе с нею возрождается история города Аахена. Точнее, с его сына, тоже майордома, которого звали Карл Мартелл. Мартелл – значит «молот».

Но вернёмся к меровингам.

Теодебер — король восточных франков, наследник зарейнских устремлений своего отца, превративший тюрингов и алеманнов в своих данников после новых побед, добавленных к списку побед над ними его отца и деда, окружает себя высококультурными и компетентными галло-римскими советниками, помогавшими ему в правлении.

Он — первый варвар, осмелившийся сделать такое — берётся чеканить свою “золотую монету из золота, добываемого в Галлии, с изображением не римского, как того требует обычай, императора, а со своим собственным изображением”, — как писал крайне возмущенный этим фактом византийский историк Прокоп.

Итак, в 537 году в руках франков оказалась почти вся Галлия. Отныне только области, прилегающие к устью Рейна и занимаемые язычниками-фризами, Септимания, все еще находившаяся в руках вестготов.

Когда в 555 году сын Теодебера Теодебальд скончался, не оставив наследников, его двоюродный дед Хлотар, которому до этого не очень везло с наследованием, на этот раз не упустил эту возможность, забрав себе в придачу и его жену Вульдетраду. А так как епископы его за это порицали, он оставил её, дав ей в мужья герцога Гаривальда.

560 год - смерть Хлотара от лихорадки, поразившей его после одной из охотничьих вылазок, вновь поставила под вопрос недолговечное единство франков: “четверо его сыновей (это были Харибер, Гонтран, Сигебер и Хильперик), и, стало быть, четыре королевства образованы в соответствии с четко выраженной волей Хлотара, как мы сможем убедиться в этом ниже.

В результате новых побед и упадка императорской власти, ставшей номинальной, сущность власти франкских королей претерпела изменения в период с конца V до середины VI века. Будучи вначале лишь властью над одним народом или народностью, объединяющей людей для войны, она стала властью над определенной территорией, и в силу этого — постоянной властью над неcкoлькими народами. От той власти, которой она была и военное время, она унаследовала характep абсолютный, распространяемый и на мирное время: она стала неограниченной, не сдерживаемой какими-либо законными рамками или решениями общих сходов всех граждан.

Отсюда стремление окружить себя все более и более внушительной дружиной — военной свитой, члены которой были связаны клятвой личной верности властителю. Отсюда же постоянные попытки распространить воинскую повинность на всех подданных, включая и галло-римлян. К тому же королю нужны были верные люди на всех завоеванных территориях. И он находил их среди представителей местной знати — франкской, как в давние времена, но также и, все чаще и чаще, римской, дававших ему обет верности и становившихся после этого его вассалами. Вассалов полагалось вознаграждать и прежде всего — земельными наделами.

Лэды — вассалы; само слово, как и соответствующее понятие, имеет германское происхождение. То же происхождение и у целого ряда слов, обозначающих дворцовые должности: сенешаль - старший слуга, обычно ведавший снабжением, маршал — конюх, и другие. Но среди этих терминов есть также и коннетабль, то есть конюший, и майордом — управитель королевского дома, канцлер - лицо, ведавшее королевской канцелярией.

Иначе говоря, дворцовые учреждения и должности были восприняты франками от германцев примерно в той же мере, как и от римлян, а для целей управления франкские короли VI века располагали средствами или, по меньшей мере, теми образцами, какие оставила им империи.

По примеру вестготов и бургундов короли стали все более и более регулярно направлять в провинции графов, присовокупив к их воинским полномочиям еще функции судебные и фискальные.

На многое проливает свет рассмотрение вопроса о выборе назначаемых графов: из 43 известных в VI веке имен графов местностей к югу от Луары 27 — галло-римские: а из 12 к северу от нее — 9 варварских. Впрочем, разве короли не стремились представить себя в качестве уполномоченных императора или даже продолжателей и наследников? В целом же вся страна, особенно территории, отвоеванные у вестготов и бургундов, еще сохраняла глубокий отпечаток римского владычества.

Власть бургундцев не распространялась на земли великой северной дельты, где сливались воды Рейна, Мааса и Шельды. Фризы — морские кочевники пришли сюда как завоеватели и успешно расширяли свои владения. Несколько поколений должны были смениться, прежде чем все очаги сопротивления франкам резорбировались и стали составной частью Франкского государства. Пипин II и Карл Мартелл присоединили земли прирейнских фpизoв.

Но даже Карл Великий так и не смог обеспечить сколько-нибудь постоянное повиновение бpетонских князьков и был вынужден создать для защиты своих границ особое приграничное графство. В 778 году граф Роланд, его возглавлявший, был убит при позвращении из походов в Испанию, вместе с ним был истреблен весь арьергард королевский армии. Устроили ему эту ловушку баскские горцы...

ДОЛГИЙ VI "ВЕК"

Воздействие природной среды на жизнь общин не ослабло, а стало еще более суровым. Болота, особенно в низовьях Роны, продолжали наступать на ранее осушенные низменные равнины. Повсюду ширились лесные массивы.

Меровинги, находившие при этом для себя все новые и новые угодья для уже объявленной королевской монополией охоты на крупную дичь, благосклонно взирали на эти процессы. Растущая зависимость люди от естественной среды обитания, свертывание хозяйственных связей определили в этот период возврат к поистине “деревянной” цивилизации. Из дерева стали делать все — от мебели и до жилых домов, предав забвению стекло и керамику и отказавшись от камня.

Придворный поэт нескольких франкских королей в период между 560 и 570 годами Фортунат писал по этому поводу: “Долой с глаз моих стены из паросского мрамора и камня, Я предпочитаю вам деревянные стены, сложенные нашим мастером. Его дощатый дворец возвышается до самых небес”.

И не только жилые постройки, но и сельские церкви, особенно в северных и восточных областях Галлии, строились из бревен и досок, а иногда просто из плетеных, жердей, обмазанных глиной.

Тем не менее кое-где, чаще всего в результате частной инициативы или благодаря монахам-отшельникам, шла раскорчевка залежи или новое освоение недавно заброшенных земель. Имеются упоминания о закладке, как правило священнослужителями, новых виноградников на севере и западе Галлии: в Бривадуа, например, где на берегах Везера и Корреза развилось виноградарство в столь значительной степени, что им заинтересовались сборщики налогов.

Но эти редкие раскорчёвки не могли восстановить нарушенного равновесия и компенсировать полную зависимость человека от капризов стихийных сил. Раз за разом на Галлию обрушиваются, особенно в конце VI и начале следующего века, страшные стихийные бедствия: около 580 года “великий голод опустошил почти все земли Галлии, - пишет Григорий Турский, — люди делали хлеб из виноградных косточек, из цветов орешника, а некоторые — из корней папоротника, добавляя немного муки... У многих муки не было вовсе. Они ели разные травы, опухали и умирали”.

Само собой разумеется, что транспортные трудности и спекуляция не способствовали улучшению положения. К концу века нагрянули эпидемии, против которых население оказалось беззащитным. Особенно грозными были эпидемии, прокатившиеся по южным областям Галлии: дизентерия, оспа и главное — бубонная чума, неоднократно возвращавшаяся в эти места. С 599 года и вплоть до XIV века она более не появлялась в пределах Западной Европы. Медицина того времени оставалась бессильной в борьбе с такими бедствиями.

Чаще всего нашим знаниям о состоянии крупной собственности аристократии галло-римского происхождения в VI и начале VII веков мы обязаны завещаниям, составленным в пользу церковных учреждений, а иногда литературным описаниям, вроде тех, которые оставил нам Сидоний Аполлинарий.

Так, почти сто лет после того, как он посетил “виллу” своего друга в Бург-сюр-Жиронд, упомянутый выше Фортунат навестил поместья, еще принадлежавшие в то время тому же знаменитому семейству в Борделезе. Его глазам представился хозяйский дом с термами изящной постройки, обнесенный мощными стенами. И если не считать недавно построенную небольшую молельню этого семейства, которое дало церкви города Бордо нескольких наиболее известных епископов, - ничто, качалось, не изменилось здесь с V века.

Неизменным все оставалось и в начале VII века, когда епископ Мана Бертекрамн (или Бертран; его имя — Bert-Ramn — “блестящий ворон” - свидетельствует о том, что старые галло-римские семейства не брезговали чисто варварскими именами) оставил своей церкви по завещанию ряд доменов в районе Бордо, которые он сам унаследовал от матери: “виллы” и земли в Плассаке, во Флуараке со всеми рабами, виноградниками, рощами и мастерскими-смолокурнями. Но было здесь и кое-что новое: в завещании прямо сказано, что семейству пришлось выдержать тяжелую борьбу прошв попыток присвоить эти домены, общая площадь которых составляла почти тысячу гектаров.

Когда около 600 года Эрминетруда - богатая вдова, жившая неподалеку от Парижа, завещала свое имущество детям, а также нескольким церковным учреждениям, она подробно перечислила все наследственное имущество, и то, что находилось в поместье в Бобиньи, и - в особенности — то, что относилось к домену в Ланьи. Тут в перечне фигурируют сама “вилла” с молельней, ценное движимое имущество (серебряная утварь, одежда, инструменты), а главное — она распоряжалась целой армией рабов и колонов, обрабатывавших поля, виноградники, пастбища, сады и рощи и обеспечивавших уход за многочисленным и разнообразным скотом. Было в завещании и нечто новое, свидетельствующее о росте влияния церкви и некоторых прелатов. Вдова завещала дать вольную “сорока пяти рабам - мужчинам и женщинам со всем их имуществом, с их наделами, лачугами, садиками, огородами и небольшими виноградниками; словом, со всем тем, чем они пользовались в домене”.

Как следует из текста завещания Эрминетруды, поблизости от ее “виллы” в Ланьи возникло крестьянское поселение с лачугами, обнесенными изгородями. С конца III века в сельских поселениях Галлии распространилась занесенная, видимо, из Германии и утвердившаяся под влиянием бедствий эпохи примитивная форма сельских строений: прямоугольный деревянный короб, бревенчатый или глинобитный, или же наполовину врытая в землю хижина. Варвары строили свои жилища рядом с “виллами” на основании “законов о гостеприимстве”. которые входили составной частью в заключенные с римскими властями союзные соглашения. Так “виллы” превращались кое-где в центр или, по меньшей мере, в опорный пункт сельского поселения. Использование в документах этого периода латинских слов vicus (деревня) и villa (вилла) в качестве синонимов свидетельствует о том, что поселения свободных землевладельцев попадали целиком, в силу распространения системы колоната и общинной солидарности, в полную зависимость земельных магнатов. Начинался процесс, который завершится прекращением “виллы” в поместье или замок феодального сеньора, а поселения свободных и полусвободных землевладельцев — в зависящую от феодала деревню. Угрозы извне и продолжавшееся на переломе VI и VII веков обнищание селян в конце концов отдавали эти общины в руки крупных землевладельцев.

Проблема армии. Дело в том, что франкских воинов было слишком мало (в особенности к югу от Сены), они были распределены по всей территории Галлии и поэтому не могли взять на себя эту роль. Среди воинов также имелась своя элитa: военачальники и их ближайшее окружение, то есть вооруженная свита, сопровождавшая их как в военное время, так и в повседневной жизни (немецкие историки обозначают её термином Gefolgschaft).

В некрополях их захоронения легко отличить по наличию в них лучшего оружия и в особенности оборонительного (щиты, киски), а также предметов экипировки всадников (шпоры, удила и позднее — стремена).

Из среды военной элиты короли выбирали себе вассалов, приносивших им присягу верности, сопровождавших их на поле боя и дававших им мужей и жен для наследников “второй руки”. Они же замещали придворные должности и назначались в графства.

В VI веке графы предпочитали устраивать себе резиденцию в сите — административных центрах древних племенных территорий или в крупных селениях, недавно ставших центрами новых единиц административного деления (округов). Их присутствие позволяло в течение некоторого времени сохранить престиж города как средоточия власти. И нередко такой граф становился, как Григорий Лангрский — предок Григория Турского, епископом своего округа. Все это говорит о том, насколько престижной и соблазнительной становится отныне епископская должность.

Подобное мелькание должностей и лиц на постах в городской администрации, столь же многочисленных как и в лучшие времена империи, окружает ореолом блеска и значительности городскую жизнь того времени.

Интересная судьба римских амфитеатров: уже к концу VI века арлъский амфитеатр, как и подобные сооружения в Ниме, Трире, Type, как театр в Оранже, перестали использоваться по назначению и превратились в оборонительные, а то и просто жилые постройки. В целом города приходили в упадок, а многие из них вскоре стали походить — как, например, Тулуза — на “сильно похудевшего человека, носящего свой старый костюм”, по выражению Филиппа Вольфа.

Теперь одна лишь церковь ведет строительство, повсюду, как внутри, гак и вне пространства, огражденного городской линией укреплений, вырастают леса церковных новостроек или реставрируются старые постройки. В Меце насчитывается сорок церквей, построенных в период правления Меровингов. В Париже их двадцать девять, в Реймсе — двадцать две, в Лионе — восемнадцать и двенадцать в Бордо. К тому же в приходах строились свои, приходские церкви, как бы в дополнение к кафедральным соборам и окружающим их церковным зданиям.

А в пригородах на кладбищах возводились обширные базилики на могилах святых мучеников и епископов. Некоторые базилики строились для хранения святых мощей, доставленных с большими трудностями из дальних стран.

Именно так возникла построенная Хлодвигом церковь Святых Апостолов Петра и Павла (впоследствии — церковь Святой Женевьевы ) в Париже. Насчитывается множество примеров такого рода: это и церковь Святого Рема в Реймсе, построенная над усыпальницей великого епископа, умершего около 530 года. Такова же история создания церкви Святой Марии в Пуатье, где покоится прах построившей её королевы Радегонды — третьей супруги Клотара, прославившейся своей набожностью, Вскоре после ее смерти церковь эта стала называйся Сент-Радегонд.

Первоначальные пожертвования на строительство базилик, а затем дары паломников, приток доброхотных даяний, большею частью - завещательных, рассчитанных на обеспечение спасения души даятеля, быстро обогащали такие базилики. Становясь центром пристроенных к ним монастырей, они превращались в крупные и многогранные экономические центры. Так окрестности древних некрополей зачастую обретали, благодаря святым мощам и хранящим их монахам, новую жизненно важную роль перекрестка торговых путей. В дальнейшем вокруг них вырастут будущие торговые и промышленные предместья.

Чтобы воздвигнуть монументальные здания церквей для вящей славы Господней, епископы и аббаты пользовались услугами архитекторов, каменотесов и каменщиков, упоминаемых в письменных источниках. Эти мастеровые люди, разбитые на цеховые категории античных времён, использовали при строительстве церквей старые приемы возведения зданий, традиционные архитектурные каноны.

Так, оставалась широко распространенной очень ровная мелкая кладка, присущая всем зданиям этой эпохи, построенным в Париже, вокруг Парижа и в районе Пуатье. Образчиком такой техники может служить возведенная по воле Хильдебера пристройка к маленькой базилике, построенной ещё святой Женевьевой на могиле святого Дени. Такая кладка использовалась даже тогда, когда для местных условий более подходила бы, как, например, в Нормандии или в Лангедоке, неровная крупная кладка, которая, впрочем, тоже была известна еще в Древнем Риме. Во всяком случае, повсюду, и особенно в Аквитании, для устройства кровли применялось чередование плоской черепицы с выгнутой — классическая техника античного периода.

В большинстве своем церкви строились с сохранением базиликальной планировки, сложившейся еще в древнехристианский период. Именно так построены большие кафедральные соборы, многие из которых были реставрированы и расширены (собор в Трире — в середине VI века). Так же строились и большие базилики в предместьях (Санкт-Гереон в Кёльне) и некоторые приходские или мемориальные церкви, находившиеся вне главных городов племенных округов (“сите”).

Первоначальную структуру базилики могли дополнять пристройки самого различного рода. Отметим большие полукруглые апсиды. Иногда по бокам их воздвигались прямоугольные камеры — апсидиоли. Порой число нефов утраивалось за счет пристройки боковых меньшей высоты. Примером может быть все тот же собор Женевы, а также собор в Нанте.

Сооружалось также немало зданий центрированного плана, по восточной моде. Как правило, таковыми были баптистерии, например, в Провансе. Окончание их строительства часто относят к VI, иногда — к VII векам. По большей части такие баптистерии имеют восьмиугольный купол, находящийся над купелью, окружены галереей.

Налоги и сборы того времени — за переезд через мост и переход через брод, за колеса, поднятую пыль, ремонт разбитой дороги. А это отнюдь не благоприятствовало движению товаров, особенно по суше. Перевозчики отдавали явное предпочтение водным путям, тем более, если это касалось тяжеловесных грузов.

Транспортируют по рекам тяжелые грузы или необходимые продукты — вина из долин Луары, Сены, Мозеля и Рейна. Хозяйства этих речных долин имеют выход к морю.

Когда в начале VII века миссионер ирландского происхождения Колумба пожелал найти в Нанте торговое судно, чтобы на нем возвратиться на свою далекую родину, то у него не возникло никаких трудностей.

В конце V века шёл процесс постепенного упадка публичных школ, которые до того времени в Южной Галлии успешно противостояли потрясениям последних веков империи.

Хильперик увлекался литературой и выступил в качестве грамматика, прибавив, по примеру императора Клавдия, четыре буквы в латинский алфавит и законодательно закрепив их употребление на всей территории своего королевства. Эта реформа, призванная, возможно, узаконить фонетические изменения, свойственные простонародной латыни, которую называли римским деревенским языком, используемым в ту пору франкской элитой, показывает все более глубокое расхождение между разговорной и классической латынью.

Впрочем, тексты, оставленные нам королем, а также документы, подготовленные в его канцелярии, как и в канцеляриях его братьев, отнюдь не лишены ошибок, точно так же, как и эпитафии, которые и по сей день находят во множестве на юге страны. Все указывает, что престиж письменности, стоявший так высоко в Галлии VI века, постепенно утрачивался параллельно снижению ее технического уровня. В создаваемых в то время школах - монастырских, кафедральных, пресвитерианских - обучение искусству речи не являлось самоцелью. В обществе решительно насаждалась тогда аскетическая культура.

VI век стал временем утверждения пришедшей с Востока отшельнической традиции. То ли из-за завораживающего влияния отшельников, вокруг которых, иногда против их воли, группировались ученики, то ли потому, что их могилы становились объектом поклонения, скиты отшельников, как это произошло со святым Кале в Ле-Мане, преобразовывались часто в монастыри. VI век стал также временем широкого распространения монашества, зачастую поощряемого в порядке искуплений грехов сильными мира сего, начиная с королей — Хлодвига. Тогда не существовало ещё религиозных орденов, и каждая община жила по собственным правилам.

Устав, который написал в 520—530 годах бывший монах из Лерена Сезер д'Арль для общины своего городка и, в частности, для основанного им в 507 году женского монастыря, закрепляет утвердившееся в V веке положение уставов Онора и Кассиана. Выдвинутые им принципы - стабилъность и строгая замкнутость монастырской жизни, аскетизм и целомудрие, покорность аббату и личная бедность, воспроизведенные в начале века безымянным автором, а в середине века — аббатом Мон-Кассена святым Бенедиктом, станут устоями монастырского строительства на западе.

Существует, однако, и другая монастырская традиция, которая с конца VI века расширила свое влияние в Галлии. Это ирландская традиция, отличающаяся более строгим аскетизмом, граничащим с умерщвлением плоти и требованием паломничества в порядке служения Всевышнему, по самой идее противоречащая принципу стабильности, выдвинутому на первый план в средневековых монастырях.

Хотя паломничество, совершающееся довольно часто морским путем, принимало иногда героические формы, главным его содержанием была миссионерская деятельность. Именно поэтому ирландские монахи, которые в отличие от своих собратьев на юге были и священники, стали основными проводниками христианства.

Один из них, по имени Колумба, высадился в 575 году в Арморике, долго путешествовал по Северной Галлии, а затем по предложению короля Гонтрана основал монастыри. Непреклонная верность Колумбана кельтским обычаям, особенно в вопросе о дне празднования Пасхи, привела его к конфликтам с соседними епископами, а затем и с королевскими покровителями. В 610 году он вновь отправился в путь по Северной Галлии с целью обращения ее жителей в христианскую веру, совершил длительное путешествие по Алеманнии и Лангобардии, основывая новые монастыри. В одном из них, в итальянском местечке Боббио, он и умер в 615 году.

Многие монахи оставляли свои монастыри и отправлялись рушить старые культовые сооружения и строить церкви. Епископские города оставались главными полюсами литургической жизни, но постепенно она охватывала более мелкие поселения, а иногда и сельскую местность. Однако у истоков строительства сельских церквей стояла частная инициатива.

Высокая балюстрада, предшественница нынешних амвонов, скрывала от верующих сам процесс богослужения. Для большинства мирян главным казалось не приобщение к тайнам службы, а возможность приблизиться к святым мощам, находящимся в склепе под хорами, прикосновение к которым считалось спасительным.

“Огромная толпа народа собралась вокруг могилы святого Ницетия, как рой пчел- - пишет Григорий Турский, племянник святого епископа из Лиона. — Одни хватали кусочки воска, другие немножко пыли, некоторые вытягивали несколько нитей из покрывала на могиле или стебельки травы, принесенные богомольцами к подножию усыпальницы”.

Святой Иларий в Пуатье, святой Дени в Париже, святой Реми в Реймсе и святой Мартин в Type также были в большой чести у паломников. Это особенно верно для последнего в этом списке святого Мартина, поклонение которому в VI веке стало объектом глубокого анализа. Если вся Галлия — от Кёльна до Тулузы, от Авранша до Безансона — шла к нему на поклон (в форме известного нам паломничества), можно сказать, что распространение культа этого святого шло во всех направлениях на 200 и более километров от Тура. Успех этого подлинно “всегалльского” культа может натолкнуть на мысль, что к концу VI века значительная часть населения Галлии, за исключением, может быть, самой отсталой части крестьянства на севере и на востоке — уже при христианстве, то есть прошла обряд крещения в соответствии с нормами того времени, которые допускали к причастию только взрослых, причем коллективно и во время одного из литургических празднеств года.

Параллельно: Возродилось кельтское язычество, стимулированное беспорядками последних веков и распространением германского язычества, которое было еще всемогущим на севере и востоке Галлии. Изобличались ритуальные переодевания во время январских календ, ночные омовения в период летнего солнцестояния, коллективные стенания по случаю лунного затмения, пантеизм, изготовление человекоподобных идолов, ношение амулетов и вся практика колдовства и гаданий.

Большинство из сохранившихся христианских эпитафий выражают реальное благочестие, если даже в них сохраняются стереотипы предыдущих столетий.

Велико было желание христиан быть похороненными поблизости от святых мест и литургических богослужений, как средства эффективного общения с Богом. Сильные мира сего — в первую очередь епископы, а затем другие представители духовенства и высокопоставленные миряне - добились привилегии захоронения в церквях: базилика Святого Мартина стала фамильным склепом епископов Тура.

Старинный запрет, воспроизведенный в Кодексе Феодосия, требовавшем, чтобы “тела умерших вывозились и погребались вне гopoда”, стал нарушаться уже в первой половине VI века: кафедральные церкви, например, собор в Аррасе в 540 году, требовали права хоронить наиболее выдающихся епископов на своей территории. Как и периферийные базилики в недалеком прошлом, они начали привлекать паломников, то же происходило и с княжескими гробницами.

Не случайно, очевидно, в погребальной часовне, построенной в атриуме кафедрального собора в Кёльне, были похоронены княгиня и мальчик, которых относят к непосредственному окружению Теодебера. И снова этот человек выступает больше римлянином, чем галло-римлянином.

Ничего подобного не наблюдалось в сельской местности, особенно в северо-западной, северной и восточной частях страны, где господствовали варвары. До VII века (в отдельных местах до VIII века) они оставались верными прежним обычаям публичных погребений, то есть кладбищ с рядами могил, достигавшими порой сотен метров.

Во времена империи использование таких кладбищ в Галлии было принято в колониях наемных солдат или союзных племен. Этот способ захоронения не только пережил старинные поселения (пример - Крефельд-Геллеп. Райнланд), оккупированные еще в III веке, но и проявился при создании новых кладбищ в открытом поле, возможно, под прямым влиянием франкских завоевателей, а скорее всею в результате стихийного распространения закрепленной в обычаях модели.

Принятие христианства, о котором со времен Хлодвига упоминают все историографические источники, долгое время никак не отражалось на характере погребений: по-прежнему умерших xopонили в одежде, женщин одевали в лучшие наряды, а мужчинам в гроб укладывали оружие; и тем и другим приносились дары, помещенные в специальные вазы. Можно было уловить лишь изменения, связанные с развитием керамики, эволюцией орудия, одежды и женских украшений.

Если оставитъ в стороне проявившуюся с середины VI века тенденцию хранить святые реликвии, а затем погребать тела духовной и княжеской элиты в церковных комплексах, то есть в стенах старинных поселений, погребальные обычаи как варваров, так и римлян были сколком с обычаев последних столетий античности.

Что касается варваров, то они испокон века, а в особенности со времен переселения в империю в качестве федератов, следовали обычному праву своего народа, которое передавалось исключительно путем yстной традиции. Так продолжалось до того момента, пока нормы этого права не были записаны по повелению Эриха — для вестготов, Гундобада — для бургундов, наконец, Хлодвига - для салических франков

Разумеется, записи были произведены на латыни, то есть с использованием таких терминов, которые должны были увеличить число заимствований из римского обычного права, при сохранении исконного архаизма самих сводов. Последнее особенно отличало “Салическую правду” (Pactus Legis Salicae).

Таким образом, в Галлии VI века царил принцип персональности права, в соответствии с которым каждый человек подчинялся установлениям своего народа. Но в многочисленных судебных процессах сталкивались лица, следующие различным системам, что осложняло задачи правосудия. К тому же происходил процесс слияния элит, облегченный тем, что в Галлии в отличие от остготской Италии, не было формального запрета на браки между римлянами и варварами.

Главной заботой франкского законодателя было разорвать порочный круг кровной мести — того, что сегодня мы назвали бы вендеттой.

Когда совершалось покушение на жизнь, достоинство или имущество родственника, то вся его семья, в соответствии с германским обычаем, должна была смыть кровью нанесенную обиду. При этом объектом мщения становился не только сам агрессор, но и его родственники. Григорий Турский дает многочисленные примеры того, как в водоворот насилия неумолимо втягивались целые семейства.

Сохранить гражданский мир — таков был смысл системы “композиции” (в древнерусском праве — "вира"), получившей широкое распространение во франкском праве. В соответствии с нормой, названной “цена человека” (wergeld), виновники правонарушения или преступления должны были заплатить жертве или её семье денежную компенсацию, чтобы предотвратить месть.

При этом размер компенсации определялся не только характером нанесенной обиды, но и социальным положением потерпевшего его возрастом и полом. Так, цена мужчины зрелого возраста в этой системе была выше, чем цена ребенка, старика или женщины; цепа епископа или члена королевской свиты — выше цены простолюдина. В любом случае одну треть “вергельда” — “цену мира” удерживал представитель короля — граф, его уполномоченный или сотник. Он выносил приговор в суде, где заседали присяжные, выбиравшиеся из числа знати. Из королевской доли “вергельда” судья оставлял себе одну треть (то есть девятую часть общей суммы), а остальное передавал в королевскую казну.

Но необходимым условием выплаты компенсации была доказанность вины обвиняемого, причем доказывать свою невиновность должен был он сам. Для этого следовало пригласить в суд как можно больше свидетелей, а при их отсутствии — подвергнуться процедуре ордалии (“Божьего суда”).

В лучшем случае для обвиняемого такая процедура заключалась в его юридической дуэли с истцом или одним из его близких. Практиковалось также и физическое испытание: руку обвиняемого опускали в кипящую воду или жгли раскаленным железом. Если рука оказывалась после этого невредимой, обвиняемого оправдывали.

Но при этом нужно, чтобы обвиняемый был платежеспособен или семья должна была заплатить за него. В последнем случае обвиняемый передавал им в счет оплагы судебного долга свое имущество.

Передача оформлялась с помощью любопытной процедуры, которая во франкском праве называлась chrenecruda: ответчик давал торжествснную клятву в том, что не имеет более движимого имущества, затем он входил в свое жилище, в каждом из четырех углов брал по горсти земли и бросал ее через плечо в своих самых близких родственников. Наконец, облачившись в простую рубаху, без пояса и босой, ответчик должен был перепрыгнуть через изгородь своей усадьбы, чтобы продемонстрировать полный отказ от нсдкижимости. И только после этого семья соглашалась участвовать в оплате “вергельда”.

Но что представляла в те времена семья? Разумеется, ее возглавлял отец, имевший полную власть в доме. В семью входили родные и сводные братья (в те времена последних было довольно много, ибо супруги различного ранга сменяли друг друга и даже жили вместе под одной крышей), затем дядья с материнской и отцовской сторон. далее — двоюродные братья, а возможно, и более дальняя родня. Особенно пополняли состав семейных кланов все те, кто был близок к дому,—компаньоны, челядь, а в ряде случаев и члены вооруженной свиты. Понятно, что чем выше был социальный ранг семьи и чем большей властью она обладала, тем шире готовился круг лиц, на которых распространялся принцип семейной поруки. Поэтому в конце концов кровная месть стала раздирать королевскую семью, а вся Галлия рисковала оказаться во власти огня и крови.

---------------------------------

А вот вам - семейный распри!

Помимо очень набожной Радегонды Хлотар I имел имел по крайней мере еще четырех жен. Один из сыновей Хлотара, которому было предназначено стать повелителем рейнских франков, был наречён при рождении Сигебером — именем кёльнского короля, убитого по приказу Хлодвига.

Нравы! Григорий Турский с явным снисхождением и большой долей предвзятости рассказывает о брачных союзax своих современников — сыновей Хлотара. Благоря этому летописцу мы довольно ясно можем представить себе матримониальную практику в кругах высшей франкской знати того времени.

Так, у Гонтрана сперва была лишь "наложница" Венеранда, подарившая ему первого сына — Гундобада. Затем Гонтран женился на Маркатруде. Ревнуя своего сына к Гундобаду, она приказала умертвить его, но затем собственный ребенок Маркатруды погиб (Божья кара). Гонтран же от нее отказался. Он взял в супруги Австрегильду, подарившую ему несколько детей, в том числе двух сыновей. Но это не помешало Гонтрану пообещать свою руку Теодехильде, вдове его брата Харибера, Невеста поспешила к жениху с "сокровищами". Гонтран взял их себе и приказал заточить новобрачную в монастырь...

Бурные события жизни короля показывают, каковы были главные ставки при заключении любого брака. Разумеется., ими являлись экономические выгоды (Гонтран, как и другие женихи, "ударял" за богатыми невестами), но особенно — получение статуса наследника.

С этой точки зрения примечательно, что сын Венеранды (так называемой "наложницы", а фактически супруги второго ранга — “Friedelfrau” по старогерманскому праву, с которой был заключен союз, не имевший ни окончательного характера, ни экономической ставки) был наречен Гундобадом — именем но преимуществу королевским у бургундов. Несомненно, это отражало намерение сделать мальчика законным наследником своего отца в случае, если другие его браки окажутся 6есплотными. Этим и объясняется ревность мачехи Маркатруды.

Сигебер не мог спокойно смотреть на то, что его братья, как пишет Григорий, “связывались с женщинами, их недостойными, и опускались, женясь на своих служанках”; он остановил свой выбор на дочери короля вестготов Атнанагильда - Брунгильде (Брюнеоте), которая слыла честной и красивой девушкой. Невеста приехала в дом жениха около 566 года с немалым приданым.

Оставив арианство, в котором Брунгильда была воспитана, она сочеталась брачными узами с Сигебером. Их свадьба отличалась пышностью, что было отмечено как Фортунатом, так и Григорием Турским.

Женитьба вызвала ревность его единокровного брата Хильпернка. И хотя последний “уже имел несколько жен” (в их числе были Авдовера, подарившая супругу нескольких королевских наследников с многообещающими именами — Хлодвиг, Меровей и Фредегонда), он попросил у короля Атанагильда руку Галсвинты, его старшей дочери.

Хильперик не только получил ее в жены, но и испытал к ней, как с иронией отмечает Григорий, “любовь великую, ибо она привезла с собой несметные сокровища”. Понятно, что при такой глубине чувств Хильперика прежние страсти вскоре возобладали, в особенности связь с Фредегондой. Поскольку Галсвинта выражала неудовольствие по этому поводу и угрожала возвратиться к своему родителю, ее умертвили (около 570 года).

Григорий Турский прямо обвиняет в этом Хильперика, предполагая и пособничество Фредегонды, которую король сразу же сделал своей супругой первого ранга. Ясно, что летописец презирает и короля, и новую королеву. Во всяком случае, Брунгильда и Сигебер знали, куда направлять свои удары, когда решили отомстить за убийство своей сестры и золовки.

МЕЖДОУСОБНАЯ ВОЙНА: ПЕРВАЯ ВОЛНА. ОКОЛО 570-584 годов

Король Гонтран, который на протяжении всего конфликта будет занимать позицию заинтересованного посредника, первоначально встал ни сторону “жертв”. Он поддержал требования Сигебера и Бpунгильды, вынудив Хильперика выплатить им солидную “композицию” (или возмещение) в форме “супружеского дара” (в германском обычном праве оно называлось Morgengabe и представляло собой дар (Gabe), который муж вручал своей жене на следующее утро (Morgen) после свадьбы), составленного им в свое время для Галсвинты: сюда вошли города Бордо. Лимож, Беарн и Бигор. Но для Хильперика отказ от этих земель был лишь способом выиграть время для подготовки к войне. Вместе со своими сыновьями от первого брака он провел несколько кампаний против аквитанских владений Сигебера, которому пришлось обратиться с просьбой о помощи к “народам, обитающим за Рейном” — и не только к франкам на правобережье этой реки, но и к тем племенам, которые начали осваивать территории вдоль долины реки Майн (вскоре этот край назовут Франконией), а также и ко всем народам, которые еще со времен Хлодвига, Тьерри и Теодориха являлись данниками Восточнофранкского королевства, в особенности к алеманнам и тюрингам.

На первых порах казалось, что Хильперик уступил напору превосходящих сил противников; ему пришлось возвратить Сигеберу практически вес его аквитанские владения. Но и на этот раз Хильперик отступил на шаг лишь для того, чтобы затем лучше прыгнуть вперед. Воспользовавшись зимним затишьем, он подготовил нападение на центр владений Сигебера - в направлении Реймса, своей бывшей столицы. Однако рейнский властитель, опираясь на Париж, где он прочно обосновался, сразу же предпринял наступление на нижнюю долину Сены вплоть до Руана, затем на Пикардию вплоть до Витри-ан-Артуа, что в пятидесяти километрах от Турне. Хильперику пришлось укрыться в стенах Витри. Именно там часть его войска добровольно сдалась Сигеберу. Солдаты подняли Сигебера на щит и провозгласили своим королем. Сознавая грозящую опасность, Хильперик немедленно организовал убийство брата, подослав к нему двух своих людей (575 год).

Сигебер оставил в Париже вдову Брунгильды (которая должна была теперь мстить уже за два убийства), а также пятилетнего сына по имени Хильдебер II и основную часть своей казны. Хильперику удалось захватить и вдову (она была отправлена в ссылку в Руан), и казну — добычу, необходимую для обеспечения верности своих воинов.

Но маленький Хильдебер ускользнул. Предводитель рейнских франков Гундовальд укрыл его, затем перевез в сердце отцовского королевства, где верные Сигеберу люди провозгласили мальчика своим государем.

Кроме этого, этого, он получил поддержку со стороны своего дяди Гонтрана, который, переметнувшись два или три раза из одного лагеря в другой, провозгласил себя опекуном Хильдебера. Такая поддержка была полезна маленькому Хильдеберу особенно потому, что часть знати Восточнофранкского королевства во главе с очень влиятельным епископом Реймсским Эгидием и герцогом Гонтраном Бозоном вступила в сговор с Хильпериком. Эта знать плохо переносила возвращение властной Брунгильды, отправленной к домашнему очагу Хильпериком. Он имел все основания беспокоиться, узнав вскоре о заключении союза между нею и своим буйным сыном Меровеем.

Король заставил своего сына постричься в монахи для того, чтобы предупредить любые его претензии на отцовское наследство. Но вскоре, однако, если верить Григорию Турскому, Хильперик был убит по приказу Фредегонды. Позднее (около 580 года) настал черед Хлодвига, другого сына Хильперика от первого брака. Наконец в 584 году, когда король возвращался в Париж с охоты в окрестностях “виллы” Шелль, ему нанес смертельные удары неизвестный убийца.

Навсегда останется тайной, кем был этот человек, кто вложил в его руку оружие. Был ли это безумец? Или его послала Брунгильда, вовлеченная в круговорот кровной мести? Может быть, это была сама Фредегонда?

Хильперика, как и его дядю Хильдебepa, похоронили в храме Сен-Венсан в Париже (ныне известном как Сен-Жермен-де-Пре). Король оставил после себя лишь четырехмесячного сына, будущего Лотара II. Надо ли удивляться тому, что его дядя Гонтран сразу же предложил свою поддержку матери и ребенку. Но вскоре рвение Гонтрана охладил случай. Он узнал, что два вооруженных человека, посланных к нему невесткой, намеревались его умертвить. В конце концов Гонтран решил пойти на союз с Брунгильдой и Хильдебером.

Договор 587 года объединил имена двух королей и “преславной госпожи и королевы Брунгильды”, подписавших этот документ “по совету с епископами и знатными персонами”.

Содержание принятых решений скрупулезно излагает Григорий Турский, который играл роль посредника при подготовке переговоров. Но особенно интересен пункт протокола, гласивший, что в том случае, если один из двух королей умрет, не оставив наследника мужского пола, то переживший его получит целиком и в свое полное пользование выморочное королевство. Хильдеберу надо было лишь запастись терпением, ибо он без особого труда заполучил владения Гонтрана после его кончины в 562 году.

Все умиравшие один за другим сыновья Хлотара сохраняли исключительный для VI века титул короля франков. Тем не менее после смерти Харибера каждый из трех братьев установил свою власть над одним из трех первоначальных королевств, а именно королевствами салических франков, рейнских франков и бургундов. Вместе с новыми названиями они приобрели самостоятельность. Бургундия оказалась первым, породившим целостное территориальное образование королевством геополитического характера.

Напротив, на севере, где франки преобладали, в новых понятиях находили отражение территориальные и человеческие реалии, возникавшие в королевстве Сигебера и Хильперика. Рассказывая в своей “Истории” о событиях 576-577 годов, Григорий упоминает о “людях (надо понимать фактически - франках) Востока”, а в 561 году в повести о чудесах святого Мартина летописец говорит об Аустрии. В других источниках она скоро превратится в Австразию (“Auster”).

Несомненно, что это название присвоили области и ее жителям те люди запада, которые заселяли старинные земли салических франков и земли, покоренные ими в первую очередь (Парижский бассейн). По этой причине эти люди считали, что лишь они достойны имени франков. Поэтому очевиден успех, выпавший на долю названия Francia, первоначально привязанного лишь к парижскому региону ("Иль-де-Франс").

Слово “Нейстрия” - жители восточных и юго-восточных областей стали использовать указанное название для обозначения франков, населявшие север, или обитателей земель, недавно оказавшихся (фактически — со времен Хлодвига) под их властью. Точно определить это трудно. В любом случае оба названия (Австразия и австразийцы, Нейстрия и нейстрийцы) были восприняты в странах, обозначаемых такими названиями.

Со всей очевидностью наступала эпоха государственных образований на территориальной основе - эпоха Трёх королевств.

612 год - карательная экспедиция, достигнувшая самого сердца Австразии — Кёльна, где Тьерри захватил своего брата Теодебера в плен. Дальнейшие обстоятельства жизни Теодебера покрыты мраком - Тьерри скорее всего заключил его в монастырь, если не умертвил. Тьерри стал собирать войско, чтобы пойти на Лотара, но скоропостижно скончался в бывшей столице своего брата — Меце, превращенной им в свою собственную резиденцию.

Тьерри оставил после себя четырех малолетних сыновей, в том числе Сигебера, которого его прабабушка сразу же пожелала посадить на королевский трон. Но у австразийской аристократии, предводительствуемой двумя лидерами с многообещающим будущим — Пипином Ланденским и Арнулем Мецким, было свое мнение на этот счет. Перспективе оказаться вновь под дланью старой королевы они предпочли переговоры с Лотаром ради сохранения собственной независимости.

В свою очередь, король Нейстрии прорвался в сердце Австразии, оказался в окрестностях Кобленца. Брунгильда же закрылась в стенах Вормса с Сигебером и его малолетними братьями и попыталась оказать сопротивление, призвав в свое войско людей из-за Рейна, а затем из Бургундии.

Но королеву предала бургундская знать, выдала Хлотару, сначала Сигебера (юный претендент на трон был убит), а затем и саму Брунгильду.

Как рассказывав лже-Фрелегер, “Хлотар испытывал к ней жгучую ненависть, считая ее виновницей смерти десяти франкских королей (в том числе её мужа Сигебера, а также Хильперика, своего деверя, отца Хлотара). Три дня её пытали самыми разными способами, затем посадили на верблюда и провели через воинский строй, затем привязали к хвосту необъезженного коня за волосы, за одну руку и за одну ногу. Конь поскакал, волоча ее по земле, ударяя её копытами, ломая ей кости”. Так погибла семидесятилетняя королева Брунгильда, похоронив ранее всех рожденных ею мужских претендентов на королевский трон.

Хлотар II, сын её давней соперницы Фредегонды и Хильперика, присоединил к наследству, оставленному отцом, наследство своих дядьев и двоюродных братьев. В 613 году он остался единственным королем франков.

Смерть Брунгильды ознаменовала окончание междоусобной войны, опустошившей Галлию. Великое военное разорение еще более усугубили голод и эпидемии, обрушившиеся на ее города и веси в конце VI века.

Успехи Хлотара объясняются, без сомнения, отнюдь не его правами на престол, а может быть, его долголетием. Но бесспорна роль, которую сыграло чувство ненависти Хлотара, разделявшееся и его ближайшим окружением, к королеве Брунгильде как к последней носительнице средиземноморского (или, во всяком случае, галло-романского) духа, правительнице, алчущей всевластия и преисполненной желания возродить прежнюю систему прямого налогообложения...

ФРАНКСКИЕ КОРОЛИ ИЗ РОДА МЕРОВИНГОВ - Очень трудно разобраться. Григорий Турский упоминает их:

Меровей, легендарный король франков (V в.)

Хильдерик I, сын Меровея, король салических франков (457-481). Жена — Базина.

Сын — Хлодвиг I, король франков (481-511), основатель Франкского государства.

Родственники короля Хлодвига, владения которых он захватил: Сигиберт Хромой, король рипуарских франков в Кёльне и Трире (V в.). Харарих, вождь салических франков (V в.). Рагнахар, король салических франков в Камбре (конец V в.).

Сыновья короля Хлодвига, поделившие после его смерти королевство франков на четыре удела : Теодорих I, Хлодомер, Хильдеберт I Хлотарь I.

Теодорих I, сын короля Хлодвига, король Австразии, северо-восточной части владении франков (511—534).

Теодоберт, сын Теодориха, король Австразии (534-548).

Жены: Деотерия, галло-римлянка, затем Визигарда, дочь короля лангобардов Вахона.

Теодобальд, сын Теодоберта, получивший королевство своего отца (548-555).

Жена — Вульдетрада.

Хлодомер (511-524), сын короля Хлодвига и королевы Хродехильды, получивший часть Франкского королевства, с местопребыванием в Орлеане.

Сыновья Хлодомера: Теодобальд, Гунтар и Хлодовальд. Теодобальд и Гунтар по смерти Хлодомера были умерщвлены своими дядьями, Хильдебертом и Хлотарем, Хлодовальд же принял пострижение.

Хильдеберт 1 (511-558), сын короля Хлодвига и королевы Хродехильды, получивший часть Франкского королевства, с местопребыванием в Париже, владел Буржем и Овернью, покорил вместе с братом Хлотарем Бургундию (534).

Жена — Вультрогота. Имел двух дочерей.

Хлотарь I (511-561), сын короля Хлодвига и королевы Хродехильды, получивший часть Франкского королевства, с местопребыванием в Суассоне. Ходил вместе с братом Хлодомером в поход против тюрингов. Поделил с Хильдебертом королевство Хлодомера после его гибели. По смерти своих братьев-королей объединил в своих руках все уделы Франкского королевства.

Жены Хлотаря: Радегунда, дочь тюрингского короля Бертахара, позже ставшая аббатисой в Пуатье: Хунзина, Ингунда и Арегунда.

Сыновья Хлотаря: от Ингунды — Гунтар, Хильдерик, Хариберт, Гунтрамн, Сигиберт. Дочь — Хлодозинда; от Арегунды — Хильперик; от Хунзины — Храмн. Гунтар, Хильдерик и Храмн умерли при жизни короля Хлотаря. Хлодозинда стала женой короля лангобардов Альбоина.

Оставшиеся в живых четыре сына короля Хлотаря—Хариберт, Гунтрамн, Сигиберт и Хильперик после его смерти вновь поделили королевство франков на четыре удела.

Хариберт (561-567), сын Хлотаря от Ингунды, получил королевство Хильдеберта I, с местопребыванием в Париже, а также город Тур.

Жены Хариберта: Теодогильда, Мерофледа, затем ее сестра Марковейфа. Дочери Хариберта: (Берта), жена короля в Кенте Этельберта; Бертефледа— монахиня в турском монастыре; Хродехильда — монахиня в пуатьерском монастыре.

Сигиберт (561-575), сын Хлотаря от Ингунды, получивший владения короля Теодориха I, т. е. Австразию, с местопребыванием в Реймсе. Жена — Брунгильда, дочь вестготского короля Атанагильда.

Сын — Хильдеберт II. Дочери: Хлодозинда и Ингунда, жена Герменегильда, сына короля Атанагильда.

По смерти короля Хариберта Сигиберт по договору с королем Гунтрамном получил города Тур и Пуатье.

Хильперик (561-584), сын Хлотаря от Арегунды, получивший королевство отца своего Хлотаря, т. е. будущую Нейстрию, с местопребыванием в Суассоне. Жены Хильперика: Авдовера, Галсвинта, сестра Брунгильды, и Фредегонда, бывшая служанка.

Сыновья Хильперика от Авдоверы: Теодоберт II, Меровей и Хлодвиг. Дочь — Базина, монахиня пуатьерского монастыря. Все сыновья от Авдоверы погибли при жизни Хильперика. От Фредегонды остались сын Хлотарь II и дочь Ригунта. После гибели короля Сигиберта король Хильперик захватил его города: Тур и Пуатье.

Гунтрамн (561-592 или 593), сын Хлотаря от Ингунды, получивший владения короля Хлодомера, с местопребыванием в Орлеане ("дядя").

Жены Гунтрамна: Венеранда, бывшая служанка; Магнатруда и Австригильда. Сыновья Гунтрамна: от Венеранды — Гундобад, был отравлен второй женой короля Гунтрамна Магнатрудой; от Австригильды—Хлотарь и Хлодомер, которые умерли при жизни короля Гунтрамна. Дочь—Хлодозинда, единственная наследница короля Гунтрамна.

Хильдеберт II (575-595), сын короля Сигиберта и королевы Брунгильды, провозглашенный в шестилетнем возрасте королем Австразии после гибели короля Сигиберта.

Жена — Файлевба. Сыновья: Теодоберт II и Теодорих II. По смерти короля Гунтрамна Хильдеберт объединил в своих руках Австразию и Бургундию.

Хлотарь II (584-629), сын короля Хлотаря и королевы Фредегонды, король Нейстрии, ставший после гибели королевы Брунгильды королем объединенного Франкского государства (613-629).

Почти*путеводитель

Когда-нибудь (скоро уже) я издам путеводитель, а пока собираю материалы здесь (в рубрике “Полезно” – с тем смыслом, что информация может быть полезна гостям города:-) А пока читайте мой Почти*путеводитель (пользуйтесь ссылками, буду рада откликам в комментариях), если вас интересуют:

• Где он, Дюссельдорф? Что в центре?
• Главные достопримечательности Дюссельдорфа?
• Проезд по городу Дюссельдорфу? 
• На машине? А где парковаться?
• Скидки с туристическим проездным?
• Вкусно поесть в Дюссельдорфе?
• Музеи и выставки в Дюссельдорфе и по соседству?
• Парки и сады Дюссельдорфа?
• Как добраться и где остановиться в Дюссельдорфе?
• Интересные события в Дюссельдорфе?
• За покупками в Дюссельдорф?
• Что рядом с Дюссельдорфом? 
• Расстояния до Дюссельдорфа?
• Самостоятельно в Дюссельдорфе и первый основной маршрут?
• И ещё 24 часа, 24 х по часу?
• Что про Дюссельдорф известно энциклопедистам?  
• Экскурсии в Дюссельдорфе?
  • Обзорная экскурс-прогулка - знакомство с Дюссельдорфом
  • Авторские тематические экскурсии
• Куда стоит съездить ещё, будучи в Дюссельдорфе? - в Аахен, Кёльн, Золинген, Ксантен, Цонс, Вупперталь, Зиген, Зост, Неандерталь
• 

Из немецкого "блога" 14 века. Продолжение

Итак, продолжаю о странностях 14 века. Заметки летописца. Сегодня рассмотрим 1374 год. О катаклизмах в записи №96. И печальное пение ... петухов и кур. Блоггер фантазирует (или это ошибка перевода)?

В год 1374, четверг перед Великим постом, тогда был сильный паводок на земле, и с водой пришла большая беда, так что Рейн и Лан поднялись выше своих берегов на более чем двадцать шесть футов. Паводок случился из-за обилия выпавшего снега; он таял очень быстро. То был самый большой снегопад, какой только мог случиться за сотню лет до того. Паводок же длился более чем пять дней и ночей, то прибывая, то убывая. Среди людей воцарилась печаль, и птицы в домах, петухи и курицы также пели печально. Лан перед Лимбургом, опрокинул все сады, разлился повсюду, также залил некоторые «рамы» [для отбеливания]  с одеждой, и снес верхнюю мельницу на берегу; Лан снес также сукновальню и дубильню, и мост к Дицу, который был деревянным. Всё [это] было унесено [рекой]. Еще до этого было половодье – на двенадцатый день после Рождества. Но то наводнение несравнимо с этим, ибо это было куда сильнее.

Запись №97. Флешмоб, или на что это похоже? Хиппи-фестиваль молодёжи?

В год 1374, в день летнего солнцестояния, тогда приключилась удивительная вещь на земле, в особенности в немецких землях по Рейну и Мозелю. Люди пускались танцевать и бегать [в безумстве], становились двое против одного и так танцевали на одном месте полдня (*Пляска св. Витта*). В танце же они часто падали на землю и позволяли ступать ногами по их телу; полагая, что они от этого исцелятся. Они шли из одного города в другой, из одной церкви в другую, получали деньги от людей, если им давали. И было таких так много, так что в городе Кёльне танцующих нашлось более чем пятьсот. И считалось, что это обман и ересь, и происходит [только] ради денег, чтобы часть из них, мужчины и женщины, могли жить в распутстве и так существовать. И считалось, что в Кельне более чем сотня дам и служанок, которые не имели мужей, понесли [плод] во время танцев. Когда они танцевали, то туго утягивали они своё туловище, чтобы казаться стройней. Об этом некоторые знатоки, в особенности добрые врачи говорили, что часть танцевала из-за своей пылкой природы, и по другим болезненным причинам. Но таких, с которыми так происходило, было немного. Знатоки Святого Писания изгоняли заклятьями часть танцующих и считали, что в них вселился злой враг [рода человеческого]. И так это обманчиво завершилось. А продлилось это в этой земле добрых шестнадцать недель или около того. Вышеназванные танцующие, как мужчины, так и женщины, делали вид, будто не могли смотреть на красную одежду. Но все это было обманом и, как мне кажется, это было предвестием Антихриста.

Вот такие мнения современников, включая своё собственное. Хронист в следующей записи (№98) зачем-то приводит слова фривольной песенки.

"В это время люди пели и насвистывали такую песню: Опрятную и чистоплотную, Знаю я весьма миловидную даму, Каковая хорошо воспитана. Я хотел, чтобы она это (мнение) знала, Чистая, нежная".

Заметим, как поживает один каноник. О канониках следует знать, что это "почти монахи", но не дававшие обета безбрачия, владетельные и знатные (чаще всего) люди. Со слугами, достатком и "всеми удобствами" живущие при аббатствах, где они "в рабочем порядке"посвящают основную часть своего времени молитвам и богослужениям. А об одном кёльском канонике - интересно особенно, так как он заложил крепость, что так мила и граничит с Дюссельдорфом - Цонс!.. Вот что записано под №99.

"В год 1374, тогда господин Фридрих фон Саарверден, каноник Кёльна, стал архиепископом там же в Кёльне. Он прекрасно управлял митрополией в Кёльне и вынужден был весьма много ссориться с вестфальцами, пока с ними не нашёл решения. Также он был крупным и статным [как и подобает] для князя. Он содержал прекрасный двор и окружение как подобает княжескому статусу".

Записи ведутся, судя по "перескокам" через годы, несколько позже (воспоминания?) и, может, оттого не совсем точна датировка (Кёльнские ежегодники помещают следующее событие в 1381 год, а не 1378-ом, как подсчитано тут по годам правления) - но голову гафу отрубили, точно.

"Во время правления этого епископа, в четвертый год его епископата, случилось так, что на Святое Рождество Христово в его присутствии в зале в Годесберге бургграф [замка] Райнек заколол некоего свободного [мужа], одного уважаемого, храброго рыцаря, которого звали господин Рулеманн фон Зинциг. Бургграф был схвачен, был им [архиепископом Фридрихом] осужден, и его [бургграфа] голова была отрублена".

И, судя по этому "уточнению" - довольно "нехорошему" инциденту, такое могло служить примером "прекрасного управления". И - между делом - опять "эстрадно-шлягерное" того года (под №101):

"Тогда пели и насвистывали такую песню: «Как мне может быть хорошо в трауре? В моем сердце-цветет, как будто в долине. Помни об этом, Моя любовь, и не колеблись»".

И далее, даже про одного францисканского монаха-барда автора песен (специальная заметка №108) с высочайшей оценкой его творчества.

"В то же время, пять или шесть лет до этого, тогда жил на Майне некий монах ордена босоногих, который был выдворен из общества людей и был нечист (*то есть: прокаженный. Прокаженного сторонились все горожане, поэтому он должен был ходить с колотушкой, предупреждая так тех, кто был поблизости, о своем появлении*).

Он написал лучшие песни и хороводы в мире по ритму и мелодии, так что никто не мог с ним сравниться по всему Рейну или в этих землях. И что он пел, то пел с удовольствием весь народ, и все мастера, свирельщики и другие артисты подхватывали песни и стихи. Так пел он такую песню:

В жизни у меня всё исчерпалось, Меня под руки выводят за ворота Неверность чую я теперь Во все времена

Далее он пел: Май, май, май, Твое прелестное время, Каждому даешь радость, Но не мне Почему?

Далее он пел: «Неверность со мной поигралась» и т.д.

Он создал много песен и напевов, и все их было приятно слушать".

Города Германии 12 и 13 века (когда появился на свет Дюссельдорф)

Интересно-непонятное и жестокое время, когда довелось родиться городу Дюссельдорфу описано немецким историком Оскаром Егером в книге "Всемирная история" (том 2. "Средние века") так пространно:

Оригинально и в высшей степени разнообразно развивалась городская жизнь и быт горожан в Германии: вкратце довольно трудно очертить всю ее полноту. Древнейшими городами и в некотором смысле образцами для всех были римские города на Дунае и Рейне. Другие города возникли около королевских замков и епископских резиденций; третьи были торжками или возникли у переправ через большие реки или вблизи мест разработки каких-нибудь природных богатств; иные были построены в качестве укреплений или крепостей.

Поводом к постройке многих городов была совокупность различных условий, существовавших одновременно. По мере усиления и развития власти князей к старым городам прибавлялись новые, построенные князьями, и ко многим прежним различиям городов прибавилось еще различие в правах между этими новыми городами (княжескими) и старыми (Reichsstadte - имперскими). Беглый исторический обзор быта древнейшего из городов Германии того времени, Кёльна, может представить любопытную страницу из истории развития среднеевропейской городской жизни.

В середине XIII в. город Кёльн - в ту пору, несомненно, первый город Германии - мог уже похвалиться почти тысячелетним существованием, т. к. его основание терялось во мраке времен, предшествовавших римскому владычеству. Древнее поселение убиев, civitas Ubiorum, большая германская деревня, первоначально расположенная только на правом берегу Рейна, была превращена в римскую военную колонию с очень сильным гарнизоном, причем к военному элементу и первоначальному туземному земледельческому присоединились ремесленники и торговцы.

Во времена войн с франками город неоднократно был до основания разрушен, как свидетельствуют раскопки, затем потерял всякое значение и вновь поднялся только тогда, когда здесь была основана новая епархия, до VI в. с трудом державшаяся в городе, т. к. он еще отовсюду был окружен языческим населением. Древнегерманские понятия о равенстве земельных владений в это время исчезли. Архиепископства, равно как и другие духовные учреждения, владели значительными участками земли и в самом городе, и в непосредственной близости к нему и заселяли эти участки своими служилыми людьми; но рядом с ними, на тех же землях, сидели и свободные собственники, и сама церковь находила для себя прибыльным предоставлять им в обработку часть своих земельных владений, а желающих получить эти участки было много, потому что всех привлекало сюда положение города, столь благоприятствовавшее развитию местной торговли.

Затем Кёльн был отдан во владение Бруно (953-965), брату Оттона I, архиепископу Кёльнскому, и в это время население города значительно увеличилось за счет чиновников, министериалов, относившихся к управлению архиепископией и к свите бургграфа, или посаженного королем губернатора, который получил в лен право суда и расправы в городе не от архиепископа, а от короля.

Внутреннему благосостоянию города, постоянно растущему в течение всего периода X-XIII вв., способствовало то, что по условиям мореплавания и кораблестроения того времени Кёльн имел значение приморской гавани, находился в непосредственных отношениях с Англией и вследствие этого даже играл довольно важную роль в политике.

Не мешает вспомнить, что кёльнские горожане принимали участие и в крестовых походах. Особенно много их отправилось в Палестину через английские порты в 1147 г. В городском населении преобладал свободный элемент: потомки древнейших граждан города, прежних землевладельцев и земледельцев, большей частью перешли к занятиям торговлей, которая стала основой городского благосостояния. Они образовали "товарищества", из которых избирались присяжные в городской суд, имевшие некоторое значение и в городском управлении. В 1112 г. они составили торговую гильдию (conjuratio, т. е. сообщество, члены которого были связаны взаимной присягой), называемую "цехом богачей". Около 1200 г. во главе города был и городской совет, о котором неизвестно, когда именно и как он образовался.

Борьба сословий в Кёльне

Таким образом, в этом "совете", в комиссии присяжных и в "цехе богачей" сосредоточился высший класс городского населения, патрициат, и притом весьма хорошо организованный, так что собственно управление городом было в их руках. Однако рядом с ними возникла и другая, постоянно растущая сила - ремесленное сословие, плебейство. Их организация была очень проста: все ремесленники, занимавшиеся одним ремеслом, жили на одной улице, от них происходило и название самой улицы, и каждое ремесло составляло в свою очередь особый цех или братство, которые уже потому имели политическое значение, что представляли собой силу, организованную в военном отношении ради защиты города.

Было, конечно, немало поводов для раздора между могущественной городской аристократией и растущим плебейским сословием, и борьба действительно началась в первой четверти XIII в. при архиепископе Энгельберте Святом (1216-1225 - граф фон Берг). Самый бурный период борьбы наступил при архиепископе Конраде фон Хохштадене (1238-1261), который, будучи человеком весьма честолюбивым и политиком в весьма широком смысле слова, избрал храброго Вильгельма Голландского (граф Wilhelm von Holland) орудием своих планов и претендентом на королевский престол в Германии.

Горожане, подкупленные обещанием больших привилегий, перешли на сторону нового короля и приняли его в 1247 г., забыв, по-видимому, о том, что еще 12 лет назад они торжественно принимали в своих стенах невесту своего законного короля, блистая всем великолепием городских богатств. Конрад восстановил прежнюю епископскую власть и 15 августа 1248 г. положил первый камень в основание знаменитого Кёльнского собора, на постройку которого собирались деньги еще с того пожара, который уничтожил старый Кёльнский собор и принудил приступить к новой постройке.

Оказалось, что согласие между архиепископом и гражданами было непрочным. Конрад задумал было воспользоваться раздорами между местной аристократией и ремесленными цехами (между "cives majores" и "cives minores") в ущерб городским привилегиям; ради этой цели он внезапно покинул город и из его окрестностей прислал горожанам объявление войны. Посредником между горожанами и архиепископом выступил всеми уважаемый ученый доминиканец Альберт фон Больштедт, известный "Albertus Magnus", человек весьма замечательный.

Это был страстный естествоиспытатель, который устроил в садах своего монастыря теплицу, где всю зиму выращивал плодовые деревья и цветущие растения, и, ревностно изучая Аристотеля, большую часть времени посвящал весьма остроумным опытам, в то же самое время увлекался своего рода "философским камнем", стараясь добиться, чтобы ветки простого дуба, посаженные в земле, при помощи особого ухода превратились в виноградную лозу.

Мир, кое-как восстановленный Альбертом, опять был нарушен вследствие каких-то недоразумений. Конрад в гневе вновь покинул город и, засев в соседнем Роденкирхене, держал Кёльн в блокаде. Усобица разгорелась, и дело дошло до открытой битвы, которая закончилась поражением архиепископского войска. Альберт опять добился того, что мир был восстановлен, и в результате появился весьма обстоятельный акт, так называемый Laudum Conradinum (1258г.), нечто вроде Великой хартии, которым были установлены все административные порядки Кёльна и были сделаны первые уступки собственно демократическому принципу.

Вскоре Конрад воспользовался жалобой, принесенной ему местной знатью на новых присяжных из числа ремесленников, чтобы нескольких важнейших ее представителей заманить в западню и рассажать по своим крепким замкам в заточенье. За его властвованием последовало несчастное правление Энгельберта Фалькенбургского (1261-1274). Постройка укрепленных замков на Рейне, выше и ниже города, привела к сближению кёльнских патрициев с плебеями, вооружив тех и других против архиепископа, который вынужден был освободить своих пленников из заточения. Патрициат опять приобрел большую силу и привлек на свою сторону многих баронов из окрестностей Кёльна, выдав им грамоты на звание почетных граждан города, а Энгельберт, которому некоторое время пришлось провести в своем городском доме как пленнику, выхлопотал у папы запрещение богослужения, которое и наложил на свой город. Борьба вновь разгорелась в 1267 г. Во время этой борьбы архиепископа с горожанами и их союзником, графом Вильгельмом Юлихским, последний захватил в плен Энгельберта и держал его в заточении с октября 1267-го до весны 1271 г.

Между тем раздоры и партии появились и среди патрициев; Вайзы стали воевать с Оверштольцами, их сторонниками и прислужниками, и Вайзы надеялись одолеть Оверштольцев, но должны были бежать из города, уступив силе могущественных противников. Однако в городе у них остались тайные приверженцы, особенно тянул к ним один из демагогов, Герман Рыболов. Он подговорил какого-то бедняка, жившего вблизи городских ворот, прокопать под его жилищем потайной ход под стену, за город; и через этот ход Вайзы в ночь на 15 октября 1267 г. с отрядом вооруженных приверженцев проникли в город. Но Оверштольцы успели об этом вовремя узнать и поспешили на место: долго они бились у ворот, одолеваемые более многочисленным врагом, между тем как ремесленные братства стояли неподалеку в сборе, вооруженные. Они еще не знали, на что им решиться, когда один из Оверштольцев явился к ним с места побоища и во имя родного всем им города стал умолять, чтобы они помогли оттеснить врага. Те послушались и помогли отбить нападавших. Затем произошло примирение с пленным архиепископом.

При последующем архиепископе, Зигфриде фон Вестенбурге (1274-1297), граждане еще раз выдержали сильнейшую усобицу с ним. Т. к. город был очень недоволен постройкой нового архиепископского замка, который мог значительно повредить их торговле, то горожане в борьбе архиепископа Кёльнского за наследство графов Лимбургских стали на сторону его противников и в союзе с герцогом Брабантским одержали победу над архиепископским войском (1288 г.). За этой победой последовало новое примирение, благодаря которому город наконец добился автономии.

Городская лавка

До 1250 г. почти все важнейшие немецкие города уже были налицо, за исключением лишь весьма немногих, построенных позднее по прихоти князей и государей (как, например, Потсдам или Мангейм). В это время замечается уже большой прогресс в городской жизни, хотя, естественно, не все города были в этом отношении равны: так, например, между рейнскими и саксонскими городами наблюдалось гораздо большее различие, нежели в настоящее время.

Улицы внутри городских стен по-прежнему оставались узкими, потому что интересы защиты города требовали такой тесной расстановки домов: однако уже начинали мостить улицы (по крайней мере, некоторые) или шоссировать, и в каждом из больших городов осталось до сих пор от этих времен за одной из нынешних улиц название "Каменная улица" или "Каменная дорога".

В то же время принимались и кое-какие полицейские меры, касавшиеся чистоты и порядка на улицах. Печальное зрелище судебных поединков, превратившихся в своеобразный промысел, уже исчезло; с другой стороны, и грубые формы пиршеств и угощений стали уступать более утонченным нравам и более мягким формам. В церковном быту вместо мрачной, суровой и аскетической религиозности появилось благородное и своеобразное стремление к красоте и изяществу в двух совершенно различных направлениях - в области музыки и строительного искусства; и то и другое искусство за это время быстро шагнуло вперед, и именно к этому времени относится появление нового, готического стиля, который постепенно образовался из романского.

То принципиальное различие, какое некогда существовало между дорическим и ионическим стилем в древности, проявилось и здесь, на более высокой ступени развития и не менее плодотворным образом: серьезный, торжественный, спокойный характер романского храма вдруг изменился и ожил - его формы оживились дивным взлетом линий, стройно идущих от земли ввысь и поражавших взор своим чудным, гармоничным сочетанием.

Историк для этих произведений средневекового искусства вообще и готического стиля особенно должен отметить тот любопытный и важный факт, что эти величавые произведения ничего общего не имели с бытом рыцарства и дворянства, что они были именно продуктом деятельности ремесленных цехов в той форме, которая была развита городской жизнью.

Не мешает заметить, что в этих городских общинах - особенно в больших имперских городах - развился и очень сильный, глубокий местный патриотизм, тем более что у каждого города была своя индивидуальность. Очень многие из горожан от рождения до смерти не переступали за черту своего городского округа, обозначенную установленными на ней изображениями его святых патронов. Даже тот, кого торговые дела, или война, или что иное влекло вдаль, стремился только к одной цели, к одному высшему идеалу - спокойной и безопасной жизни за крепкими стенами родного города.

И вот наступило время для немецких городов или, по крайней мере, для большей их части - проявить себя силой, способной к взаимной обороне и поддержке в виде тесно сплоченных городских союзов, какие прежде были только среди ломбардских городов. И произошло это в то время, когда императорская власть утратила всякое значение и еще не было возможности обновления этой власти, которой все привыкли дерзновенно противиться или уклоняться от нее, пока она находилась в твердых руках, и отсутствие которой все скорбно ощутили с тех пор, как она была утрачена.

Далее - 20 лет и много непонятного - про междуцарствие: 1254-1273

Время от смерти Конрада IV (1254 г.) до нового избрания всеми желанного и признанного главы государства, последовавшего только в 1273 г., обычно называют междуцарствием. Писатели, близкие к этой эпохе, говорят о ней с ужасом и характеризуют ее словами священного писания: "В то время не было судьи в Израиле, и каждый делал то, что ему вздумается".

Когда король Вильгельм в 1256 г. скончался в походе против французов, не без опасения произносились имена некоторых князей, которые могли бы его заменить: заходила речь и о юном Конраде, сыне последнего короля из рода Штауфенов, но главой государства был избран кандидат, указанный папой и поддерживаемый величайшим из духовных интриганов в государстве, архиепископом Конрадом Кёльнским, - граф Ричард Корнуэльский, брат английского короля Генриха III. Он и был провозглашен королем во Франкфурте, в январе 1257 г. Венец, который был на него возложен, едва ли стоило покупать так дорого, как он ему достался.

Враждебная Конраду партия, во главе которой стоял архиепископ Трирский и которую можно, пожалуй, назвать "гибеллинской", противопоставила английскому кандидату внука короля Филиппа, короля Альфонса X Кастильского, который также был провозглашен во Франкфурте два месяца спустя.

Надо заметить, что и тот и другой из этих избранников играли не бесславную роль в истории своих родных стран, но для Германии ни тот, ни другой не могли иметь никакого значения. Король Альфонс даже не ступал на почву Германии. Король Ричард явился в мае 1257 г. в Аахен и здесь был коронован архиепископом Кёльнским, который получил за это весьма круглую сумму в 12 тысяч фунтов стерлингов. При коронации присутствовали еще два других епископа, тридцать князей и до трех тысяч рыцарей.

Но трое важнейших из числа владетельных князей - герцог Бранденбургский, король Чешский и герцог Саксонский - держали сторону Альфонса. Ричард собрал рейхстаг в Кёльне и летом предпринял поездку вверх по Рейну, при этом захватил с собой туго набитую казну, которая, однако, вскоре опустела. Несколько времени спустя он уже должен был посылать в Англию приказы о продаже своих лесов. Так он доехал до Базеля; но здесь деньги у него иссякли, и хроникер, рассказывающий об этом, добавляет, что "тогда же его покинули и князья, объявив, что они избрали его не из-за личных его достоинств, а в надежде на его денежные средства". Он удалился, потом вновь вернулся в 1260 г., и вообще, из тех пятнадцати лет, в течение которых носил свой королевский венец, он только четвертую часть провел в Германии, причем совершенно безуспешно.

...Однако штауфенская партия все же оставалась в королевстве преобладающей, и пока юный Конрад был жив, господство французов в стране было ненадежным. А между тем Карл так беспощадно пользовался своей победой, что возбудил против себя недовольство даже папы. Такой способ действий вскоре побудил некоторых руководителей побежденной партии отправиться ко дворцу герцога Людвига Баварского, где пребывал "Конрадин".

Этот юноша, едва вышедший из отрочества (он родился в 1252 г.), вырос в сознании предстоящей ему великой задачи и, попав в руки дурных советников, растратил остатки своих земельных владений на приобретение себе приверженцев. Даже родовой замок его семейства был уже не в его руках, когда вдруг представилась соблазнительная возможность вновь завоевать Сицилийское королевство. Он ухватился за этот замысел со всей горячностью неопытного юноши, употребил на его выполнение остатки своего состояния и осенью 1267 г. пустился в поход с войском почти в 10 тысяч человек. Вначале поход был довольно удачен: известие о его появлении по ту сторону Альп тотчас вызвало сильное восстание в Сицилии. Флот его сторонников, пизанцев, одержал в сицилийских водах победу над французским флотом (август 1268 г.); и хотя папа тотчас после появления Конрадина в Италии отлучил его от церкви, он был встречен с большим почетом в Риме, где преобладала враждебная Карлу Анжуйскому партия. При получении известия о наступлении Конрадина Карл тотчас же прекратил осаду Лючеры, главного города сарацин.

Смерть Конрадина. 1268 год / за 20 лет "до" Дюссельдорфа.

Карл Анжуйский спешил покончить дело решительной битвой, которая действительно последовала 22 августа 1268 г. при Скурколе близ Тальякоццо. С французской стороны войсками командовал опытный воин Эрар де Валери, который 18 лет тому назад сопутствовал королю Людовику Святому в его несчастном египетском походе. Он повел дело так, что, когда гибеллинское войско уже полагало, что победа им одержана, и потому начало расходиться с поля битвы, Эрар вдруг ударил на него из засады и разом изменил исход битвы. Сам Конрадин, его друг Фридрих, сын маркграфа Баденского, и принц Энрике Кастильский несколько дней спустя были захвачены в плен и очутились в руках Карла, который, прикидываясь законным королем Сицилии, не расположен был миловать врагов. Смертный приговор был приведен в исполнение в Неаполе, на площади близ кармелитской церкви, 29 октября 1268 г.: сначала был обезглавлен Конрадин, а затем Фридрих.

Это событие означает конец связи между Германской империей и Италией, и в нем не без основания видят окончательное поражение идеи преобладания императорской власти над папством. И теперь, когда не стало более императора, папа стал в христианском мире если не высшей силой, то, по крайней мере, высшим по титулу среди правителей. Ему уже никто не мог препятствовать в распоряжении престолами и царствами. Папа Урбан IV вознесся до того, что и "обоих королей Германских", Ричарда и Альфонса, пригласил в Рим для окончательного решения их тяжбы.

Семь курфюрстов

В Германии в это время закончилось преобразование общего политического положения, которое способствовало успешной борьбе большинства против единичных представителей власти и отдельных земель - против объединявшего их государства, и аристократического элемента - против монархического. Владетельные князья, закончив долго длившийся период укрепления своей власти, окончательно сбросили лишь значение сановников, назначаемых государственной властью на известного рода должности: они стали истинными владельцами земли, господами своих владений. Положение этих князей и графов было в такой степени завидным, что всякий, кто чувствовал себя достаточно сильным, добивался и захватывал его, невзирая ни на какие права, и постепенно образовалось чрезвычайно много таких владетельных князей - крупных, средних и мелких, - и из них выделилась олигархия, состоявшая из семи курфюрстов, или князей-избирателей: это были архиепископы Майнцский, Кёльнский и Трирский и герцоги Чешский, Саксонский, Бранденбургский и Франконский, впоследствии игравшие такую важную роль при избрании королей, т. к. они присвоили себе исключительное право этого избрания.

Союзы общественного благоустройства

Более же всего эта потребность ощущалась в городах как центрах промышленной деятельности нации, где были накоплены наибольшие запасы материальных богатств и в то же время ощущалось вполне понятное сознание силы. Это привело к созданию мощной политической организации в виде союзов городов, представляющих собой последний и характернейший результат этого периода. Такие союзы восходят к последним годам правления императора Фридриха II, проявившись в виде союза для обоюдной защиты торговли, установленного между некоторыми вестфальскими городами - Мюнстером, Оснабрюком, Минденом, еще ранее между Берном и Фрейбургом.

К началу века относится союз Гамбурга и Любека, который был возобновлен во времена нашествия монголов и быстро распространился на множество нижнесаксонских городов, послужив зародышем знаменитой Ганзы, а из союза двух рейнских городов, Майнца и Бориса, в 1247 г. произошел почти в то же время Рейнский союз городов. В самое короткое время к этому союзу примкнули города Кёльн, Бинген, Оппенхайм, Шпейер, Страсбург и Базель.

В течение года в состав союза вошли 70 городов, и среди них находились даже такие, что лежали в стороне от рейнского водного пути. На частых собраниях горожан было выработано внутреннее устройство союза. Душой этого союза, необычайно своевременного, был один из старейших горожан Майнца, Арнольд Вальдпот, и ближайшая цель союза была достаточно ясна для общего понимания: сохранение общего мира, обеспечение торговых отношений, оборона личной и имущественной безопасности против общераспространенного грабительства разбойничьих шаек, предводимых рыцарями и всюду свирепствовавших по дорогам. Эту охрану городские союзы распространили на всех слабых, на всех нуждающихся в помощи, на всех поселян и даже на евреев и добились того, что король Вильгельм Голландский подтвердил и закрепил своим разрешением права, присвоенные себе союзом в 1254 г.

После его смерти в этот союз был внесен новый политический элемент: союзники решили признавать только одного, единогласно избранного короля. Однако это им не удалось привести в исполнение. При следующем двойном избрании союзники распались на две партии, и дальнейшему, более обширному и глубокому развитию союза городов послужило препятствием то обстоятельство, что владетельные князья сами поспешили примкнуть к союзу, сами способствовали уничтожению несправедливо взимаемых пошлин, усмирению нарушителей мира и полюбовному улаживанию раздоров между членами союза при посредстве выборных руководителей. Все трое архиепископов, многие епископы, герцог Верхне-Баварский и даже Тевтонский рыцарский орден вступили в состав союза. Их примеру последовали еще многие графы и бароны: это участие в союзе владетельных князей в значительной степени благоприятствовало достижению ближайшей его цели, и во всяком случае горожане не имели возможности это участие отвергнуть. События, последовавшие после кончины Вильгельма, потрясли союз городов: единогласный выбор короля, на который возлагались такие упования, не состоялся, а известные уже кёльнские усобицы нанесли значительный ущерб дальнейшему развитию союза. Наступили времена частных раздоров и частных союзов между городами, и только много времени спустя вновь установилось общее согласие.

Избрание Рудольфа Габсбургского

В апреле 1272 г. скончался король Ричард, и т. к. Альфонс Кастильский не пользовался никаким значением, этим была вызвана необходимость положить конец невыносимому порядку. Сам папа Григорий X пришел к убеждению, что прежде всего следует восстановить в Германии такую светскую власть, которая была бы всеми одинаково признана. К тому же французское влияние в Южной Италии грозило папству гораздо большими опасностями, нежели мощь штауфенского дома. Потому Григорий X сам принял на себя почин в деле избрания нового германского короля, приказав курфюрстам приступить к этому избранию, о котором особенно усердно хлопотал архиепископ Вернер Майнцский для общей пользы. Это избрание, наконец, состоялось во Франкфурте-на-Майне 29 сентября 1273 г. Выбор пал на одного из южнонемецких владетельных князей, графа Рудольфа, из рода, носившего титул графов Габсбургских, от названия их родового замка в Ааргау, построенного в начале XI века.

19 век, один дюссельдорфский гость...

...останавливался в отеле Брайденбахер Хоф". 1838 — 1839, 2 мая — 23 июня — двадцатилетний цесаревич совершает путешествие за границу, подводящее итог его обучению. Действительно: "Большой заграничный вояж", предусмотренный его замечательным учителем.

Ехал наследник царского престола навстречу исполнения своего желания "женитьбы на достойной особе и создания прочного семейного очага", оказывается... Рассказывает Ляшенко Л.М. ("Александр II, или История трех одиночеств" — М.: Молодая гвардия, 2003)

"Спустя год после путешествия по России Александр Николаевич отправляется в большой заграничный вояж, который, по замыслу того же Жуковского, должен был официально подвести черту под годами ученичества великого князя. Каким увидел наследника российского престола Запад? Внимательный, желчный и не всегда объективный наблюдатель маркиз де Кюстин, столкнувшийся с цесаревичем в Германии, нарисовал следующий его портрет: «Выражение его взгляда — доброта. Это в прямом смысле слова — государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека прекрасно воспитанного... Он прекраснейший образец государя из всех, когда-либо мною виденных». Добрый отзыв де Кюстина о будущем российском самодержце дорогого стоит, ведь, скажем, его отца он отнюдь не жаловал.

Картины зарубежной жизни замелькали перед наследником, как в калейдоскопе, однако и не ослепили его, и не прискучили ему. В 1864 году, напутствуя своего старшего сына перед его первой поездкой в Европу, Александр II вспомнит о собственном путешествии за границу и впечатлениях от него. «Многое тебе польстит, — писал он, — но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое, достойное уважения там, где есть, к нам приложимо быть не может, — мы должны всегда сохранять свою национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем... Но чувство это не должно, отнюдь, тебя сделать равнодушным или еще более пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае любопытного или оригинального есть... Напротив, вникая, знакомясь и потом сравнивая, ты многое узнаешь и увидишь полезного и часто драгоценного тебе в запас для возможного подражания...»...

Здесь, в данном месте нашей неспешной беседы, выделим лишь один эпизод поездки Александра Николаевича за границу*, эпизод, достаточно мимолетный в обширной программе вояжа, — визит в Дармштадт в середине апреля 1839 года. Встреча с великим герцогом Дармштадтским Людвигом II в официальной программе не значилась, и наследник, утомленный постоянными переездами и официальными приемами, попытался ее избежать, дабы не скучать на очередном званом ужине. Однако генерал А. П. Кавелин, заменивший при нем покойного Мердера, и Жуковский уговорили цесаревича нанести визит герцогу, чтобы не обижать монарха, заранее подготовившегося к приему высокого гостя. За ужином Александр Николаевич познакомился с 15-летней принцессой Марией и некоторым образом увлекся ею*. Во всяком случае, он отправил родителям письмо с просьбой посвататься к принцессе, а сам продолжил запланированную поездку по маршруту: Майнц, Голландия, Англия. Но о Дармштадте все-таки не забывал, тем более что по дошедшим до него слухам, принц Вильгельм Прусский вскоре начал переговоры о браке русского наследника с родителями Марии.

Нетерпение великого князя усиливала не только юношеская влюбленность, но и то обстоятельство, что, по свидетельствам очевидцев, он не раз говорил, что вовсе не желает царствовать, а заветной его мечтой является женитьба на достойной особе и создание прочного семейного очага. В подобном намерении он отнюдь не был оригинален. Еще его дядя, император Александр I, выражал желание поселиться с женой на берегу Рейна в Германии и вести в приятном уединении жизнь частного человека".

*В 1840 году состоялась помолвка цесаревича Александра Николаевича с принцессой Марией Дармштадской, их свадьба была сыграна через год в Большой церкви Зимнего дворца.

Исторический салат-микс.

Представьте себе: баварская "кухня" конца 14 века. Берём малосольную селёдку и сыр, "отстреливаем птицу" - попугая... Замутим исторический салат с отравлением кое-кого многих.

Я, наверное, смогу написать кулинарную книгу или исторический криминальный роман!.. Или два-в-одном?

Ингридиенты: баварское ассорти, старое бургундское, капельку арманьяка, немного молодого бельгийского, какая-то там треска с крючками, много голландской селёдки. Кросс-овер, кажется, называется такой стиль.

Потом будут половинки, четвертинки, случится разделить, смешать, укусить, отравить - чем не кулинария. Нет, не кулинария, а история.

Тут надо прояснить историю "такой южно-немецкой" Баварии и такой "старо-зеландской" Голландии. Предупреждаю сразу честно: получится невкусная большая порция и "Гремучая смесь".

Предпосылки. Или: почему в журнале о Дюссельдорфе - и нам тут - до этого есть дело?

Во первых, мы очень уважаем голландскую селёдку, во вторых: баварские бретцели!

В третьих: голландцы - наши ближайшие соседи, в четвёртых - в Баварию неспроста "унесло" нашу дюссельдорфскую коллекцию курфюрста, а вот если бы уважаемому Карлу Теодору удалось бы в своё время променять Баварию на Голландию...

Позвольте начать издалека. Дело происходит сначала в малоизвестном кому Штраубинге (Straubing) — в Баварии есть такой городок. О нём (о Ш.) рассказывают мало следующее:

"...в Нижне-Баварском округе, на реке Дунай... Замок, красивый гостиный двор. Кирпичные, известковые, цементные, кожевенные заводы. В римское время здесь было селение Sorbiodurum. Город основан в 1208 г. Людовиком Баварским (лишь на 80 лет раньше Дюссельдорфа!). При разделе Нижней Баварии в 1353 г. Ш. достался сыновьям Людовика Баварского, Вильгельму и Альбрехту, родоначальникам Баварско-Штраубингской линии, угасшей в 1425 г. (в "мужском" роде). Спор за наследование Ш. был прекращён императором Сигизмундом, отдавшим Ш. герцогу Баваро-Мюнхенскому".

Основатель города Штраубинг - один важный правитель из рода Виттельсбахов - Людвиг IV Баварский (сначала герцог, а потом король германский и римский, с 1314 - император, спешно коронованый в Бонне, и повторно коронованный "наверняка" в Аахене) смог "собрать" много земель. "Обзавёлся" Тиролем и Бранденбургом, а также нидерландскими графствами. Император же! При этом он использовал своё "служебное" положение: когда в 1345 последний граф Голланский Вильгельм IV умер бездетным, отдал сестре умершего (и своей же второй супруге Маргарете Голландской) вотчину в Нидерландах.

После смерти Людвига его шесть императровичей сыновей из двух браков "просто" разделили наследство. Располовинили страну Баварию на верх-низ сначала на две части: (1) Верхняя Бавария (с Маркой Бранденбург и княжеством Тироль в довесок) и (2) Нижнюю Баварию (с голландскими землями впридачу). А потом одну половину ещё на две части (математически: 1:2:2).

Так появились несколько отдельных Баварий, мы же столько не осилим и обозначим только две: Южную Нижнюю Баварию (со столицей в городе Ландсхут) и Северную Нижнюю Баварию (с городом Штраубинг в качестве столицы).

Вот тогда-то и образовалось "северное" герцогство Нижняя Бавария-Штраубинг с удалёнными графствами Голландия, Зеландия, Хеннегау (Эно) и с владением Фризланд. Трон в Штраубинге разделили два брата, Вильгельм и Альбрехт.

Это новое герцогство - типичный пример феодально-раздробленного состояния, "лоскутное одеяло". Там были такие "лоскуты": Эно (сейчас принадлежит отчасти Бельгии и частично Нидерландам), Голландия и Зеландия, а также Фрисландия (в настоящее время - голландские провинции Северная Голландия и Южная Голландия, Зеландия и Фрисландия). Остальное - Бавария и Австрия - "кусок" вдоль Дуная, Верхняя Австрия, Баварский лес ("лесной Мюнхен").

Существовало всего-то 80 лет - с 1353 до 1432 года. Но как бурно! Да вы только задумайтесь...

Вильгельм Людвигович Баварский "взял на себя" управление северными землями герцогства, женился было на племяннице английскго короля, Матильде Ланкастерской, но потом его одолели приступы безумия, из-за неё ли? чего он в 1358 году был (нет-нет, не отдан под трибунал!) заключён в замок в Гааге. Работать за него Регентом стать пришлось тогда уже младшемцу брату, Альбрехту Людвиговичу.

Тогда Альбрехт сменил место жительства - и срочно отправился "работать" регентом в неспокойные Нидерланды, в которых ещё и фризы воспротивились правлению Виттельсбахов. А уж после смерти жены Маргареты, когда он нашёл утешение с молодой любовницей, оказалось, что она из "партии трески", а это даже привело к расколу с сыном Вильгельмом, который просто не любил треску.

А ведь Альбрехт так старался урегулировать проблемы мирно, по-семейному. Он даже связал брачными узами и союзами свой род с королями Англии и Франции, с герцогами Бургундии, с домами Габсбургов и Люксембурга.

Самой "гламурной" была двойная свадьба в лотарингском городе Камбре (Cambrai - 1385 года). Ахтунг, династические подробности бургундцев: отец Смелый, сын Бесстрашный, внук Добрый.

То есть - сын Альбрехта, Вильгельм II женился на Маргарете Бургундской (на дочери Филиппа Смелого) - и у них потом появилась единственная дочь Якоба ("шебутная" внучка Смелого деда, выходит). А вот одновременно в Камбре дочь Альбрехта, Маргарета Баварская сочеталась браком с наследником Великого княжества Бургундии  Иоганном Бесстрашным, сыном Филиппа Смелого), а их единственным сыном будет Филипп Добрый (вот он - внук Смелого деда).

Непонятно? Много Маргарит, лотарингского, бургундсткого и баварского? Сестра и брат из баварского рода сочетались браками с братом и сестрой из бургундского герцогства (Валуа). Два брата, две сестры, две свадьбы. Внуков тоже два (Ф.Добрый и Я.Баварская)

И о "рабочих моментах". Когда ещё молодой Альбрехт в 1358 отправился "работать на север", сопровождали его несколько опытных помощников из Нижней Баварии, среди них дворяне и священники, которые реформировали голландское правительство. Альбрехт, несмотря на то, родился в далекой от моря Баварии, быстро осознал важность водохозяйственных служб и прекрасно смог организовать защиту от наводнений. Через 30 лет Альбрехт унаследовал братское владение, передав его, в свою очередь сыну, Вильгельму Альбрехтовичу. А тот - своей дочери Якобе Вильгельмовне. Это наследство опротестовал её дядя Иоганн Альбрехтович. И сначала "присоединился к правлению" племянницы.

Тогда в этом пёстром герцогстве и была "Война Крючков и Трески" (ну, чем не "салат" с треской! Рецепт: наберите как можно больше самых разных владений по всей Европе, замесите по-императорски, приготовьте разделочную доску марки "Бавария", разделите на шесть "комков", включите режим "порубить"...). И там есть столько интриг, читаю и ужасаюсь: "умер от укуса собаки", и "отравлен страницами книги" (не поваренной!).

Герцогство-смесь получилось - гремучая Бавария-Голландия... Последний глава семейства и герцогства Иоган III был отравлен бургундским, а до этого он в 1418-1425 годы правил баварско-нидерландским герцогством "как бы совместно" с племянницей Якобой, дочерью предыдущего герцога Вильгельма Альбрехтовича (1404-1417). И так я незаметно вернулась к одной очень интересной женщине.

1417-1432 Якоба Баварская, герцогиня Баварии(Штраубинг)-Голландии.

Вам она в Голландии обязательно привидется припомнится, в парке тюльпанов, который был её "садово-дачным-кухонным" участком Кёкенхоф.

Интересная женщина. Соберитесь с силами, попробуйте не подавиться "свадебными ядствами" тех времён.

После 46 лет правления герцог Альбрехт I умер, "справедливый правитель", "честно", северные территории достались старшему сыну - Вильгельму II, который скоропостижно скончался 31 мая 1417 года. Против дочери Вильгельма, наследницы Якобы (1401-1436) выступил её дядя Иоганн III. Борьба за господство. Якоба за несколько недель до того потеряла мужа, дофина Франции Жана, герцога Турени (1398—1417) - мужа №1, скоро умершего, а потом срочно сочеталась браком с герцогом Жаном IV Брабантским - муж №2.

Дядя Иоганн считался среди современников "сияющий рыцарем" и "мужественным человеком" с "политической проницательностью", к тому же "Другом искусств и наук" - он был первым спонсором знаменитого художника Яна ван Эйка. Он "мужественно" женился на Люксембурской даме Элизавете фон Гёрлиц, племяннице короля Сигизмунда (император с 1433 года), который и "сделал" его господином Голландии, Зеландии и Фрисландии. Якоба зря понадеялась на брак с Иоганном IV Брабантским (мужем №2) и его поддержку, он взял и передал своё право и долю Иоганну III.

На стороне Якобы стояли "крючки", а их противники из "трески" предпочитали Иоганна, когда те одержали верх, Якоба бежала в Лондон - в 1421 году. Там она... вышла замуж, отказалась от своего второго мужа И.Брабантского.

Новым мужем (№3) Якобы стал брат английского короля Генриха V  и герцог Хамфри (Гемфри) Ланкастерский, герцог Глостера, в 1415 году ставшим лордом-хранителем Пяти Портов и судьёй-на-выезде (в его ведении состояли дела, связанные с королевским лесом). 

С новым супругом она наивно надеялась вернуть себе наследство, доставшееся дяде Иоганну. Осенью 1424 года Якоба вернулась с армией в Эно. 

В 1425 Филипп Добрый вызвал Хамфри на дуэль, но она не состоялась. Уже через несколько лет Хамфри и Якоба развелись (тем временем коронованный брат Глостера скончался, и он стал регентом Англии, говорят, он тоже был потом отравлен).

А в начале в 1425 года её оппонент и дядя Иоганн Бесстрашный умер (убийство, отравлен). Так герцоги дома Нижняя Бавария-Штраубинг-Голландия вымерли в мужской линии. Правопреемником в Эно, Голландии, Зеландии и Фрисландии стал племянник Иоганна III, Филипп Бургундский-Добрый (1419-1467).

Против этого мощного двоюродный брата Якоба уже не смогла продолжать борьбу, учитывая отмену "английского брака" (№3) и тот факт, что её муж №2 Иоганн Брабантский уступил свои права Доброму Филиппу.

"Самоуверенная, но невезучая принцесса" Якоба в 1428 в Делфте подписала договор о совместном регентстве с Филиппом, в случае её "бездетной кончины" наследовавшим её владения.

В 1432 году последовала ещё одно (последнее, по любви!) интересное замужество.

Та же неугомонная герцогиня Якоба тайно "взяла" в мужья губернатора Фрисландии, Франка ван Борзелена (Borselen), с которым познакомилась во время своего тюремного "задержания" в 1425 году - это Филипп Бургундский их так "познакомил", постарался, добрый человек. Когда Филипп взял в плен Борзелена, Якоба "заплатила" за его освобождение отказом  от своих суверенных прав. Всего три года спустя, 9 октября 1436 она умерла от туберкулеза, мучающего её с тюремного заключения.

Пару слов про кузена-наследника Якобы Баварской. В 1430 году Филипп Добрый унаследовал ещё и герцогство Брабантское, как и маркграфство Антверпенское.

Как он оттяпал присоединил ещё несколько нидерландских земель, в том числе Фрисландию и Зеландию, уже известно из рассказа про "неугомонную" Якобу, его двоюродную сестрицу. А в 1443 году купил герцогство Люксембург у своей тётки Елизаветы фон Гёрлиц. Неудивительно, что после всего этого Филипп Добрый стал называть себя «Великим герцогом Запада».

Однако в 1463 году "великому" Филиппу пришлось вернуть часть захваченных земель Людовику XI. В этом же году он основал Генеральные штаты Голландии, построенные по французской модели.

Умер тот Филипп в Брюгге в 1467 году и причиной его смерти стало не отравление (!), а острая пневмония.

Так вот, что до Баварии,.. уже после кончины Якобы Вильгельмовны Баварской в 1432 году случился "частичный" конец баварской Голландии под кодовым названием "Штраубинг" - нидерландские провинции отделились.

Вместе с той, которая звалась Я.Баденская, но никогда не бывавшей в Баварии, прекратило существование княжество Бавария-Штраубинг-Голландия, а за владение Штраубингом (и Нижней Баварией) разгорелась пятилетная вражда между баварскими католическими герцогами, которая усугублялась опустошительными войнами с последователями казнённого реформатора Яна Гуса из соседней Богемии. Всё завершилось опять разделом территории герцогства между герцогствами Бавария-Ландсхут, Бавария-Ингольштадт и Бавария-Мюнхен.

Но, и что ж хорошего вообще ли есть во всём этом салате?

Влияние культуры и образа жизни нидерландских провинций оставили свои следы в баварском городе Штраубинг. Так Рыцарский зал (Rittersaal) Замка герцога (один из самых больших в средневековой Германии) похож на Зал собраний в Гаагской Резиденции герцога. Одевались и развлекались тогда тоже, кажется, по голландской моде. Так из нидерландских провинций в Баварию "экспортировали" обычай устраивать соревнования по стрельбе по мишени в виде деревянной птицы, который называется "стрельбой по попугаям" (Papageienschießen).

Бавария была в этом тесте, может быть дрожжами, самой плодородной сельскохозяйственной местностью, через которую шли важные торговые и транспортные пути, в том числе вдоль Дуная и от Альп до Богемии. И вот - всё так и пышит! Во время правления баварских герцогов ещё лучше развивается скотоводство, земледелие, рыболовство и охота - населению, должно быть, живётся сытно и очень неплохо...

С середины 14-го века особенно в графствах Голландии и Зеландии случился быстрый экономический рост. Финансируемые за счёт герцогских льгот многие относительно малые города (например, Дордрехт, Лейден, Харлем, Гауда, Делфт и Мидделбург) становятся сильными экономическими центрами. В 15 веке жители герцогства стали свидетелями и участниками заметного оживления промыслов и торговли. Производство солёной сельди расширено при разрешении промысла на больших территориях и с использованием больших кораблей. Итог: рыбная торговля и судостроение процветали - чем потом и славились голландцы.

А ещё Альбрехт выбрал "село" Гаагу (Den Haag - этот город анекдотично до XIX века формально оставался деревней))) в Голландии в качестве своего административного центра и постоянного места жительства. Повезло Гааге. Здесь он поселился в резиденции прежних графов Голландии, появившейся на месте простого охотничьего домика в конце 13-го века. При правлении Альбрехта Гаагская резиденция и его двор стали оживлённым центром, где местные, французские, бургундские и баварское влиятельные лица собирались вместе - в новом центре культурного обмена с ведущими европейскими резиденциями. Тогда и появился в готике «интернациональный стиль» 14-го и начала 15-го века.

Приплюсуем до кучи ещё один брак (императора Максимилиана I из рода Габсбургов с Марией Бургундской, герцогиней Бургундии, Эно и Намюра, графиней Голландии, 1477 — 1482, единственной дочери и наследницы герцога Бургундии Карла Смелого и внучки того самого Филиппа Доброго). Её владения, Бургундия и Нидерланды (как, кстати сказать, и орден Золотого руна, основанный её дедом Филиппом в 1429 году) после свадьбы в в 1477 году и скорой смерти (упала с коня) оказались под властью Габсбургов  (правители Австрии c 1282 года, превратившуюся потом в многонациональную Австро-Венгерскую империю - до 1918 года).

И добавим картофеля...  Война за баварское наследство (вошедшая в историю как "картофельная запеканка война", так как противники сражались не столько друг с другом, а всё больше с неурядицами снабжения своих войск, солдатам приходилось питаться одной (что плохо!) картошкой). 

Этот конфликт был вызван заявленными в 1777 году притязаниями Австрии на Нижнюю Баварию и Верхний Пфальц, после того, как в результате пресечения баварской линии Виттельсбахов, герцогство Бавария отошло к пфальцским Виттельсбахам. Австрия (с Габсбургами) предъявила тогда претензии к Нижней Баварии-Штраубингу.

Один хорошо знакомый дюссельдорфцам и мюнхенцам курфюрст Карл Теодор (правил в 1742-1799 годы, в честь него в Дюссельдорфе названы район Карлштадт и площадь Карлсплатц) вернулся к событиям истории 15 века, посчитав, что может предложить Габсбургам своё нелюбимое наследсво в Баварии в обмен на более симпатичные ему Нидерланды.

...И, говорят, австрийскому императору Иосифу II легко удалось склонить курфюрста Карла Теодора к уступке баварских территорий (баварцам как обидно!) в обмен на "Австрийские Нидерланды", зафиксированной в так называемой Венской конвенции 3 января 1778 г.

Пруссия тогда начала войну против Австрии нападением на Богемию. Когда Фридрих II, двинув свои войска против Австрии, потребовал на основании союзного договора военной помощи от России, Екатерина II предпочла выступить в качестве посредника и поэтому, отказав Пруссии в помощи, категорически предложила обеим державам уладить конфликт мирным путём. Закончилось всё заключением Тешенского мира, посредниками и гарантами при заключении которого стали Россия и Франция (союзничавшая с Австрией).

Вот на этом мудром дипломатическом действии императрицы и остановимся, наконец.

Как городской совет Кёльна "осуществил свою волю".

Читать хроники - это ещё тот "боевик". Можно представить себе такое?

Приезжает в Кёльн турист "некий человек". Погостить. Имя, профессия, цель визита - всё неизвестно. Потом ему (прям так сразу, без перехода) "справедливо" было решено отрубить голову. Но на месте экзекуции его "отбивают" кёльнские ткачи - "насильно выручая" этого человека. В результате - нерукопашный бой: "городской совет одержал победу с великою честью. С другой стороны на поле битвы осталось убитыми семь или восемь человек, другие же бежали". Кто не успел убежать далеко, поплатились своими головами: тридцати трём (!) "были отрублены их головы на сенном рынке, в один или другой день, когда находили нужным". А оставшимся запретили заниматься своим делом, да и дом культуры собраний ремесленников, походивший на дворец, снесли, построив на его месте ... "прекрасную" (!) мясную лавку, чтоб ткачам неповадно было. Кёльнский собор к тому времени уже 150 лет как строится...

Не верится? Читайте в летописи. "Лимбургская хроника" (DIE LIMBURGER CHRONIK, автор блоггер: Тилеман Элен фон Вольфхаген), запись от 1371 года (№90), и вот он полностью:

"...В указанном году, тогда произошли раздор и ссора в городе Кёльне между городским советом и мастерами-шерстоткачами. И произошло вот как. Был некий человек, который прибыл в Кёльн как гость, и которому объявили по справедливому суду, что он лишается своего тела и добра и был осужден на то, что ему должны были отрубить голову. Его привели на поле для суда. При этом было много тех, что были заняты в ремесле шерстоткачестве; они взяли того человека, которого приговорил суд, и повели его силой в город Кёльн, полагая, что они его смогут выручить таким образом. Тотчас выступил судья перед городским советом и внес иск о произошедшем насилии. Городской совет и его сподвижники вооружились и подготовились к битве, и выступили против ткачей, у которых тоже был большой отряд в более чем шестьсот хорошо вооруженных с поднятыми знаменами, и они выступили против них. Но городской совет одержал победу с великою честью. С другой стороны на поле битвы осталось убитыми семь или восемь человек, другие же бежали, хотя их было в два раза больше, чем у совета. В последующие четырнадцать дней было также схвачено тридцать три, им были отрублены их головы на сенном рынке, в один или другой день, когда находили нужным. Также они изгнали некоторых богатых почтенных мужей из названного ремесла, изъяли их имущество и сильно им этим досадили. Они снесли огромный дом собраний, который походил больше на огромный дворец, где они собирались по делам их гильдии. Совет сделал на том месте прекрасную мясную лавку, так что представители названного ремесла более не имели на это место никакого права. Так городской совет Кёльна осуществил свою волю"*.

Читается, как ... сказка о "странном городе". Но это только одна запись, а если дальше взглянуть, хронист описывает не только проишествия, но и ... моду! Блоггер 14 века?

"(91) В это же время начали носить вестфальские чресельные пояса [чресельники] (Westfeilschen lendenire). Они были таковы, что эти чресельники носили рыцари, кнехты и всадники. Они начинались с груди, туго затягивались по спине, и их хватало для самой длинной куртки, они были крепко стеганы почти в палец толщиной. Эта мода пришла из Вестфальской земли"*.

Что "носили в том сезоне" - важно, судя по записям в хронике.

"(93) В год 1372, тогда появилось большое общество в немецких землях, в особенности в земле Гессен, которое называлось – Общество Звезд. В этом обществе рыцари носили золотые, а кнехты – серебряные звезды"*.

Я продолжу. Там дальше - ещё невообразимее! О времена, о нравы (с)!

*Текст переведен по изданиям: Die Limburger Chronik des Tilemann Ehlen von Wolfhagen. Hannover. 1883; Die Limburger Chronik des Tilemann Ehlen von Wolfhagen. Limburg a. d. Lahn. 1995 © перевод с нем. и средненем., комментарии - Котов А. С. 2012

Что происходило на территории Германии в 14 веке?

Распределялась власть: князья и курфюрсты, короли и императоры. Территории: Австрия, Штирия, Чехия, Бавария, Италия, Люксембург. Собрания: курии, рейхстаг и ландтаг. Всё очень запущено раздроблено.

Из "Энциклопедии о Германии" (коротко) - и каких только энциклопедий нет!

Политическое развитие Германии с 13 века характеризуется дальнейшим ростом территориальной раздробленности.

Князья превратились в фактически независимых государей. Наибольшим могуществом пользовались курфюрсты, присвоившие право избрания короля (императора). Королевская власть сохраняла лишь очень ограниченные формальные права верховного сюзеренитета над территориальными князьями, связанными с ней лишь слабой вассальной зависимостью. Императоры стремились сами стать крупнейшими территориальными князьями.

Рудольф I Габсбург (правил в 1273—91) употребил свою власть для создания крупного наследственного владения, закрепив за своим домом Австрию и Штирию.

Генрих VII Люксембург (правил в 1308—13) добился утверждения своей династии на чешском престоле.

Возможность укрепить королевскую власть путём опоры на сильное оппозиционное движение (особенно горожан) против политики папской курии, развернувшееся в Германии в начале 14 века, была упущена королём Людовиком IV Баварским из рода Виттельсбахов (правил в 1314—47), возобновившим старую имперскую политику экспансии в Италию.

Избранный курфюрстами на германский престол чешский король Карл I Люксембург (император Карл IV, правил в 1347—78) узаконил политическую раздробленность (см. Золотая булла Карла IV 1356). Высшая власть в империи признавалась за курфюрстами, имевшими право избирать короля (будущего императора) и решать важнейшие общегосударственные дела.

Император не располагал действенными общеимперскими органами исполнительной власти и общеимперскими финансами (мог опираться только на свои фамильные владения). Общегерманским законодательным органом был рейхстаг, состоявший из курии князей и оформившейся позже курии имперских городов. Однако рейхстаг не являлся в подлинном смысле органом сословного представительства, а всецело зависел от князей. В то время как империя распадалась, в княжествах усиливалась местная централизация. Здесь сложились свои местные сословно-представительские учреждения — ландтаги, состоявшие из представителей земских сословий — дворян, духовенства и горожан.

Германия, XV – XVI века. Гуманизм. Дюрер. Реформация. Фауст.

«О столетие – умы пробуждаются, науки расцветают, как радостно жить!»

1518 год, Ульрих фон Гуттен в письме Вилибальду Пиркгеймеру.

В Германии тогда "объявился" Дюрер. Кстати, много путешествующий. Он же воплотил новый тип художника-ученого (к тому времени уже "привычный в Италии, но еще неизвестный на его родине"). Деятельность его протекала в Германии в период, когда она вступила в полосу потрясений, ознаменовавших кризис феодальной системы. В конце XV – начале XVI столетия в Германии назрела необходимость преобразований. Об этом времени и повествует нам Брюсов в романе "Огненный ангел".

А вот краткая исторически-справочная характеристика того времени (по материалам из предисловия Ц.Несселыитрауса к дневнику Дюрера).

Политическая раздробленность страны, неравномерность экономического развития отдельных областей, вызвавший массовый протест, вылившийся в противостояние католической церкви.  Что и привело к Реформации, через которую ситуация усугубилась повсеместными народными волнениями и привело к Великой крестьянской войне (на самом деле: революции даже рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев).

Иллюстрация из энциклопедии "Восставшие крестьяне штурмуют монастырь. Из хроники 16 века"

Штурмовали монастыри и зарисовывали это в хрониках!.. Последним актом Крестьянской войны была Мюнстерская коммуна 1534—35). Князья смогли использовать Реформацию в своих интересах, проведя секуляризацию (захват) церковных земель и ценностей.

Габсбургам удалось закрепить за своим родом титул германских королей и императоров «Священной Римской империи». Карл V, ставший в 1516 испанским королём, а в 1519 избранный императором «Священной Римской империи», объединил с землями, уже входившими в состав империи, огромные владения испанской короны.

А что в культуре? А тут "умы пробуждаются, науки расцветают, как радостно жить!" (смотрите эпиграф). Последовало обновление немецкой культуры, приобретавшей более светский характер.

В конце XV – начале XVI века в Германии наблюдается быстрое развитие математических, естественных и гуманитарных наук, расцвет литературы, окрашенной антифеодальными и антикатолическими настроениями. Во многих городах возникают и развивают оживленную деятельность кружки гуманистов. При их посредстве распространяется интерес к античности, начинается изучение древних языков и сочинений древних авторов, подобно тому, как это давно имело место в Италии, где культура Возрождения в то время уже достигла расцвета.

Но у немецкого гуманизма существовала "религиозная окраска". Большинство гуманистов Германии оставалось на почве богословия (стремилось главным образом к более углубленному изучению библии и священных книг, к очищению христианства от исказивших его позднейших наслоений).

Изучение сочинений древних авторов способствовало расширению кругозора немецких учёных и дало толчок развитию гуманитарных и естественных наук. Стремление восстановить христианство в том виде, в каком оно существовало в древности, породило критическое исследование христианских источников, что повлекло за собой "революционное" сомнение в истинности ряда догматов католической церкви и в непогрешимости учений средневековых церковных авторитетов (что и вело к Реформации).

В то время в Германии появились и сразу же приобрели известность сатирические литературные произведения, высмеивавшие феодальные порядки и духовенство, как, например, «Корабль глупцов» Себастиана Бранта (1494), «Похвальное слово глупости» Эразма Роттердамского (1509), «Цех плутов» Томаса Мурнера (1512).

В эти же годы наблюдается расцвет народной литературы, публикуются первые письменные редакции широко популярной народной книги «Тиль Эйленшпигель», блестящий подъём переживает поэзия мейстерзингеров. Изобретение и успехи книгопечатания способствуют быстрому распространению новых литературных произведений инаучных трудов в невиданных ранее масштабах.

Изобразительное искусство Германии в первой половине XVI века не осталось в стороне от этого общего подъёма и "вписало" в его историю одну из самых блестящих страниц. Александр Бенуа в своей "Истории живописи" пишет: "По миру художников неслась тогда благая весть: “любите землю, смотрите на неё и изучайте её“, и всякий, кто внимал этой вести, должен был идти вперёд и совершенствовать свое искусство. На этом пути совершенствования ожили сначала фигуры, а затем возник и постепенно приобрел громадное значение пейзаж".

Разнообразие и смелость исканий и, главное, страстность характеризуют искусство этой поры, давшее Германии Дюрера и Гольбейна, Грюневальда и Рименшнейдера, Кранаха и Альтдорфера.

Трактаты Дюрера в  XVI и XVII веках неоднократно переиздавались и переводились на многие языки. В наше время они, как и его дневниковые записи, дают представление о широте кругозора и разнообразии интересов этого человека, одного из крупнейших представителей искусства Возрождения. Так старые записи помогают сегодня почувствовать особенности немецкой культуры этой эпохи. И удивиться. И надеяться на лучшее, на гуманизм.

Время Гёте. Германия, Франкфурт на Майне

18 век, конец его - время Гёте. Он приезжал в Дюссельдорф, "об этом" тут есть музей Гёте. Начну с такой картинки.

Посмотрела (в 2010 году) фильм "Гёте!" - очень он мне понравился. Режиссер фильма Филипп Штёльцл (Philipp Stоеlzl) сказал:

"Первая половина картины – это что-то вроде 'Влюбленного Шекспира', но только про Гёте. А в целом получается как бы история создания бестселлера ("Страдания юного Вертера"), который принес Гёте мировую славу. Факты, разумеется, перемешаны с вымыслом. Смешное и серьезное соседствуют тоже".

Мне понравилось, в роли Гёте - очаровательный Александр Фелинг (Alexander Fehling) - надо прочитать теперь "Страдания юного Вертера").

1749 год. Во Франкфурте родился Иоганн Вольфганг Гёте. Сто лет прошло после Тридцатилетней войны.

Свободный имперский город на Майне также испытал на себе последствия войны, которая опустошила большую часть германской империи. В городе мародерствовали то французы, то имперские войска. Город стремился сохранить нейтралитет, но с этим никто не считался. Когда в 1648 году наступил долгожданный [Вестфальский] мир, у жителей Франкфурта было достаточно оснований, чтобы не только праздновать окончание войны, продолжавшейся три десятилетия, но и быть довольными политическим положением своего города: он сохранил независимость и протестанты удержали свои позиции.

Выгодное положение Франкфурта, лежавшего на пересечении торговых путей, способствовало его расцвету уже в XI и XII веках. К 1150 году относятся упоминания об осенних ярмарках; в XIV веке в городе проводились уже по две ярмарки в год, в XV веке Франкфурт приобрёл славу как город весенних и осенних ярмарок, которые способствовали превращению его в крупный торговый центр.

В истории империи он имеет особое значение: здесь избирались и короновались императоры и короли.

В 1356 году издавна установившийся обычай был закреплен имперским законом, согласно которому выборы короля должны были происходить в часовне Франкфуртского собора. Это место было оговорено в «Золотой булле» императора Карла IV, получившей свое название по скреплявшей её золотой императорской печати.

После этого только пять королей и императоров избирались не здесь, хотя в избирательных актах Франкфурт неизменно указывался как единственное законное место проведения выборов. Из всякого (даже немецкого!) правила есть своё исключение.

После коронования Максимилиана II в 1562 году также и эта церемония, ранее проводившаяся в Аахене, была перенесена в город, где избирались короли и императоры, и так продолжалось во всё время существования старой империи.

В 1372 году Франкфурт сумел добиться статуса свободного имперского города, с этого же времени он получил высшие судебные полномочия и никому не подчинялся, кроме императора.

Франкфурт в глазах современников Гёте. Вот как с изрядной долей юмора - забавно, почитайте! - описан Франкфурт в одном из эссе в 1741 году:

«Город Франкфурт, один из прекраснейших городов германской империи, хотя и средних размеров, но весьма застроен и населён: положение его ни с чем не сравнимо, а местность, его окружающая, одна из приятнейших в мире. С моста через Майн открывается великолепный вид на реку и на город, раскинувшийся по обоим берегам. Как в самом городе, так и в его окрестностях есть прекрасные места для прогулок, повсюду бульвары и сады для гулянья, некоторые из которых весьма удачно разбиты и содержатся в образцовом порядке.

Остается пожалеть, что застройка внутри города по большей части непродуманна и нехороша; большинство домов деревянные, неказистые на вид и не отличаются удобством внутренней планировки; этот недостаток присущ всем старым городам, расположенным по берегам Рейна [а город-то на Майне, что-то он Рейн сюда приплёл?!]. Столь плохая застройка является причиной частых пожаров, уничтожающих нередко целые улицы […].

Среди торговцев здесь встречаются очень приятные семейства. В их домах можно наблюдать необычайную чистоту, которая наряду с их благопристойностью резко отличает их от прочих горожан. Но правда и то, что некоторые слишком уж усердствуют в погоне за чистотой, а ведь и в хороших вещах можно переборщить и выставить себя в смешном виде […].

Деловитость составляет душу этого богатого города: лишь она возвышает его и придаёт ему вес среди достойнейших городов мира. Тут и в среде купцов есть великие и почтенные мужи, поступающие как истинные патриоты, нередко употребляя свои богатства во благо города и во благо своих сограждан, особливо бедняков. Многие из них ещё в молодые годы совершили удивительные путешествия; они изъясняются на приятнейших европейских языках, читают хорошие книги и являют собой истинный пример благородного образа жизни […].

Здесь нередки также и учёные люди, некоторые из них прославились своими занятиями наукой; не все из них, однако, имеют несчастье быть столь бедными, как это часто бывает среди людей подобного званья. Они знают мир и умеют жить, обладая в то же время большой учёностью […].

Здесь в порядке вещей, что всякий портной, столяр, сапожник и им подобный имеет своё званье, своё достоинство. Даже последний лодырь мнит о себе как о гражданине свободного имперского города […].

Старые господа в различных вещах обнаруживают слабости упрямых стариков и не хотят больше следовать моде. Новые господа, напротив, похожи на диких и неразумных юнцов и всякие свои выходки стремятся выдать за приличные манеры […].»

(«Описание города Франкфурта») Иоганн Каспар Гёте, сын хозяина гостиницы «Вейденгоф» и императорский советник

Германия того времени. Свыше трёхсот независимых территорий, почти автономных областей и городов — такова была пёстрая федеративная структура Священной Римской империи германской нации, которую ученый правовед Самюэль Пуфендорф в 1667 году зло, но метко характеризовал как «несообразный и подобный чудовищу организм». 

Материалы о "самом" Гёте. Был он из "новых" или "старых господ"? Историки располагают письмами Гёте с ранних лет.

Первые письма относятся к 1764 году, когда их автору не было еще пятнадцати лет, последнее письмо, адресованное Вильгельму фон Гумбольдту, датировано 17 марта 1832 года.

Дневники Гёте начинаются тоненькой тетрадочкой о первом путешествии в Швейцарию в июне 1775 года.

К ним относят и записную книжку, куда он во Франкфурте и Страсбурге в 1770 и 1771 годах записывал заголовки книг, которые следует прочесть, и делал выписки из уже прочитанных.

Дневники кончаются записью от 16 марта 1832 года:

«Весь день провёл из-за плохого самочувствия в постели».

В дневниках имеются "знаменательные пропуски": они касаются Веймарского периода с июня 1782 по сентябрь 1786 и с ноября 1786 по январь 1790 года, который оттого для учёных "особенно трудно поддается осмыслению". За эти пропуски ответствен в значительной степени сам Гёте.

Количество уничтоженного им поистине удивительно: письма, юношеские работы, фрагменты. Аутодафе, уничтожение собственных бумаг, устраивалось им неоднократно.

Гёте заявлял:  «В самые мои лучшие годы мне часто говорили друзья, которые должны были знать меня: я живу лучше, чем я говорю, говорю лучше, чем пишу; а написанное лучше, чем напечатанное».

Об особой атмосфере перемены места. Путешествующим.

Желаю всегда и всем разнообразия и удовольствий. С новым 2015 годом! Стремитесь к обретению счастья.

"Нашу жизнь объединяет присущее человеку стремление к обретению счастья. Пожалуй, наиболее наглядно реализацию этого стремления демонстрируют как раз совершаемые нами путешествия — во всем их многообразии, во всей парадоксальности и эмоциональной насыщенности..." - сказано человеком знающим, написавшим книгу "Искусство путешествовать"

Помните об искусстве путешествовать. Почитайте, есть так много интересного. Не лишайте себя особого удовольствия, путешествуйте, открывайте новое!..

"Новое место - это способ хотя бы немного пожить другой жизнью, одним глазком взглянуть на иной быт, менталитет, ритм жизни другого города и государства" - прочитала в одном из блогов друзей друзей - верно.

Зимой надо читать книги, лучше всего - сказки. «Германия. Зимняя сказка» - кто написал?

"Да, к старой Германии я и теперь       Привязан, как к старой подруге.        О милых образах прошлых дней        Люблю помечтать на досуге"

Гейне! Поэт, вынужденный жить в изгнании, непрестанно тосковал по родине (а родился он в Дюссельдорфе).

«Германия. Зимняя сказка» - поэма в форме дневника путешественника по Германии: "отчасти реального, местами вымышленного".

Путевые картины, записки путешественника — традиционный жанр литературы. За долгую дорогу перед глазами путешественника 19 века проходят большие и малые города, забытые деревни, речные и лесные просторы. Путешествие в почтовом дилижансе было утомительным, но его неспешность располагала к наблюдениям и раздумьям. И записям, которые потом дают столько поводов для размышления.

Поэт в 1844 году написал книгу «Германия. Зимняя сказка» для своей страны, для немецкого народа. Это его завещание и пророчество - ни много, ни мало! Там есть слова, заставляющие вздрогнуть: как абсолютно точно он предвидел!..

Германия Генриха Гейне. Любовь +/- критичность? Книга-сказка, в которой "Гейне шутит и негодует, иронизирует и содрогается от ужаса". Кажется, никто из писателей во всем мире не называл большую (относимую к главным!) книгу именем своей страны. Согласитесь, что для такого надо очень любить её, родную и ужасную.

"В поэме «Германия. Зимняя сказка» воображение Гейне занимала Германия вся целиком, с её уходящими в средневековье легендами и сказками, философскими системами, прусской военщиной, с ее таможнями и биржами, кирхами и трактирами, где часами толковали за кружкой пива удачливые коммерсанты и умелые ремесленники.

Судьба отечества в прошлом, настоящем и будущем тревожила резкий проницательный ум поэта... В сущности, Гейне задавал своей стране вопросы, талантливо высмеивая карликовых самодержцев, церковных мракобесов, прусскую агрессивную военщину".

Гейне - автор-насмешник, стал изгнанником. За что?.. Он, вообще-то, всегда писал о себе и при этом от своего имени судил свою феодальную страну за её политическое неблагополучие.

Генрих Гейне — по сути, единственный герой всех его произведений. Это он, поэт, видит народ погруженным в зимнюю спячку и призывает верноподданных сограждан взяться если не за оружие, то хотя бы за ум.

Эта заметка (с цитированием) родилась по мотивам прочтения очерка «Стихи, достойные запрета...»: Судьба поэмы Гейне «Германия. Зимняя сказка». Автор: Владислав Александрович Пронин. Интерес к его замечательным мыслям появился как-то "случайно-срециально" и обсуждался мной с его восторженной ученицей. В данном очерке, посвященном истории создания и публикации, восприятию критиками и читателями поэмы Гейне «Германия. Зимняя сказка», использовались работы Е. Ф. Книпович, Ф. П. Шиллера, А. И. Дейча, А. С. Дмитриева, С. П. Гиждеу, Г. В. Стадникова, Я. И. Гордона и других советских германистов.

Выдержки из поэмы даются всюду, где не оговорено, в переводе Ю. Н. Тынянова. Его перевод, опубликованный более полувека назад, обладает поэтической отточенностью и большой точностью. Между тем этот значительный труд выдающегося советского писателя несправедливо забыт.

Тынянов <> сумел передать то, что не удавалось прежним переводчикам: ироническую интонацию, богатство смысловых и лексических оттенков, подтекст.

Вспомнить. Задуматься. О хороших (особенно поэтических!) переводах.

В 30-е годы Гейне переводили редко и случайно. Пушкину и поэтам пушкинской поры Гейне не был особенно близок. Конец 30-х — начало 40-х годов — время резкого поворота в отношении русских поэтов к Гейне.

Что за "ключ" для переложения стихов Гейне на русский дал Некрасов одному из переводчиков? Случайно ли, странно ли, что (кажется) все русские поэты послепушкинской поры - вдруг - обратились к произведениям Гейне, находя в его лирике что-то важное для собственного творчества?.. Теперь же считается, что никто из зарубежных поэтов так прочно не укоренился на русской почве ещё в 19 веке, как Гейне.

На русском языке «Германия. Зимняя сказка» известна в восьми версиях. ... Гейне стал популярен в 40 — 60-е годы благодаря переводам М. Ю. Лермонтова, А. А. Григорьева, М. Л. Михайлова, А. Н. Плещеева, Л. А. Мея, А. Н. Майкова, А. А. Фета, а также многих второстепенных литераторов. Рецензенты даже возмущались, что переводить Гейне сделалось каким-то повальным недугом, всякий посредственный стихотворец полагает, что способен переводить Гейне.

Тургенев очень любил Гейне и сам, как известно, перевел несколько его стихотворений, положенных на музыку Полиной Виардо. И сам же Тургенев написал интереснейшее предисловие к "бесцензурному" переводу "Заезжего":

«Позволяем себе рекомендовать русским читателям предлежащий перевод «путешествия в Германию», одного из самых замечательных произведений гениального Генриха Гейне. Распространяться о достоинствах этой поэмы — нечего: кому же она неизвестна и кто не знает, что именно теперь Гейне едва ли не самый популярный чужеземный поэт у нас в России? — Пересадить этот яркий, душистый — иногда слишком душистый цветок на родимую почву — было задачей не лёгкой, — но насколько мы можем судить, переводчик исполнил её и добросовестно и счастливо, что не всегда совпадает, заметим кстати.

Мы не сомневаемся, что труд нашего соотечественника будет встречен единодушным одобрением всех любителей истинной поэзии, юмора и ума.

Иван Тургенев. Париж декабрь 1874».

«Остроумие как способ подачи материала» было духом творчества Гейне... Как постепенно вызревал замысел такого «путешествия в Германию», как создавалась поэма? При чём тут молодой Карл Маркс? Какова судьба этой книги в разных странах мира? Вот в России, например:

"Гейне приспосабливали к злобе дня, излишне русифицировали, что дало повод выдающемуся знатоку и переводчику Гейне Ю. Н. Тынянову шутливо заметить, что Гейне «одевали в косоворотку нигилиста и народника»".

Специалист знает, что это была одна из книг, оперативно изданных в первые годы войны с Германией. Немногим раньше её отлично удалось перевести. 1938 год. С того времени в (советской и постсоветской) России поэма Гейне «Германия. Зимняя сказка» издается в переводе В. Левика.

Скромным, непритязательным было первое отдельное издание перевода В. Левика. Оно вышло в 1938 году в издательстве «Художественная литература», книжечкой малого формата на газетной бумаге, но у этого перевода оказалось большое будущее. <> Левику удалось свести до минимума дистанцию между оригиналом и подлинником. Перевод шлифовался на протяжении четырех десятилетий. Он дает русскому читателю наиболее точное представление о поэме Гейне.

В настоящее время в Дюссельдорфе — родном городе поэта — открыт институт имени Гейне. Он располагается в старинном особняке на Билькерштрассе, эту улицу часто путают с Болькерштрассе, где находился дом, в котором родился Гейне.

Институт собирает и хранит рукописи поэта. Экспозиция (небольшая, надо признать) знакомит с различными этапами жизни и творчества "изгнанника" Гейне, представляет автографы Гейне, портреты поэта и его родных, прижизненные и другие редкие издания книг Гейне, иллюстративные материалы и мемориальные предметы. Хоть что-то!

Валерий Брюсов. "Огненный ангел"

 "...ангел уносил Ренату на своих крыльях далеко от дому, показывал ей другие города, славные соборы или даже наземные, лучезарные селения..." 

Из исторического романа поэта-символиста Брюсова «Огненный ангел» (1907, по мотивам этого произведения Сергей Прокофьев 20 лет спустя написал оперу, а была ещё одна историческая вещь - «Алтарь победы», описывающий быт и нравы Рима IV века н. э.).

Интересно, что первое издание «Огненного ангела» было оформлено как литературная мистификация. Текст мнимого исторического документа был снабжён многочисленными примечаниями, а Брюсов представился всего лишь редактором и переводчиком с немецкого языка подлинной рукописи XVI века.

В предисловии Брюсов (один из первых русских поэтов, в полной мере раскрывший урбанистическую тему - «городскую лирику»), изучавший историю и выполнившего полный перевод «Фауста» Гёте, перечисляет действующих лиц, которые являются в произведении эпизодическими и с которыми связаны наиболее сомнительные эпизоды (дьявол в образе Святого Духа, архиепископ Трирский, Агриппа Неттесгеймский и доктор Фауст).

Цитирую дальше умные выводы из "преподавательских" комментариев С. П. Ильёва к произведению "Огненный ангел. Повесть в XVI главах". 

Жизнь главного героя и автора "Правдивой повести" продолжалась немногим более 30 лет и полностью укладывается в первую треть XVI века, а время действия - это последние годы широкого антифеодального и антипапского движения (Реформации), чреватого, как показано в произведении, будущей Контрреформацией (с середины 40-х годов XVI века). Эпоха Реформации была "веком Фауста", когда на смену христианскому гуманизму шел научный гуманизм (по терминологии русских символистов, век культуры сменялся веком цивилизации).

Автор "Огненного ангела" представил исповедь сына века ландскнехта Рупрехта, то пассивного свидетеля, то активного участника важных событий в истории Европы первой трети XVI века. Время "повести" Рупрехта - это частное время, вписанное в хронологически чёткую историческую рамку. Историческое время с 1504 года (года рождения Рупрехта) до зимы 1535 года (года написания "повести") - фон для биографии героя с 1504 года до августа 1534 года, историческое время фиксируется только как фон частного времени и не становится объектом непосредственного изображения.

"Огненный ангел" Брюсова - роман "большой дороги". Рупрехт - искатель приключений, благородный авантюрист; как странствующий рыцарь он преодолевает пространство, доступное человеку только в эпоху великих географических открытий.

Географическое пространство романа - сюжетное действие романа в основном не выходит за пределы Германии, если не считать двух эпизодов в финале: встречи Рупрехта с Генрихом фон Оттергейм в Швейцарских Альпах (на территории "Священной Римской империи") и посещения им умирающего Агриппы фон Неттесгейм в Гренобле (Франция).

Действие романа начинается на Дюссельдорфской дороге и заканчивается в Гренобле. Он возвращается: в Кельн, Лозгейм, замок Веллен, монастырь св. Ульфа, Францию, Испанию и Америку; едет из Кельна в Бонн и обратно, из замка в монастырь и обратно, из Страсбурга в Гренобль и обратно. А в Германии (в пределах сюжетного действия) его дорога проходит вдоль Рейна, против течения (от Дюссельдорфа до Кёльна буквально: на барже по воде). Как странник, он знает только чужой дом: придорожную гостиницу, временное пристанище в Кельне, графский замок и т. п. В этом мире для него нет дома, ему открыта только дорога с её случайностями и приключениями.

Пространство до Дюссельдорфа и после Лозгейма дано в романе "пунктиром": точки-города отмечают траекторию пути героя. Географическое пространство как дорога, по которой пролегает путь Рупрехта - от Дюссельдорфа до Лозгейма оно непрерывно; до Дюссельдорфа и после Лозгейма оно становится "цепочкой точечных локализаций"

Центром художественного пространства романа стал город Кёльн. Если от Дюссельдорфа до Кёльна (на суше и на воде) пространство (дороги) Рупрехта было вытянуто в линию, то в Кёльне оно из географического перешло в топографическое и лабиринтное. Открытое пространство "большой дороги" сменилось ограниченным пространством города: набережная, улицы, площади, комнаты в гостинице, дома, церкви, посещаемые Рупрехтом и Ренатой. В этом пространстве лабиринта всего более блуждает Рупрехт в буквальном и переносном смысле слова.

Для Брюсова, автора классической книги "Urbi et orbi", параллель "града" и "мира" - привычный приём сопряжения внутреннего и внешнего, частного и общего, единичного и множественного.

В одном из набросков плана романа действие расписано по дням. Здесь встреча Рупрехта с Ренатой приурочена к 16 августа 1534 года. Согласно этому расписанию, Рената и Рупрехт достигли Кёльна 19 августа вечером. Все прочие дни до 9 сентября они провели в Кёльне. В тексте повествователь редко расставляет даты, однако он не упускает случая уточнить время действия, прибегая к разнообразным приемам привязки действия ко времени, например, давая такие указания: "Этим кончился второй день нашего пребывания в Кёльне и пятый день моей близости с Ренатой".

В конце главы VI повествователь подводит некоторые итоги затраченного им времени от Дюссельдорфа до Бонна: "Три месяца с того утра истекли шесть дней тому назад..." Этот итог позволяет уточнить дату посещения Рупрехтом Агриппы Неттесгеймского в Бонне, где он провел около трёх дней. Встреча Рупрехта и Агриппы имела место в воскресенье 15 ноября 1534 года. В понедельник 16 ноября он возвратился в Кёльн, а в среду состоялся его поединок с Генрихом фон Оттергейм.

Действие главы девятой приходится на декабрь 1534 года. Затем бегство Ренаты из Кёльна точно датируется повествователем: 14 февраля, в воскресенье, в день святого Валентина, римского мученика и патрона (покровителя) эпилептиков (Ренаты) и влюблённых (Рупрехта и Ренаты). В воскресенье 7 марта 1535 года Рупрехт встретился и познакомился с доктором Фаустом и его спутником Мефистофелесом. 8 марта они втроем выехали из Кёльна и в тот же день достигли замка фон Веллен. 10 марта Фауст и Мефистофелес покинули замок. В конце марта Рупрехт в свите архиепископа Трирского приезжает в монастырь святого Ульфа (он прожил в замке две недели и вспоминает о том, что прошло 8 месяцев, как он впервые увидел Ренату). По словам матери Марты, Рената пришла в монастырь месяца полтора тому назад, что подтверждает точность определения времени действия в монастыре (конец марта).

В произведении постепенно вырисовывается исторический образ ренессансного сознания. Поэтому-то исторические события здесь лишь глухо упоминаются, а немногие исторические личности (Агриппа, Вейер, Фауст) подвизаются в эпизодических ролях. Особенность историзма "Огненного ангела" не в воссоздании внешних примет эпохи, хотя это условие соблюдено автором с известной педантичностью, или портретов и характеров исторических деятелей, а в воспроизведении типа мышления современников эпохи Возрождения и Реформации (или Северного Возрождения): ученых, священнослужителей, рыцарей, простолюдинов и пр.

Два плана, о которых сказано выше, также не существуют параллельно друг другу, но по-своему взаимодействуют. Так, в главе третьей сторонник насильственных мер в движении Реформации, единомышленник Иоанна Лейденского (вождя мюнстерской обороны), не находит сочувственного отклика в своих собеседниках: Рупрехт связывает "обновление жизни" с "просвещением умов", а Рената резко осуждает реформаторов как слуг дьявола и решительно утверждает: "Не церковь нам нужно реформировать, а душу свою, которая не способна больше молиться Всемогущему и верить в его слово, а все хочет рассуждать и доказывать". Здесь выражены две реакции на радикальное течение Реформации: просвещенного гуманизма и средневекового мистицизма с его "счастьем погружения души в Бога".

Из беседы с Иоганном Вейером Рупрехт выносит научное (для эпохи Возрождения) представление о несчастных больных женщинах, которых невежественные католические монахи преследовали как пособниц дьявола, называя их ведьмами. Тридцать лет спустя Вейер изложил свои рассуждения в книге, которая действительно сделала известным его имя, как и предсказал Рупрехт в дни молодости ученого. Рассуждения же Агриппы об истинной и ложной магии дали повод его ученику (тому же Вейеру) метко охарактеризовать учителя как великого ученого, но человека другого поколения. Если под истинной магией Агриппа понимал "сокровенные знания о природе", то его современник Фауст (так, как он изображен в повести) представляет ложную магию с ее "ловкими средствами", применяемыми разными "фокусниками и шарлатанами".

Наконец, встреча Рупрехта с инквизитором братом Фомой характеризует взаимоотношения католиков и протестантов, роль вождя Реформации Лютера в рождении легенды о Фаусте и значении инквизиции в судьбах "блудных сынов" эпохи. Крайняя противоречивость мировоззрения Рупрехта, в сознании которого уживались аксиомы гуманизма и предрассудки средневековья (например, вера в сверхъестественное), объясняется тем, что в этом отношении "он только шел за веком", так как "именно в эпоху Возрождения началось усиленное развитие магических учений".

Какие сдвиги сознания во времени отмечает автор "Предисловия к русскому изданию"? Прежде всего отмечается разница в летосчислении, в переходе от юлианского (мартовский год или пасхальный календарь) к григорианскому (гражданскому) календарю (январский год) : "Он родился в начале 1505 года (по его счету в конце 1504 г.)". К этому уточнению находим примечание: "В начале XVI века год еще считался с Пасхи".

Известно, что до 1582 года, когда был введен григорианский календарь, в странах Западной Европы летосчисление велось по юлианскому календарю, согласно которому первым месяцем считался март. Для каждого года праздник Пасхи определялся в пределах с 22 марта по 25 апреля в первый воскресный день, который совпадает с днем весеннего равноденствия или следует непосредственно после него.

А по дороге... Начало одного романа Брюсова.

"Из Нидерланд решил я отправиться сухим путём и выбрал дорогу через Кёльн, так как мне хотелось увидеть ещё раз этот город, где я знавал немало привлекательных часов. За тридцать испанских эскудо купил я себе добрую лошадь, которая без труда могла везти меня и мои вещи, но, опасаясь разбойников, постарался принять облик небогатого моряка. Пёстрое и сравнительно роскошное платье, которым щеголял в пышном Брабанте, я сменил на простую матросскую одежду тёмно-коричневого цвета и перевязал шаровары у колен. Не расстался я только со своей надёжной длинной шпагой, потому что полагался на неё не менее, чем на святую Гертруду, покровительницу всех путешественников по суше. ... Через пять дней приятного пути, со случайными попутчиками, ибо ехал я без лишней торопливости, переправился я через Маас в Венло. Не скрою, что овладело мною несколько недостойное мужчины волнение, когда достиг я местностей, где замелькали передо мною немецкие одежды и слуха моего, так привычно, коснулась бойкая, родная речь! Выехав из Венло рано, рассчитывал я к вечеру добраться до Нейсса, почему попрощался в Фирзене со своими спутниками, желавшими заехать в Гладбах, и свернул, уже один, на Дюссельдорфскую дорогу. ... Я проезжал в это время густым, буковым лесом и не без опаски помышлял о ночлеге в местности, мне совершенно незнакомой, как вдруг с поворота увидел, у самого края дороги, на небольшой просеке, весь скривившийся деревянный домик, одинокий, словно заблудившийся там. Ворота его были плотно заперты, и нижние окна походили скорее на большие бойницы, но под крышей болталась на верёвке полуразбитая бутыль, указывавшая, что это - гостиница, и, подъехав, я начал колотить в ставню рукоятью шпаги. На мой решительный стук и на ожесточённый лай собаки выглянула хозяйка дома, но долго отказывалась впустить меня, расспрашивая, кто я и зачем еду. Я, совсем не подозревая, какого будущего сам добиваюсь для себя, настаивал с угрозами и бранью, так что наконец мне отперли дверь, а лошадь мою отвели в стойло.

...в тот вечер оказался я на пути в Нейсс, в бедной придорожной гостинице..."

Валерий Брюсов, роман “Огненный ангел” (1908). Действие романа – Германия, 1534 год.

"Кому что нравится" - о Возрождении. И о "найденных" в гротах гротесках :-)

Хорошо, что оно было, возрождение. 15 век - это прекрасно, это Штефан Лохнер, например.

Надо помнить про "привязанность человека эпохи Ренессанса к чувственной красоте мира, его стремление сделать праздником земную жизнь". В этой связи, вполне объяснимо, что XV и первая треть XVI века - время высокого подъёма для европейского прикладного искусства.

В разных концах Европы работали художники, делавшие уникальные вещи из природных материалов, передавая посредством их радостное ощущение мира.  Шелка Флоренции и плетенное на коклюшках фламандское кружево, венецианское кружево и стекло, серебряные кубки Нюрнберга и резной камень Милана, падуанская бронза и брюссельские шпалеры, генуэзский бархат, майолика Фаэнцы и лиможская эмаль - даже беглое перечисление дает представление о широкой востребованности художественных ремёсел.

Подобно всей ренессансной культуре, прикладное искусство приобрело светский характер - художники стали выполнять не только церковные заказы, но и получили новых заказчиков - состоятельных горожан процветающих городов юга и севера Европы.

Микроисторическое:

Если в 1532 году семья нюрнбергского доктора тратила на все хозяйственные нужды 171 гульден (20 гульденов дрова, 48 одежда и т. д.), то почти столько же (169 гульденов) было истрачено на покупку серебряной утвари.

Новинки Появились часы, фанерованная мебель, стали прозрачными окна. Учение о перспективе, открытия в анатомии, оптике, химии и математике. Благодаря им изменились не только архитектура и живопись, но и шпалера, керамика, эмаль и декор мебели. Обрели новый декор существовавшие в быту предметы, и возникли новые. Декоративно-прикладное искусство Ренессанса стало одной из наиболее интересных страниц в истории культуры.

Мебель Так, украшением сундука в средневековье был обычно сложный орнамент масверк, восходящий к каменной резьбе собора, или изображение религиозных сюжетов. Теперь же, согласно описанию Вазари, истории, изображавшиеся на передней стороне сундуков, большей частью заимствовались из сочинений Овидия или других поэтов, или же из рассказов греческих либо латинских историков. Также, изображались охоты, турниры, любовные новеллы и тому подобные вещи. И далее знаменитый историк добавляет примечательные слова: кому что нравилось.

Говоря о новых формах мебели, следует, прежде всего, вспомнить кабинет, возникший именно в эпоху Ренессанса с её коллекционерским духом. В шкафах такого типа (со множеством выдвижных ящичков разной формы и размера) надежно сохранялись предметы коллекционирования: медали, камеи, гравюры, и т.д.

Одежда Перемены произошли в изготовлении костюмов, особенно женских. Из них было исключено все то, что в одеянии времен готики придавало фигуре удлиненные линии, которые мало считались с реальными пропорциями тела.

Ушли в прошлое конусовидные головные уборы эннены, доходившие до 50 сантиметров у горожанок, до одного метра у благородных дам, длинные шлейфы и вуали, глубокие треугольные вырезы, неимоверной ширины рукава, свисающие до земли, очень высокая линия талии.

Возрождение - прекрасным в человеке виделось не только духовное начало, но и его тело, костюм стал следовать естественным линиям, тем самым подчеркивая их совершенство. Мужской костюм, хотя и отличный по конструкции от современного (например, вместо брюк носили облегающие штаны-чулки), тем не менее, не стеснял движений.

Керамика Взникла новая отрасль: в мастерских делали тарелки с изображением девичьей головки и короткой надписью. 

Иногда это было просто имя: Маргарита, Кассандра, иногда добавлялся лестный эпитет: прекрасная Камилла, красавица Фламинья. Конечно, такой предмет наглядно демонстрировал внимание жениха он ведь потрудился выбрать в подарок именную вещь. Сегодня подобные предметы обихода из Фаэнцы ("фаянс"?) можно увидеть во многих музеях, в т.ч Эрмитаже, обладающем обширной коллекцией итальянской майолики.

С большим мастерством итальянскими художниками чеканились медали, резались камеи и интальи, изображавшие конкретных людей. Круг заказчиков медалей был весьма широк. Если в средние века в композициях медалей возник обычай помещать изображение святого-покровителя, то теперь...

"...всякий синьор или знатный человек любил давать вырезать какую-нибудь выдумку или эмблему", так описывал моду своей юности ведущий ювелир эпохи Бенвенуто Челлини.

Теперь мастера ставили свою подпись на изделии гораздо чаще, чем их средневековые коллеги. Серебряники владели именными клеймами. С XVI века ткачи помещали свою монограмму на бордюре шпалеры.

Универсальность художников Ренессанса. Многие художники творили в различных областях искусства: в скульптуре, графике, архитектуре, монументальной живописи, и были одновременно ювелирами, резчиками по дереву и камню.

Например, Питер ван Альст являлся главой шпалерной мастерской в Брюсселе. Им и его помощниками была выткана по картонам Рафаэля знаменитая серия ковров, заказанная римским папой для Сикстинской капеллы. Николо Пеллипарио, первое имя среди мастеров майолики, виртуоз многофигурных сцен, которые принесли керамике Италии ообщеевропейскую славу.

Мастера интарсии (мозаики из пластинок дерева разных пород) владели искусством сложной перспективы убегающей к горизонту улицы, с постановкой фигур в разнообразных поворотах. Много "обманного" и причудливого. Курьёзы.

Виртуозно владея рисунком, легко передавая светотеневые градации, художники могли изобразить на дверцах шкафа нечто неожиданное: и приоткрытые дверцы, и полки в шкафу, и тень в глубине, и расставленные на полках в продуманном беспорядке книги, статуэтки, вазы. Да еще лукаво уронить из вазы цветок. Нужно подойти совсем близко, чтобы понять, что находишься перед закрытым шкафом, украшенным интарсией.

И восхищение лишь усиливается, когда оказывается, что автор (например, Джованни да Верона) — не только мебельщик, но и бронзолитейщик, архитектор, скульптор, миниатюрист, человек, вобравший в себя множество знаний своей эпохи.

А ведь и Дюрер, сын ювелира, смолоду обучавшийся этому делу, создавал эскизы, вдохновлявшие ювелиров и серебряников Германии.

Ганс Гольбейн, живя в Лондоне, делал наброски для ювелиров, оружейников, переплетчиков. Ранняя картина Боттичелли «Сила» — не что иное, как спинка судейского кресла, а поздние композиции «Деяния Св.Зиновия» исполнены на передних стенках сундуков, выполненных, очевидно, по церковному заказу.

Переосмысливали и перерабатывали достижения древнего - античного - мира, новое "возродившееся" искусство создало тип орнамента, сыгравший большую роль в последующем искусстве - гротеск.

Вот объяснение названия, данное Б.Челлини: «Гротески были найдены исследователями в неких земных пещерах в Риме, каковые в древности были комнатами, банями, кабинетами. Но, с тех времен почва поднялась и они остались внизу, и так как называют такие места в Риме гротами, приобрели они названия гротесков». Земные пещеры — это прежде всего случайно открытый при земляных работах в 1480 году огромный «Золотой дом императора Нерона», построенный в I веке н. э. Его росписи вдохновили художников Ренессанса на создание собственных композиций, где причудливо сочетались мотивы растительные и анималистические, фигурки людей, архитектурные конструкции, маски, канделябры.

Майолика XVI века не подражала буквально тем сосудам, которые в изобилии находили во время раскопок, тем не менее, очевидно, что этот вид прикладного искусства многим обязан античности.

Демонстрируя эрудицию, художники часто брали сюжеты из Тита Ливия, Плутарха, Плиния Старшего, Валерия Максима, из Овидия, Вергилия, Гомера. Изображая библейские сцены, мастерами итальянской керамики по-новому осмысливались и отображались античные сюжеты, образы и орнаменты.

Архитектоника Античная ордерная система преобразила не только архитектуру. На мебели также стали возникать колонны, пилястры, ниши со скульптурами, карнизы.

Появились новые принципы формообразования. На смену готической вертикали пришли формы, тяготеющие к спокойной горизонтали и ясной архитектонике.

Логику, отличавшую ренессансную архитектуру, можно проследить и в произведениях прикладного искусства: в венецианском бокале, где изящная ножка-балясина легко несла тонкостенную чашу, в высоком серебряном кувшине, бронзовом светильнике, золотой подвеске, (и даже!) в решении костюма.

-------------------------------- Конспект с использованием материалов статьи «Декоративно-прикладное искусство Возрождения» Л. Лившица (научный сотрудник Эрмитажа)

Видео-реконструкция: как строился собор 13 века. Ксантенский.

Мы посмотрели с КлубОКом на примере Ксантенского собора (ровестник и даже "родственник Кёльнского) - вот как строились соборы в 13 веке.

Точно об этом месте известно следующее. Время после смерти Карла Великого.

Представления о былом имперском единстве ещё долго сохранялись в сознании современников, рассматривавших новые каролингские королевства как составные части одного целого. С 843 по 855 годы трое Каролингов, преемников Карла Великого (внуки) и Людовика Благочестивого (сыновья), поддерживали довольно тесные отношения.

С 845 г. начинается новый этап норманнской агрессии. Объектом нападений становится, преимущественно, территория Западно-франкского королевства.

В поздней Никоновской летописи сообщается о смуте в Новгороде, жители которого были недовольны правлением варяга (норманна?) Рюрика. Событие отнесено к 864 году, то есть когда по Ипатьевской летописи Рюрик основал Новгород.  Что там, празднует Новгород в этом году своё 1050-летие?

1050 лет тому назад в Ксантене - на историческом этапе норманнской агрессии - творилось следующее, упомянутое в одной летописи, которую из-за подробного описания событий именно этого города назвали "Ксантенскими аналлами" - "гнусные поступки":

"864 год. При чудовищном наводнении неоднократно уже упоминавшиеся язычники, всюду разоряя Церковь Божью, добрались по Рейну до Ксантена и опустошили [это] славнейшее место. А также, к великой скорби всех, кто это видел и слышал, они сожгли церковь святого Виктора, сооружение достойное удивления. Всё, что нашли внутри и снаружи святилища, они разграбили. Однако духовенство и весь народ убежал недалеко. Но саму церковную сокровищницу они, охваченные после этого сильным бешенством, вернули на место. Святые же мощи Виктора настоятель монастырской братии, сев на лошадь и поставив ящик перед собой, вместе с одним священником ночью перевез в Кельн, подвергаясь при этом великим опасностям и избежав их только благодаря заслугам святого. В то время в качестве правителя и епископа главным там был, по-видимому, Гюнтар, племянник молодого Хильдвина. Разбойники же, после совершенного [ими] гнусного поступка, отыскали недалеко от монастыря маленький остров, соорудили укрепления и жили там некоторое время. Но какая-то часть из них двинулась оттуда вверх по реке; они сожгли большую королевскую виллу и потеряли при этом более ста человек, так что один из их кораблей вернулся обратно пустым. Другие же, как только взошли на свои корабли, смущенные возвратились к своим. Теперь Лотарь вооружил свои корабли и думал напасть на них, но его приближенные не одобрили этого. И, напротив, проворные саксы активно действовали на другом берегу реки, так что одного из их королей, по имени Гальб, который в заносчивой храбрости пытался напасть на их берег, они убили, сбросив его и почти всех, следовавших за ним, в ту самую реку. После этого остальные из страха оставили названное выше место и искали неизвестно чего. Людовик же почти весь год оставался в Баварии, опасаясь восставших моравов, равно как и своего сына. Упомянутый выше архиепископ Гюнтар из Кельна и архиепископ Титгауд из Трира по приказанию папы Николая в том же году пришли в Рим по причине нарушения Лотарем супружеской верности, которое он совершил незадолго до этого, потому что они вместе с их суффраганами потворствовали ему в этом без законного основания [и] вопреки христианской религии. При этом они взяли с собой многочисленные сентенции, оформленные как будто в соответствии с каноническим авторитетом. На римском синоде, осужденные со всеми их утверждениями, они были совершенно опровергнуты и отпущены после того, как им была запрещена на время какая-либо священническая деятельность.

Цитата из документа ANNALES XANTENES (Ксантенские анналы, пер. с лат. А.И.Сидорова. По изданию "Историки эпохи Каролингов", М.РОССПЭН, 1999)

По одной из версий Рюриком являлся викинг Рорик Ютландский (или Фрисландский), получивший в своё время от императора франков Людовика Благочестивого (сына Карла Великого) в лен "владения на побережье Фризии с центром в Дорестаде на который совершали набеги викинги", а в 841 году был изгнан оттуда Лотарем I (сыном Людовика, внуком Карла).

А раз имя Рорика всплывает в Ксантенских анналах, надо, на всякий случай, зафиксировать, что ещё говорится о Рорике этом: его помнят в связи с набегом на земли Фризии. В 850 году Рорик повторно грабит "Фризию и другие места по Рейну". Король Лотарь I был вынужден уступить Рорику Дорестад и большую часть Фризии, "взамен крестив его". Около 857—862 годов Рорик, по версии некоторых писателей, покоряет славян-вендов. В 873 году Рорик, «желчь христианства» по словам Ксантенского хрониста, приносит клятву верности Людовику Немецкому. В 882 году император Карл Толстый передал Фризию Готфриду, племяннику Рорика, видимо в связи с кончиной последнего.

Долго и непонятно читать, а что делать? Это такая штука, историю сначала пишут, потом о ней читают, потом в музеях находки показывают и рассказывают. По музею пройтись хотите?

Листая книги (о Гейне и путеводители)...

...Хотела дверь одну ("припасённую" для исследования, недюссельдорфскую, но красную и историческую) показать. И запомнить про "багрово-красный дух Средневековья". Фотография с дверью никак не хочет правильно вставляться!.. Что за напасть?

Пока отложу фото в сторону, возьмусь за "книжную полку", почитаю и порекомендую всем, кто сравнивает Россию и Германию и уважает лирику, интересуется 19 веком и историей+литературой этих стран. И ещё тем, кому интересен Тютчев и Гейне - поэтически и человечески.

Не перестаю удивляться мыслям и судьбам поэтов. Читаю сегодня:

"С глубочайшим презрением Гейне относится не только к политическим приличиям, но и к самой политике; ... он заявляет, что на великие явления политической жизни следует смотреть с высоким поэтическим равнодушием, судить не как моралист и не как политик, а как разумный зритель в большом театре, где комедиантов хвалят и порицают не за их роль, а за их игру. ... Он настроен тоньше, он критикует не роль, а игру... Здесь обнаружены главные предпосылки гейневской морали — эстетические.

В Мюнхене снова оживилась поэтическая деятельность Гейне. Какая ирония судьбы! — вспоминал он в 1830 году: «я, любящий больше всяких других занятий следить за грядами тучек, угадывать метрическую прелесть слова, подслушивать тайны стихийных духов и погружаться в чудесный мир старых сказок,— я должен был издавать «Политические Анналы», обсуждать современные интересы».

Зима 1828 года была тяжела для Гейне. Он приехал подавленный заботами о хлебе, о недававшейся карьере; в Мюнхене ему досаждала скучная редакторская работа. Его письма полны жалоб: ужасный климат, он его убивает; всюду духовная мелкота, самая глубочайшая; его мучают нестерпимо головные боли; наконец, он заболевает настолько серьезно, что думает о распоряжениях на случай смерти".

Заметим, что ему тогда было чуть более 30 лет...

Материалы, рассказывающие очень интересно о любви к городам и странам, родным и чужим - исследование Тынянова* "Тютчев и Гейне" беру себе "на книжную полку" и в работу. Почитать и подумать. О статье этого автора "Блок и Гейне" читаю в актуальном контексте: "Её научный удел, как и жребий незавершенных трудов Тынянова о Гейне, оказался частью трагикомической судьбы наследия Гейне в России и его оценки в русской литературной мысли XX века"... Что это?!? Есть не только трагикомические судьбы у поэтов, у их наследия, но и даже у научных исторических и литературных исследований?

*Тынянов - переводчик поэзии Гейне (принципы своих переводов он изложил в статье «Портрет Гейне»). Родился 120 лет назад в еврейской семье. Окончил историко-филологический факультет Петроградского университета в 1918 году. В 1919-20 годах Тынянов преподает литературу в школе, а в 1921—30 он был профессором (!) Института истории искусств. Писательствовал и переводил. К концу 1920-х годов рассеянный склероз, которым Тынянов страдал с молодости, приводит к частичной утрате работоспособности. К началу войны Тынянов уже был инвалидом. Умер в декабре 1943 года похоронен на Ваганьковском кладбище.

Читаю материалы монографии Тынянова, опубликованные по рукописи — незавершенной работы (1917—1920), узнаю, что в ранних списках своих неопубликованных работ в конце 1920 года Тынянов уже называл «исследование „Тютчев и Гейне“». Вспоминая о знакомстве с Тыняновым в 1913 г., сообщается, что он уже в то время изучал биографию Гейне (архив Ю. Г. Оксмана). К университетским годам относится и большое количество выписок и конспектов литературы по немецкому романтизму и биографии Гейне (ЦГАЛИ, АК). Не позже лета 1921 года была подготовлена к печати статья «Тютчев и Гейне».

В этой незаконченной монографии можно найти неизвестные переводы художественной и эпистолярной прозы поэта. Работа любопытна ещё в одном отношении — как первый известный случай, когда Тынянов позволил себе нарисовать некоторые картины рукой беллетриста (интересно мне для работы над аудио-гидом - пассажи о Мюнхене и мюнхенцах!). Узнаю, что в планах Тынянова фигурировали темы замыслов: «Тютчев в Мюнхене» и «Греч и мать Гейне»...

Об одном городе. И о другом городе.

"Причина заключается в том, что -NN- вовсе не город, -NN- - лишь место, где собирается множество людей, и среди них немало умных, которым все равно, где они находятся; они-то и составляют интеллигенцию -NN-а. Проезжий чужестранец видит только втиснутые в линию однообразные дома, длинные, широкие улицы, проложенные по шнурку, почти всегда по усмотрению отдельного лица и не дающие никакого представления об образе мыслей массы.

Только счастливец может разгадать кое-что в области частных убеждений обывателей, созерцая длинные ряды домов, старающихся, подобно самим людям, держаться дальше друг от друга и окаменевших во взаимной неприязни.

Лишь однажды, в лунную ночь, когда я, в несколько поздний час, ... я заметил, как это черствое состояние перешло в кроткую меланхолию, как дома, столь враждебно стоявшие друг против друга, теперь, словно добрые христиане, обменивались умиленными взглядами, и, готовые упасть, устремлялись примиренно друг к другу в объятия, так что я, несчастный, идя посередине улицы, боялся быть раздавленным. Иным эта боязнь покажется смешною, да и сам я над собой смеялся, когда на следующее утро проходил по тем же улицам, глядя на все трезвыми глазами, а дома прозаически зевали, стоя друг против друга. Действительно, требуется несколько бутылок поэзии, чтобы увидеть в -NN-е что-либо, кроме неодушевленных домов да ... берлинцев".

Да, теперь я "разглашу" эту NN-загадку. Речь идёт о Берлине, каким его видит выходец из Дюссельдорфа, поэт Генрих Гейне (цитирую из его "Путевых картин" 1827 года).

"Здесь трудно увидеть духов. В городе так мало древностей, и он такой новый, и все же новизна эта уже состарилась, поблёкла, отжила. Дело в том, что возник он, как отмечено, не по желанию массы, а главным образом по воле отдельных личностей. Великий Фриц, конечно, ещё лучший среди этих немногих; всё, что он застал, было лишь прочным фундаментом; только от него город воспринял свой особый характер, и если бы по смерти его больше ничего не строилось, то остался бы исторический памятник духу этого удивительного прозаического героя, с истинно немецкой храбростью развившего в себе утонченное безвкусие и цветущую свободу мысли, всю мелочность и всю деловитость эпохи.

Таким памятником представляется нам, например, Потсдам; по его пустынным улицам мы бродим, как среди посмертных творений философа из Сан-Суси, он принадлежит к его oeuvres posthumes (1); хотя Потсдам и оказался лишь каменною макулатурою, хотя в нём много смешного, все же мы смотрим на него с настоящим интересом и время от времени подавляем в себе желание посмеяться, как бы боясь получить по спине удар камышовой трости старого Фрица".

________________________________ 1 Посмертным произведениям (фр.).

Смотрите, как выглядит для Гейне Берлин против Мюнхена:

"Всё вышесказанное относится только к внешнему виду Берлина, и если сравнить с ним в этом смысле Мюнхен, то с полным правом можно утверждать, что последний составляет полную противоположность Берлину. Ведь Мюнхен - город, созданный самим народом, и притом целым рядом поколений, дух которых до сих пор ещё отражается в постройках, так что в Мюнхене, как в макбетовской сцене с ведьмами, можно наблюдать ряд духов в хронологическом порядке, начиная с багрово-красного духа средневековья, появляющегося в латах из готических дверей какого-нибудь храма, и кончая просвещённо-светлым духом нашего времени, протягивающим нам зеркало, в коем каждый из нас с удовольствием узнает себя.

В такой последовательности заключается элемент примирения; варварство не возмущает нас более, безвкусица не оскорбляет, раз они представляются нам началом и неизбежными ступенями в одном ряду. Мы настраиваемся на серьёзный лад, но не сердимся при виде варварского собора, который все ещё возвышается над городом, напоминая прибор для стаскивания сапог, и даёт в своих стенах приют теням и призракам средневековья. Столь же мало вызывают наше негодование и даже забавно трогают нас замки позднейшего периода, похожие на косички к парикам, неуклюжее, в немецком духе, подражание противоестественно гладким французским образцам - все эти пышные здания, полные безвкусицы, с нелепыми завитками снаружи, а внутри еще более изукрашенные кричаще пёстрыми аллегориями, золочеными арабесками, лепкой и картинами, на которых изображены почившие высокие особы: кавалеры с красными, пьяно-трезвыми лицами в обрамлении париков, напоминающих напудренные львиные гривы, дамы с тугими прическами, в стальных корсетах, стягивающих их сердца, и в необъятных фижмах, придающих им ещё большую прозаическую полноту.

Как сказано, зрелище это не раздражает нас, оно обостряет живое чувство современности и её светлых сторон, и когда мы смотрим на творения нового времени, возвышающиеся рядом со старыми, то, кажется, с головы нашей сняли тяжелый парик и сердце освободилось от стальных оков. Я имею здесь в виду радостно-светлые храмы искусства и благородные дворцы, в смелом изобилии возникающие из духа великого мастера - Кленце".

Живопись нижнего Рейна. "История живописи" Александра Бенуа (1912-1917)

Продолжаем лекторий :-) Интересно рассказывает нам Бенуа про НЕМЕЦКИЙ ПЕЙЗАЖ В XV И XVI ВЕКАХ

1 - Введение в немецкую живопись Само собой разумеется, что к готической семье принадлежит немецкая живопись. Впрочем, сейчас же приходится задать вопрос: можно ли говорить о немецкой живописи, как о целом и едином явлении? Различные провинциальные школы продолжали идти своими особыми путями. Школа нижнего Рейна, Кёльна, славившаяся ещё в дни Вольфрама фон Эшенбаха, примыкает к Нидерландам, школа верхнего Рейна тяготеет к Бургундии, в южной Швейцарии в Тироле замечаются итальянские влияния, нюрнбергская живопись вырабатывает свои особенности и опять-таки особый стиль сказывается в картинах мастера Зестского алтаря. В Богемии, в замке Карлштейн, благодаря стараниям Карла IV, короткое время цветет совершенно особая живописная школа вокруг пражского мастера Теодора и моденского живописца Томмазо.

Однако известная черта является общей для всей немецкой живописи - это черта некоторой распущенности. Если северное готическое искусство Франции означает крайнюю степень волевой выдержки, системы, усилий, направленных к исканию одного общего стиля, а нидерландская живопись, выросшая из французской, остается почти в тех же границах "строгости", то немецкая живопись представляет собой, в общем ряду отдельных исканий, нечто беспорядочное, иногда даже произвольное. Немецкая "школа" поэтому самая бессистемная во всей европейской живописи. Это, однако, еще не значит, чтобы она не была интересной и значительной. Проблемы, полные гениальности, и вдохновенные открытия встречаются в ней на каждом шагу, и сравнивать ее, например, с неподвижностью и архаизмом Испании невозможно.

XIV век проходит для немецкого пейзажа без особых завоеваний. Богемская иконопись стоит особняком и ничего не даёт для интересующего нас вопроса.

Полнее всего выражены немецкие идеалы XIV века в росписи монастырской церкви в Вингаузене (Ганновер), сплошь покрывающей стены стилизованным растительным орнаментом, среди которого стоят, вернее, "едва шевелятся", архаическо-плоские фигуры святых. Общее впечатление от этой росписи очень праздничное и "садовое". Это пейзаж в виде монументальной стенной декорации. Впечатлению сада способствует преобладанию зелёных и синих красок.

... Немецкие миниатюры того времени лишь слабые подражания французским, но некоторые из них интересны по своим бытовым подробностям. Таковы, например, иллюстрации к "Путешествию Генриха VII в Рим" (Codex Balduini, приблизительно 1350 г., в Трире). Иллюстратор обозначает местность самым беспомощным образом. Воины, движущиеся вдали за горами, такого же роста, как и передние. Все полно таких ребяческих недочетов, какие во французской миниатюре преодолены были уже за пятьдесят-шестьдесят лет до того; но важно уже то, что немецкое изобразительное искусство стало решительно освобождаться от византийских оков, стеснявших её дольше, чем другие страны.

Как эта книга, так и кассельский "Виллегальм фон Оранзе", а также литургические книги, украшенные миниатюрами монахом Зигфридом Кальбом (ныне в Вюрцбурге), бревиарий архиепископа Балдуина (ныне в Кобленце) и даже более ранние сборники поэзии (знаменитая "Manessische Handschrift" и "Weingartner Handschrift", первая в Париже, вторая в Штутгарте) - все обличают уже формы и приемы общего, "интернационального" готического стиля, но с некоторыми местными оттенками.

Однако пейзажные мотивы отсутствуют в них почти совершенно или же встречаются лишь в каллиграфических орнаментальных ухищрениях. Эффектные, полные огня боевые сцены в "Мировой хронике" Рудольфа фон Эмс или в "Виллегальме фон Оранзе" исполнены в совершенно "плоском" стиле, и фонами служит им золото или иной какой-либо ровный, яркий колер; весь же остальной "пейзаж" сводится к узкой полосе земли под ногами действующих лиц.

Но вот к концу XIV века намечаются более решительные шаги к правдивому изображению вещей. Золотой фон остается излюбленным как в картинах, так и в миниатюрах (в первых картинах - до самого конца XV века), но всё, что "не небо" - здания, поля, леса, дороги - начинает становиться предметом изучения и воспроизведения.

За золото при этом держались, кажется, главным образом, потому, что оно сообщало всему гармонию и праздничное вечернее настроение. Нельзя искать в этом обновлении немецкой живописи непременно следы подражания чужеземным образцам. Немцы должны были фатально придти к тому же, к чему пришли родственные им по культуре народы. Но возможно, что в том или другом случае мы имеем дело с влиянием французской, нидерландской и даже северно-итальянской живописи.

Не следует игнорировать ту массу устных сведений, которые доносились из чужих стран о сделанных там открытиях. Для людей даровитых необязательно каждый раз видеть что-то новое в образцах, бывает достаточно и слышать о нём. По миру художников неслась тогда благая весть: "любите землю, смотрите на неё и изучайте её", и всякий, кто внимал этой вести, должен был идти вперед и совершенствовать свое искусство. На этом пути совершенствования ожили сначала фигуры, а затем возник и постепенно приобрел громадное значение пейзаж.

2 - Неизвестные мастера 15 века

К первым дошедшим до нас примерам пейзажа в настоящем смысле слова принадлежат фоны на двух картинах Мюнхенского национального музея ("Распятие" и "Воскресение Друзианы"), принадлежащих к баварской школе и относящихся к 1390-м годам. На первой позади трагической фигуры Распятого, рыдающей Богоматери и тоскливо взирающего св. Иоанна раскидывается зеленое поле с серой дорогой, которая делает большой изгиб и разделяется на два пути, скрывающиеся в глубине за пригорком. На золотом фоне видны нежные силуэты дерева (березы?) и кустик. Мотив самый незамысловатый, но именно поэтому особенно редкий и драгоценный. Художник хотел передать впечатление глубины и достиг этого очень скромными средствами¹. На второй картине пейзаж обнаруживает уже большую изощренность. Он должен изображать городские ворота и позади них, за стеной, храм. Ворота вышли при этом невозможно тесными и низкими, а собор валится на передний план. Но важна сама попытка уйти от плоских кулис, попытка передать посредством "интуитивной перспективы" глубину и различные планы.

То же преследование рельефности и глубины сказывается и в картинах неизвестного брегенцского мастера, хранящихся в мюнхенском Георгиануме и относящихся к первым десятилетиям XV века. Художник решается изобразить, как бы с высоты, сад вокруг гроба Господня, самое шестиугольное здание гробницы и даже - через открытую дверь внутренность последней.

В картине "Бичевание Спасителя" он рисует комнату Пилата и расставляет в ней нервно жестикулирующие фигурки. Неважно, что линии потолка при этом у него расходятся, вместо того, чтобы сходиться, что столб, к которому привязан Христос, упирается в пол не на том месте, где следовало бы, что вся постройка напоминает те условные декорации, к которым за сто лет до этой немецкой картины стал прибегать Джотто, что французы и нидерландцы к тому времени справляются уже с подобными задачами гораздо увереннее. Все же намерения здесь изумляют своей смелостью, и автор "Бичевания" является для искусства своей страны одним из пионеров. Даже та подробность, что упомянутый столб перерезает открытую в глубине комнаты дверь, есть уже "завоевание" большого значения; художник предыдущего поколения не позволил бы себе такой вольности и просто не справился бы с задачей.

Ведь художественное первобытное чувство учит рисовать каждый предмет отдельно и так, чтобы его видели вполне. Ни одна форма не должна отнимать что-либо от другой, заслонять ее. Это мы наблюдаем и в детских рисунках. Замечательны также в этих картинах Георгианума попытки передать светотень. Несмотря на чудовищные ошибки в перспективе, общее впечатление довольно рельефно, и это достигнуто, главным образом, благодаря тому, что в оттенках проявляется известная наблюдательность и даже намёк на систематичность. Только нет еще падающих теней, но в эту эпоху такие тени составляют редкость даже в живописи Нидерландов и Италии.