"Эта книга — не просто история ошибки, трагические последствия которой я сознаю так же, как и все остальные. Мало сожалеть о прошлом; необходимо извлекать из прошлого уроки". Ф.Тиссен, 1940
Дюссельдорф, январь 1932* года. При поддержке господина Тиссена (о себе говорящего "католик, родившийся на берегах величественного Рейна") состоялась встреча промышленников, которые с неподдельным интересом прослушали "Дюссельдорфскую речь".
В 1939 году Тиссену и его семье пришлось бежать из Германии (выехав как-будто на "трёхчасовую экскурсию в Италию"). Доехав до Швейцарии, он пишет в рейхсканцелярию:
«МЕМОРАНДУМ
На заседании рейхстага 1 сентября отсутствовало сто депутатов. Места отсутствовавших заняли функционеры нацистской партии. Я считаю это грубым нарушением конституции и выражаю протест.
Я требую информировать немецкий народ о том, что я, как депутат рейхстага, голосую против войны. Если остальные депутаты действовали так же, общество должно быть об этом информировано."
О судьбе и раскаяньи Тиссена - судите по книге, а я приведу два предисловия к ней - издателя (сокращённо) и автора, полностью, так как там есть, о чём задуматься.Предисловие издателя
У этой необычной книги необычная история, и рассказать ее необходимо.
Когда в сентябре 1939 года разразилась Вторая мировая война, крупный немецкий промышленник Фриц Тиссен бежал из Германии в Швейцарию. Почти все мировые газеты, журналы, агентства печати и издатели сразу же попытались приобрести его воспоминания или, по меньшей мере, правдивую историю его разрыва с Гитлером и побега из нацистской Германии.
История человека, игравшего величайшую роль в немецкой промышленности, ярого националиста, организовавшего пассивное сопротивление в Руре в 1923 году; человека, который более пятнадцати лет поддерживал Гитлера и финансировал его движение, способствовал приходу нацистов к власти, — это одна из самых необычных историй мировых кризисов. Тиссен верил, что именно нацисты смогут спасти его страну от большевизма, а они в конце концов конфисковали всю его собственность.
...Прибыв в Локарно, Тиссен не мог согласиться ни на одну просьбу о публикации, поскольку дал слово чести швейцарскому правительству воздерживаться от каких– либо заявлений или публикаций, пока находится на швейцарской территории. Следовательно, я понимал, что бесполезно встречаться с ним лично, и попытался установить с ним связь через своих друзей. Эти попытки успехом не увенчались. В марте 1940 года Тиссен выехал из Швейцарии в Брюссель, чтобы встретиться с умирающей матерью, и я узнал, что из Брюсселя он отправится в Париж. ... Теперь оставалось убедить Тиссена написать мемуары и поскорее опубликовать их.
... Тиссен сказал, что готов немедленно опубликовать свои письма, посланные Гитлеру, Герингу и другим официальным лицам после его разрыва с нацистами, и те, в которых он объяснял, почему покинул Германию. На самом деле он уже послал эти письма одному своему другу в Америку для опубликования. Тиссен сказал, что был бы рад, если бы эти письма также издали бы в Англии, Франции и в как можно большем числе стран, но в данный момент больше ничего публиковать не хотел бы.
Пока Тиссен оставался в Париже, я виделся с ним каждый день и как-то напрямик спросил его: «Вы хотите помочь нам уничтожить Гитлера или нет?» Поскольку он ответил категорическим «Да», я попытался убедить его в том, что его мнение и все имеющиеся у него документы окажут максимальное воздействие, если будут оглашены во время войны, а не после. После третьего или четвертого разговора он начал понимать, что в разгар войны против гитлеризма бесполезно иметь мощное оружие и не пользоваться им немедленно.
Решившись написать воспоминания, Тиссен стремился сделать это как можно быстрее, а свои письма захотел опубликовать еще до завершения книги. Эти письма появились в американском журнале «Лайф» 29 апреля 1940 года...
...На Ривьере я провел почти три недели, работая с Тиссеном день и ночь. Обычно он начинал работу около половины десятого утра и без перерыва диктовал часа три. Диктовал он очень быстро по-немецки и частично весьма бегло по-французски, перескакивая с одного предмета на другой. Сведения рвались из него: он словно не знал, как побыстрее избавиться от них. В час дня во время второго завтрака мы продолжали работу в длительных беседах. Все, надиктованное утром, днем распечатывалось и представлялось Тиссену вечером. Он очень тщательно по два-три раза корректировал каждую страницу и в конце концов одобрял отдельные главы.
В период нашего сотрудничества в Монте-Карло Тиссен произвел на меня неожиданное впечатление. Прежде я никогда с Тиссеном не встречался, и он оказался полной противоположностью созданному в моем воображении образу стального короля, ведущего производителя вооружений и человека, связавшего свою судьбу с нацизмом. Передо мной был очаровательный пожилой джентльмен, необычайно остроумный, с потрясающим чувством юмора. Он любил хорошую еду, изысканные вина, и наши ленчи редко занимали менее трех часов. Я водил его по всем знаменитым ресторанам Ривьеры: в «Шато Мадрид» высоко в горах, в «Бонн Оберж» близ Антиба, «Коломб д'Ор» в романтическом Сен-Поле и во многие другие, славившиеся своей великолепной кухней. Ни один из нацистских лидеров не избежал его уничижительных характеристик, как и очень немногие из его коллег-промышленников. ...
Говоря о серьезных проблемах и личном опыте, он почти ежедневно прерывал монолог и колотил себя кулаком по лбу, восклицая: «Ein Dummkopf war ich!.. Ein Dummkopf war ich!..» (Каким же идиотом я был!.. Каким же идиотом я был!..) Затем он выражал надежду на быстрейшее издание своей книги в Америке и неоднократно повторял: «Я очень хочу рассказать американским промышленникам о своем жизненном опыте».
У меня сложилось четкое впечатление, что его чувства к Гитлеру были не просто неподдельными, но глубоко искренними. Тиссен отвечал на все задаваемые мною вопросы, рассказывал все, что знал, за одним исключением: он не желал говорить о точном своем вкладе в нацизм, хотя признался, что где-то в безопасном месте хранит документы на все суммы, потраченные на нацистов. Мне не терпелось заполучить фотокопии расписок и квитанций для иллюстраций этой книги, но он не желал говорить мне о их местонахождении.
10 мая в восемь часов утра я включил радио и услышал голос французского министра информации Фроссара: на рассвете немецкая армия нарушила границы Голландии, Бельгии и Люксембурга — война на Западе началась. В 10 утра я сообщил эти новости Тиссену. Он отреагировал очень своеобразно, побледнел, не хотел верить, сказал, что точно знает: немецкий Генеральный штаб всегда был против наступления на Западе, и единственное объяснение он видит в том, что таким образом высшее армейское командование стремится избавиться от нацистов, толкая их к неминуемому поражению. Тиссен заявил, что, точно зная объемы производства тяжелой немецкой промышленности, дефицит определенных видов сырья, плохое качество стали, используемой в некоторых отраслях военной промышленности, он уверен в том, что Германия никак не может победить в этой войне. ...
К концу мая мы почти завершили работу. Тиссен закончил, откорректировал и одобрил к изданию более половины книги. Оставшиеся главы он надиктовал, но необходимо было проверить некоторые даты и факты, что невозможно было сделать в Монте-Карло. Поэтому я вернулся в Париж, четко понимая, что где-то в начале июня придется вернуться в Монте-Карло, дабы получить готовую к немедленному изданию книгу.
Когда я приехал в Париж, немецкая армия уже прорвалась в Седан. Что случилось в течение последующих дней и какой была жизнь в Париже в тот период, знают все. С каждым часом ситуация становилась все опаснее; нечего было и думать о новой поездке в Монте-Карло, не зная, остановят ли немецкую армию и сможем ли мы бежать из Парижа.
Ночью 11 июня я выехал на автомобиле из Парижа и после невообразимой четырнадцатичасовой поездки в условиях, описанных во множестве книг, прибыл в Тур. Я захватил очень мало личных вещей, но со мной были мемуары Тиссена. Два дня спустя я снова был в дороге, ехал в Бордо, а после капитуляции Франции на английском эсминце покинул ее берега. В море я пересел на британское торговое судно, доставившее меня в Англию. Автомобиль и большую часть вывезенных из Парижа вещей я бросил в гавани Бордо, но сумел спасти рукопись Тиссена.
В Лондоне друзья-политики, редакторы газет и издатели убеждали меня издать книгу Тиссена, но я полагал, что не имею на это права, ничего не зная о его судьбе, не зная, нашел ли он безопасное убежище. Месяцами я пытался напасть на его след, но достоверная информация была недостижима. По некоторым источникам, он бежал в Америку, по другим — все еще находился на Ривьере, по третьим — передан французами в гестапо. В такой ситуации я не мог опубликовать ни одной главы из его мемуаров.
Из Англии в Соединенные Штаты я вернулся в феврале 1941 года, надеясь, что сумею выяснить, что же случилось с Тиссеном и где он находится. К несчастью, никто не знал ничего, кроме того, что он наверняка в руках гестапо, иначе его родственники в Южной Америке или его друзья в США получили бы от него хотя бы одну весточку за целый год. Мне пришлось смириться с тем, что он скорее всего находится в концентрационном лагере. Многие месяцы мне казалось, что в таких обстоятельствах эту книгу нельзя издавать, ибо ее публикация почти наверняка повлечет за собой казнь Тиссена.
Я хочу четко определить свою позицию и избежать каких-либо недоразумений. Я не собирался защищать Тиссена. Я всегда понимал, что он был одним из тех людей, кто более других способствовал возвышению Гитлера и приходу к власти в Германии национал-социалистов. Я также знал, что он, вероятно, нес максимальную ответственность за то, что Германия сорвала конференцию по разоружению и что он и его друзья, пожалуй, даже более Гитлера виновны в страданиях, которые нацисты обрушили на мир. Около двадцати лет Фриц Тиссен играл в очень крупную и очень опасную политическую игру, и я ни в коем случае не верю, что перед высшим судом истории его признание «Каким же идиотом я был» послужило бы достаточным доводом для его оправдания.
Однако я не имел никакого отношения к тому Тиссену. Я встретился с ним, когда он был изгнанником. Я заключил с ним соглашение, как издатель с автором, и был убежден: я не имею права публиковать его мемуары, пока не буду совершенно уверен, что он свободен или мертв.
Но месяц шел за месяцем, война затягивалась, все больше и больше людей, общественных деятелей и издателей, пытались убедить меня в том, что здесь нет места личным чувствам, что эта рукопись слишком важный политический и исторический документ, что я не имею права отказываться от ее издания. Они подчеркивали, что если Тиссена действительно отправили в концлагерь, то он почти точно мертв, а если и жив еще, то ничто его не спасет. Если он разделил судьбу других врагов нацизма, заключенных в концлагерь, то наверняка надеялся на то, что его мемуары будут опубликованы, поскольку это единственное оружие, которым он мог нанести ответный удар Гитлеру. И как бы ни сложилась его судьба, ее нельзя принимать во внимание в тот момент, когда свободные народы мира ведут отчаянную борьбу с гитлеризмом и когда публикация этого уникального документа может дать необходимую информацию демократическим странам и помочь им своевременными действиями предотвратить расползание нацизма по Западному полушарию.
После четырнадцати месяцев сомнений и колебаний я в конце концов пришел к выводу, что эту книгу нельзя далее скрывать от общества. Теперь я убежден, что если Тиссен находится в концлагере и если он еще жив, дальнейшая отсрочка издания его мемуаров никоим образом его не спасет. Наоборот, я даже верю и надеюсь, что эта публикация принесет ему некоторое удовлетворение.
И кроме возможного влияния этого издания на его судьбу, мы должны помнить, что вовлечены в борьбу не на жизнь, а на смерть с гитлеризмом, и для нас правильным является все, что может причинить вред Гитлеру. Я считаю, что мы не должны проявлять слабость и поддаваться испытанному и ужасному гестаповскому шантажу, парализующему действия свободных людей, друзей и родственников которых пытают в концлагерях. Я считаю, что мы должны набраться сил принести в жертву тех, кто находится в руках гестапо, как бы близки они ни были лично нам, и, несмотря ни на что, продолжать борьбу. Мы никогда не сможем разрушить эту чудовищную систему человеческого рабства, если в войне с ней позволим себе руководствоваться не холодным рассудком, а чувствами.
Нападение Гитлера на Россию положило конец моим сомнениям и снабдило меня решающим аргументом в решении издать эту книгу. Сразу же после начала русско– германской войны многие высшие государственные деятели заговорили о том, что Гитлер вернулся к своей прежней программе и он — тот человек, которому суждено спасти нас от коммунизма. Именно против этой величайшей недооценки нацизма хотел предостеречь мир Фриц Тиссен, именно поэтому он решил поделиться со свободными нациями своим личным опытом. Судьба Фрица Тиссена, высокопоставленного германского националиста, могущественнейшего германского промышленника и преданного католика, — яркий пример того, как Гитлер защищает патриотов, промышленников и христиан от коммунизма.
* * *
Предисловие автора, вся часть I, главы 1, 2 и 3 части II, главы 3, 5, 6 и 7 части III и глава 3 части IV были просмотрены, исправлены и окончательно одобрены для издания Фрицем Тиссеном. Остальные главы были им надиктованы, но не исправлены или просмотрены.
Эмери Ревес, издатель
Предисловие автора
Эта книга — не просто история ошибки, трагические последствия которой я сознаю так же, как и все остальные. Мало сожалеть о прошлом; необходимо извлекать из прошлого уроки. Война, в которую Гитлер вверг мир, требует, чтобы все люди, достойные называться людьми, собрались с силами и сражались.
Десять лет до прихода Гитлера к власти я поддерживал его и его партию. Я сам был национал-социалистом и объясню почему. Сегодня, находясь в изгнании за то, что выполнил свой долг и высказался против войны, я хочу внести свой вклад в падение Адольфа Гитлера, рассказав немецкому народу и народам всего мира о том, что представляют собой фюрер и другие так называемые лидеры современной Германии.
Гитлер обманул меня, как обманул немецкий народ и всех людей доброй воли. Возможно, мне и всем другим немцам скажут, что мы не должны были обманываться. Лично я признаю обоснованность этого обвинения. Я признаю себя виновным. Я полностью заблуждался в отношении Гитлера и его партии. Я верил его обещаниям, я верил в его преданность и политический гений. Ту же самую ошибку совершили профессиональные политики.
Гитлер обманул нас всех. Однако, придя к власти, он сумел обмануть иностранных государственных деятелей точно так же, как обманывал немцев до 1933 года.
Если бы я хотел попытаться оправдать себя, я мог бы сказать, что те, кто находился за пределами Германии, были лучше информированы об изначальном преступлении, чем те, кто жил в Германии. Я говорю о поджоге рейхстага. Тем не менее великие европейские страны продолжали поддерживать нормальные дипломатические отношения с нацистскими поджигателями и убийцами. Послы и министры пользовались их гостеприимством, принимали их в своих посольствах и миссиях, пожимали им руки, как порядочным людям. Мы, жившие в Германии, по меньшей мере, можем оправдаться тем, что не знали правды.
Гитлер вооружил Германию до невероятной степени и в неслыханные сроки. Великие державы закрыли глаза на этот факт. Действительно ли они не сознавали опасность или предпочитали ее игнорировать? Как бы то ни было, они ничего не сделали, чтобы воспрепятствовать незаконному перевооружению Германии. Они даже не вооружились сами, чтобы вовремя избежать опасности. С самого начала военные усилия, предпринятые нацистским режимом, казались абсолютно несоразмерными с ресурсами страны. Даже на ранних стадиях я предчувствовал, что это неизбежно приведет к катастрофе.
Однако Гитлер одерживал одну выдающуюся дипломатическую победу за другой; на подобные успехи даже не смели надеяться ни Веймарская республика, ни имперская Германия. Он возродил обязательную военную службу; осуществил военную повторную оккупацию и укрепление Рейнской области, аншлюс Австрии, аннексию Судетской области Чехословакии, вступление в Прагу — три года побед без военных действий! В тот самый момент, когда страной овладевали сомнения и недовольство, лидер новой Германии уже имел возможность разгромить оппонентов в Германии демонстрацией — что ему всегда удавалось — исторического величия достигнутых результатов. А себя самого он объявил величайшим немцем всех времен.
Своим историческим романтическим ореолом национал-социалистический режим был обязан главным образом Мюнхенскому соглашению. В глазах народных масс это соглашение подтвердило непогрешимость Гитлера и дало возможность новым лидерам Германии и в следующем году проводить политику, ввергнувшую немецкий народ в войну, которой оно не желало и которую не предвидело.
Могут задать вопрос, почему в послевоенной Германии, стране дезорганизованной, преследуемой бесконечными экономическими и социальными кризисами и отягощенной колоссальным внешним долгом, промышленник вроде меня счел необходимым внести вклад в возрождение, которое посредством консолидации государства помогло бы его стране стать великой державой в мирном сообществе человеческой цивилизации, последующие страницы, возможно, дадут ответ на этот вопрос.
Гитлер — по крайней мере, в это верили я и многие другие немцы — способствовал возрождению Германии, возрождению национальной воли и современной общественной программы. Нельзя также отрицать, что его усилия поддерживались стоявшими за ним народными массами. В стране, имевшей одно время семь миллионов безработных, необходимо было отвлечь эти массы от пустых обещаний социалистов-радикалов. Во время депрессии левые социалисты одержали верх, как почти случилось в революционный период, после катастрофы 1918 года. Однако мои надежды на спасение Германии от этой второй опасности вскоре развеялись как дым. Это разочарование началось почти в самом начале нацистского правления. В последующие семь лет я несколько раз пытался остановить насилие, представлявшее вызов совести человечества. 1 сентября 1939 года я выступил с энергичным протестом против развязывания войны и информировал немецких лидеров о своем намерении призвать мировое сообщество к осуждению их действий.
Однако главная цель этой книги — не пессимистическая оценка ситуации. Деловой человек обязан быть оптимистом, иначе он никогда ничего не предпримет. За двадцать пять лет Европа дважды была ввергнута в пучину войны. Существующий германский режим несет прямую ответственность за катастрофу, обусловленную политикой, как непродуманной, так и преступной. Тем не менее не подлежит сомнению то, что более отдаленные и глубокие ее причины следует искать в конфликте 1914–1918 годов и в мирной конференции, доказавшей свою неспособность разрешить его. Ибо, несмотря на определенные заслуживающие уважения усилия, Версальский мирный договор (1919) не преуспел в установлении политического и экономического порядка, который бы застраховал мир от новой катастрофы.
Во избежание гибели человеческой цивилизации необходимо сделать все для того, чтобы война в Европе стала невозможной. Однако насильственное решение, о котором мечтает Гитлер, примитивная личность, обуреваемая горькими воспоминаниями, является романтической глупостью и варварским, кровавым анахронизмом.
Европа безусловно должна обрести политическую безопасность, такую, как, например, существует в Америке. Иначе погибнет наш старый континент и цивилизация, колыбелью которой является Европа. Чтобы нынешние тяжкие испытания не оказались бессмысленными, они должны привести к созданию Соединенных Штатов Европы в той или иной форме. В этом я убежден.
Возрождение имперских амбиций в сердце Европы, за которое несет ответственность гитлеровская Германия, должно заставить задуматься всех немецких патриотов. В 1923 году я сумел спасти Рейн и Рур и сохранить единство Германии. Я был заключен в тюрьму и осужден вражеским военным трибуналом. Это дает мне право говорить сегодня.
Своим преступным капризом Гитлер угрожает существованию Германской империи, чью ненадежность прекрасно сознавал Бисмарк, ее основатель и созидатель. За почти два десятка лет своего канцлерства, проводя победоносную кампанию против Франции, Бисмарк последовательно проводил осторожную политику, нацеленную на увещевание других держав. Мудрость основателя Германской империи была быстро забыта. Опыт 1914, 1938 и 1939 годов показал, что существование в Европе государства с шестьюдесятью — восемьюдесятью миллионами подданных, управляемого политиками-империалистами, располагающими огромным военным потенциалом современной промышленности, — постоянная угроза безопасности континента.
В 1871 году гений великого государственного деятеля поставил западную культуру и технику на службу прусской воинственности. Сегодня я вижу в этом союзе основную причину политической нестабильности в Европе. Восточная Германия с навязанным ей воинственным прусским духом так и не избавилась от своего колониального менталитета завоевателя славян. В ее руках западная техника становится инструментом войны, а не орудием цивилизации.
Более того, семь лет нацистской тирании с мучительной ясностью доказали мне полную несовместимость двух Германий — колониальной, рабской Германии Востока, первоначально населенной славянами, ставшими прусскими крепостными, и Германии Запада, где христианский и римский гуманизм был основной цивилизующей силой. Преследование христианской религии, садистский антисемитизм пруссаков, так чуждые населению Рейнской области, попытки оживить варварское язычество, бесчеловечное в своих нравственных концепциях, убедили меня и многих других в том, что для спасения Германии и Европы требуется восстановление прежнего барьера между двумя народами со столь различными ментальностями. Необходимо охранять свободу, культуру и христианство Западной и католической Германии — страны, безусловно относящейся к Западной Европе.
Душа Западной и Южной Германии стремится к Западу. Ее промышленное и техническое развитие направляет ее к великим океанским дорогам мира. Нацистская концепция «жизненного пространства» в виде территорий, которые предстоит завоевать, бессмысленна для великой промышленной державы, которой для своего мирного господства необходима вселенная.
Такая политическая реорганизация, разумеется, не является конечной целью. Послевоенный мир должен жить и развиваться. Уже существующий экономический хаос несомненно усугубится в результате нынешней войны. Снова встанет вопрос сотрудничества всех людей доброй воли ради возрождения. Осознают ли демократические правительства серьезность этих проблем? Ценную поддержку представляет Америка. Было бы безумием повторить экономические ошибки, совершенные после Первой мировой. Необходимо объединить ресурсы и добрую волю европейских стран и Соединенных Штатов Америки, чтобы подняться из руин и начать сначала. В конце этой войны не встанет, как в 1918 году, вопрос о возмещении убытков. Я надеюсь, что немецкий народ сам определит наказание убийцам, преступникам и фальсификаторам.
Пусть мир будет конструктивным; пусть злоба будет изгнана навсегда! Будем работать на будущее и забудем прошлое!
В этой книге я попытался изложить некоторые идеи, к которым я глубоко привязан. Они не являются результатом импровизации. Как главе одного из мощнейших промышленных концернов Германии, мне приходилось двадцать лет преодолевать последствия несовершенного мира. Изгнание подарило мне время на размышления о прошлом, иногда лишь мучительном, иногда трагическом. Результат моих раздумий представлен на этих страницах. Пусть они станут вкладом одного человека доброй воли в грядущее мирное будущее!
ФРИЦ ТИССЕН, Монте-Карло, май 1940 г.
*Вот как рассказывает о ситуации 30-х годов промышленник Тиссен.
После 1930 года надежды немецкой промышленности можно было сформулировать одной фразой: «Здоровая экономика в сильном государстве». Насколько я помню, таким был девиз встречи рурских промышленников в 1931 году, состоявшейся в разгар экономического и общественного кризиса. Той зимой насчитывалось шесть или семь миллионов безработных, то есть около трети всего работоспособного населения Германии. ... Правительство не справлялось ни с осуществлением своих властных полномочий, ни хотя бы с поддержанием общественного порядка. Даже полиция не в силах была совладать с ежедневными мятежами и политическими уличными беспорядками.
...
Как католик, родившийся на берегах величественного Рейна, где влияние западной культуры и римского закона всегда было сильнее, чем в других частях Германии, где очень рано привилось христианство и где Великая французская революция оставила неизгладимый след, я не мог поверить, что в наше время возможно уничтожить все нормальные условия человеческой и политической жизни. В 1930 году я удивился бы, если бы кто-нибудь назвал меня либералом, но, скорее всего, таковыми были мои истинные убеждения, хотя я тогда этого не сознавал. Я желал восстановить порядок в государстве, восстановить полную гармонию власти и дисциплины с достоинством каждого отдельного человека и уважением к фундаментальным свободам. Гарантия этих свобод казалась мне такой же естественной, как дыхание.
...
В январе 1933 года национал-социалистическая партия, в которой я на тот момент состоял уже два года, пришла к власти. Я, как и все, думал, что ей удастся восстановить политическое равновесие и способствовать возрождению страны...
Разочарование настигло меня почти в самом начале нацистского правления. Гитлер изгнал из правительства консерваторов, лидером коих являлся, что послужило поводом для моей тревоги. Однако меня сдерживало впечатление от поджога Рейхстага. Теперь я знаю, что это преступление было срежиссировано самими национал-социалистами с целью достижения большей власти. По всей Германии они сеяли страх перед вооруженным коммунистическим восстанием. Они внушали, что этот поджог, организованный ими самими, был сигналом для второй красной революции, которая ввергла бы страну в кровавую пучину гражданской войны. Тогда я верил, что благодаря своей энергии Гитлер и Геринг спасли страну. Сейчас я знаю, что, как и миллионы других, был обманут.
...Вульгарный антисемитизм раннего периода не повлек непосредственных практических последствий, и я счел его не очень опасной уступкой общественному мнению. На моей родине, в рейнских провинциях, где население не настроено против евреев, такая глупость вызывала иронический смех над нацистами. Я был поглощен задачей, порученной мне главой правительства, а именно подготовкой плана перевода экономики Германии на «корпоративные» рельсы. В этом я видел свою политическую или государственную задачу.
Роковой день 30 июня 1934 года, когда Гитлер приказал жестоко убить своих революционных соратников, ужаснул меня и вызвал отвращение. В этой бойне было нечто абсолютно не присущее немцам. Это было настоящее варварство. ... С того момента я вступил в открытый конфликт с национал-социалистами.
Первый инцидент имел место в 1935 году. В Дюссельдорфе уже был распространен позорный антикатолический трактат. В нем повторялись самые смехотворные небылицы из устаревшего списка противников церкви, критиковались христианские догмы и мораль, папа римский, священники и религиозные ритуалы. Одну из брошюрок, распространяемых в Дюссельдорфе, принесли мне. К моему величайшему изумлению, она была подписана Вейцелем, полицей-президентом Дюссельдорфа. Он поставил свою подпись без упоминания своей должности, но этот трактат никак не мог распространяться без его попустительства и помощи.
Национал-социалистическое правительство ранее подписало с католической церковью конкордат, по которому последняя защищалась от подобных нападок, особенно со стороны официальных персон. В государстве, где законы действительно соблюдаются, автору столь скандального документа предъявили бы обвинение и подвергли бы судебному преследованию. Однако в национал-социалистической Германии это было немыслимо, ибо ни один судья не осмелился бы применить закон. Как государственный советник, я написал Герингу, привлекая его внимание к тому, что считал нетерпимым примером нарушения порядка. Геринг не ответил... Преследование католиков было лишь началом. С того времени нарушение порядка, беззаконие и произвол были главным оружием в арсенале национал-социалистов".
*пористая керамика, датированная "после 1916 года",
автор Бакс французской мануфактуры Эден Рок.
Туфля из Дельфта, 17 век.
1765 год, Хёхст
18 век, возможно Страсбург
U70, U74, U75, U76, U77, U78, U79
до остановки Heinrich-Heine-Allee (от неё – 8-10 минут пешком)
или на трамвае 704, 709, 719 до остановки ”Poststraße”.
Берлинская мануфактура Вегели (просуществовала всего пять лет!), 1751-1757
А туфельки!..
*незабудочка в левом нижнем углу!
*вид сверху
*из дырочек, похоже, струилась вода, поэтому это уже не "статуйка", а фонтан!
*пальчики!
*складки!
*куколка в руке малыша!
(уведите меня отсюда, а то я здесь навсегда приклеюсь)
...
Сатсумcкий фарфор, вторая половина 19 века - время Мейджи.
Наверное, февраль не самый приятный месяц в году.Погода, простуды-вирусы, зима начинает сильно надоедать...
Надо как-то помогать себе, не поддаваться не самому лучшему настроению.
Но весна-то скоро, цветы (прорастая) и птички (распевая) это знают.
В рейнских землях - ещё и 
Удивила надпись арабской вязью... Но ведь тоже - спасибо, на розовом мраморе, из трёх пластинок, там ещё слова "Вера" и "Мужество" , ноябрь 2000 года.
