Создание авторской экскурсии

скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается
(поговорка, используется в качестве самостоятельной фразы)

Сейчас я в процессе (окончания) разработки ещё одной (выездной и очень авторской) экскурсии. И для неё надо не только посетить место в разное время года, продумать и подобрать объём рассказа-показа в разных временных и возрастных категориях (очень сжато, развёрнуто, для взрослых: с детьми, молодых, специалистов или пожилых). Содержание экскурсии затрагивает природу (ландшафт и растительный мир) и искусство (живопись, скульпруру, архитектуру), религию и культуры разных народов, имена и судьбы художников и меценатов, географические и исторические сопоставления. Это серьёзный труд и мне он очень по душе!

При этом лично меня (влюблённую «по уши» в Нью-Йорк) все мои изыскания и сравнения приводят удивительным образом, ещё и ещё раз в этот «город городов» (казалось бы: где он и где мы?))!

Необычное. рядом.

Я уже рассказывала (а некоторым не только рекомендовала, но и с успехом показывала тут: обзорно, репортажно и специально о природе) про чудо-остров. Исследуя то место, где можно побыть практически тет-а-тет (с художниками) или даже наедине с искусством и природой, была там много раз - всё время с прекрасными результатами. Это совсем рядом и наш регион: левобережный Нижний Рейн и рейнский левый приток Эрфт.

Интересно очень, как местный ландшафтный архитектор 20 века создал очень естественный пейзаж в деревенском Хомбройхе - место, которое живописно и гармонично, а также исторический парк (19 века, в английском стиле) и у него получился волшебный “деревенско-дачный” сад 21 века на месте заболоченной пустоши…

“Да нуууу, деревня, что там такого…” скажете? Вот о чём рассказываю, когда вожу туда экскурсантов (история создания вкратце) - там нам, в нашем 21 веке (где мы ещё не совсем определились) представлены прекрасные далёкий 19 век (надо понимать, что там было) и совсем ещё недавний век 20-ый (тут тоже не так просто). Деревня и искусство и исполненное желание "чтобы сад был прекрасен, как сад Клода Моне в Живерни".

Можно просто сказать (если, вообще, об этом упоминать): “как у Клода Моне” и идти дальше. Но так я не могу.

Что же за сад такой прекрасный в каком-то там “Живерни”?..

“Сад Клода Моне можно считать одним из его произведений, в нем художник чудесным образом реализовал идею преобразования природы по законам световой живописи. Его мастерская не была ограничена стенами, она выходила на пленэр, где повсюду были разбросаны цветовые палитры, тренирующие глаз и удовлетворяющие ненасытный аппетит сетчатки, готовой воспринимать малейшее трепетание жизни”. Жорж Клемансо, сосед художника

Далее: читаю (и цитирую) книгу Мишеля де Декера "Клод Моне" - черпаю описания места и ситуации, в которой Клод Моне получил свой сад с прудом и кувшинками.

фото-фрагмент картины Клода Моне (Water Lilies, 1914-26) - сделано в Нью-Йорке, МОМА в августе 2018 года (холст, масло, три полотна 200 x 424.8 cm каждое, всего 200 x 1276 cm) — фото-фрагмент картины Клода Моне (*Water Lilies,* 1914-26) - сделано в Нью-Йорке, МОМА в августе 2018 года (холст, масло, три полотна 200 x 424.8 cm каждое, всего 200 x 1276 cm)

“«Живерни, через Вернон, в Эре» — этот адрес вскоре появился на почтовой бумаге Моне. Действительно, в то время о существовании деревни знали только жители города. Это сегодня ситуация выглядит диаметрально противоположной: лишь благодаря деревне Живерни весь мир узнал о соседнем городке Вернон. И случилось это после того, как в один из апрельских дней 1883 года, с разочарованием убедившись, что снять «дом Пантиевра» не представляется возможным, Клод Моне отправился исследовать окрестности города, прошел узкой тропинкой, вившейся меж холмов по правому берегу Сены, и через четыре-пять километров попал в место, совершенно его очаровавшее.
На что походила деревня Живерни в 1883 году? Общая площадь — 647 гектаров, население — 340 человек. Но существовала она давно, а местный приход был основан святой Радегондой еще во времена Меровингов”.

Живерни - неподалеку от места слияния Эпта и Сены, находится всего в 80 км к северу от Парижа. В 1883 году Моне решился на покупку гектара земли (приобретение перевернуло всю его жизнь)… Когда был куплен дом (забавно: у Моне речь идёт о “розовом доме” - в Хомбройхе вилла розового же цвета)))…

"Новый дом требовал больших хлопот. Распределить комнаты — Алиса и Клод имели отдельные спальни; разбить огородик — нельзя же без свежих овощей; починить загородку у курятника; подыскать удобный причал для лодки — он нашелся на Крапивном острове, в устье Эпты; вычистить ригу — здесь художник будет в плохую погоду дорабатывать начатые картины; наконец, посадить цветы — первые цветы Живерни!

— Чего-чего? Цветы сажаешь? — недоумевали местные жители, заглядывая на участок Моне, и крутили пальцем у виска. — Чего ты с них получишь-то? Ну и чудной народ эти городские…

...в своей риге в Живерни, переоборудованной под мастерскую, он работал над тремя десятками небольших полотен, на которых были изображены цветочные букеты…"

Клод Моне, Агапантус (1914-26) Музей современного искусства в Нью-Йорке, 5 этаж

Из музейной аннотации (“этикетке”) к этой картине:

Моне часто рисовал на открытом воздухе, черпая бесконечное вдохновение из наблюдений растений, деревьев и пруда в Живерни. Сады в его собственности были большой экстравагантностью последних лет его жизни; их содержание требовало услуг шести постоянно нанятых садовников. Моне посадил агапантус (родина - Африка) вдоль берегов своего пруда, а также несколько других видов местной и заморской растительности, таких как глициния, ирисы и бамбук.

Глициния, ирисы и бамбук - их мы видим в Хомбройхе! Где французский Живерни, а где Нижний Рейн, опять же…

…Где мы?.. Сад на заболоченной территории? Купить болото?

«Господин префект! — пишет Моне 21 мая 1895 года — Я живу на этой земле уже 15 лет и являюсь здесь собственником. Я поселился здесь из-за красоты и очарования этих мест и, смею думать, внес некоторый вклад в благополучие и процветание этого края, куда мой пример привлек немало художников и иностранцев, в результате чего здесь появилась крупная гостиница, а стоимость земли и домов заметно возросла. Не приходится сомневаться, что продажа болота с целью строительства на его месте какого бы то ни было завода вынудит всех этих художников и иностранцев немедленно покинуть деревню, от чего пострадают интересы ее жителей. Про себя могу сказать наверняка: если этому проекту суждено осуществиться, я тотчас отсюда уеду. Для меня это будет большая потеря, и именно поэтому я решительно протестую против продажи болота.
Надеюсь, господин префект, что вы примете во внимание мой протест, присовокупив его к прочим».

29 августа на экстренном заседании муниципального совета подписан протокол, в котором говорилось, что «художник г-н Моне предлагает сумму в 5500 франков на мелиорацию болота при условии, что коммуна не будет его продавать в ближайшие 15 лет». С тех пор минуло целое столетие, но “болото стоит как стояло. Таким образом, Моне, опередив время, выступил в качестве защитника экологии".

После - период запустения и восстановления - в 1977 году знаменитый Джералд Ван дер Кемп (фамилия голландская!) был назначен куратором Живерни. “Очень помогли свидетельства современников Моне, фотографии сада и, конечно, прекрасные картины художника … в конце концов позволили возродить имение, вернуть ему первозданный вид и былое великолепие. Теперь тысячи посетителей со всех концов света могут насладиться уникальным миром, созданным Клодом Моне” (по материалам книги Ж.-П. Креспель «Повседневная жизнь импрессионистов. 1863–1883»/ пер. с фр. Е.Пуряевой. – М.: Мол.гвардия, 1999).

Фотографии и картины помогают историкам!.. Как без них, без этих артефактов?!

Ландшафты. Пейзажи.

Max Clarenbach - 1930 “Зимнее солнце и иней” в Дюссельдорфе-виттлаере.

Простота и спокойствие - основные характеристики нижнерейнских ландшафтов дюссельдорфского художника Макса Кларенбаха, а по его убеждению «Природа многое говорит, вы просто должны позволить ей высказаться. Каждое дерево рассказывает что-то. Это замечательно, но очень сложно воспроизвести то повествование». В декабре 2017 года проводила я экскурсию, в связи с ней были “снежные ландшафты“ Макса Кларенбаха, дюссельдорфского художника. В нью-йоркском музее вижу “наш” ландшафт!

А вот какое неяркое полотно Моне с ландшафтом близ Живерни я увидела в Метрополитен музее - ещё одна почти "бесцветная" находка - масло на холсте, 66 x 100,3 см, картина 1893 года. — А вот какое неяркое полотно Моне с ландшафтом близ *Живерни* я увидела в Метрополитен музее - ещё одна почти "бесцветная" находка - масло на холсте, 66 x 100,3 см, картина 1893 года.

“Длительные морозы и сильные снегопады зимой 1892-93 годов вдохновили Моне на серию картин, для которых он выбрал выгодную точку недалеко от своего дома в Живерни. Река Сена замёрзла в середине января, но начала оттаивать 23-го; на следующий день, в письме к своему дилеру, Дюранду-Руэлю, Моне сокрушался, что «оттепель пришла слишком рано для меня ... результаты - всего четыре или пять холстов, и они далеки от завершения». Однако к концу февраля он закончил более дюжины картин, в том числе этот вид таяния льдин...” - сообщается в музейной аннотации

Картина-льдина. Неожиданный “белый” Моне. Река Сена, а ландшафт - наш-наш, рейнский!!

В литературе о Голландии есть описание нашего местного нижнерейнского ландшафта с “нечётким профилем берегов, которые были засажены плакучими ивами с обнажившимися корнями, между оградой из деревьев и собственно берегом - полоса болотистой местности, заросшей камышом, прибежищем стаям диких уток, дороги, обсаженная липами и идеально плоская равнина глубинки”.

Не могу остановиться (читать и рассказывать), даже когда мне уже срочно надо на экскурсию (рассказывать про Рембранта с Рейна), читаю такие подходящие описания в книге Поля Зюмтора “Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта”.

Первая глава этой книги посвящена быту и культуре, а в ней отмечены повторы о разных сторонах менталитета голландцев-нидерландцев — их взаимоотношениях, гастрономичеких наклонностях, любви к праздникам и спиртному и эти стороны роднят их с моими рейнлендцами! О них я рассказываю на экскурсиях, и это тоже важная составная в понимании места.

…Голландия и старина - тут же: большая часть сооружений «острова» Хомбройх выстроена из старого голландского кирпича с «историей» – от разобранных ранее построек. Испытываете непонятную нежность ко всему обшарпанному, старому и даже заброшенному?.. Тут вам подходящее место.

Я под огромным впечатлением от всего воспринятого здесь. От атмосферы “культура и село”. Всем, что меня впечатляет, интересуюсь и хочу непременно серьёзно разобраться (читаю и сопоставляю) и поделиться (о чём пишу и рассказываю - в журнале и на экскурсиях).

Как же без “бирки”?

Идеальной экспозиции не нужны этикетки.
- А. Лебедев

В поисках идеала. Этому вопросу посвещаются научные исследования. Тезисно:

«Остров Хомбройх». Это ландшафтный парк, на территории которого открыт музей с, прямо скажем, роскошной коллекцией искусства «от бизона до барбизона». Здесь и искусство древнего Китая, и Рембрандт, Поль Сезанн, Анри Матисс, Ив Кляйн и много других имён.

Свой художественный музей автор назвал гедонистическим. Произведения искусства расставлены в хаотичном порядке, нет этикеток, названий, дат и мест созданий. Идея в том, что музей — место для получения эстетического удовольствия. Зритель просто гуляет, наслаждается и радуется жизни. Гедонистические или нет, музеи — источники интеллектуального и эмоционального удовольствия. Как и в любом деле, для посещения музеев важен полезный навык. Вдумчивое чтение этикеток — один из них.

Думайте о произведении шире, чем написано в этикетке
Искусство важнее этикетки
Короткая этикетка бывает права

Автор предыдущих абзацев: Александра Тахтаева, искусствовед (из курсовой работы Первой ступени Школы редакторов 2018 года, а там среди источников: Лебедев А. Идеальной экспозиции не нужны этикетки. Интеррос. 2008. №14).

Итак, выставленные в Хомбройхе произведения искусства — источники интеллектуального и эмоционального удовольствия — не имеют поэтому этикеток и аннотаций (думайте о произведениях шире), а у такого необычного музея не предусматривается каталога или подробностей на сайте. О многих экспонатах приходится искать и “отгадывать”…

Экспозициции необычны, павильоны причудливы, залы не нумерованы, в них легко заблудиться (есть предположение, что на это и был расчёт - судя по названиям «Улитка» или «Лабиринт»), ни одной этикетки под произведениями (и у смотрителей нет, не у кого уточнить), и даже для человека с искусствоведческим образованием, разобраться “кто есть кто” - непросто. Иногда помогают оставленные авторами подписи и собственный накопленный “визуальный” опыт.

Вот такое - в “Улитке”!

В коллекции интересно найти и радостно сразу же узнать работы Рембрандта-с-Рейна (Рембрандт Харменс ван Рейн, который хулиганит чуть в чёрно-белых оффортах) - их несколько, они очень небольшие, но такие тонкие и многоговорящие, хоть и неяркие, чёрно-белые - обязательно найдите и рассмотрите "Доброго самаритянина" (1633) с собачкой на первом плане - в одном из предыдущих работ я её показывала - здесь же я приведу другой рисунок). Этот художник создал более 400 картин (не считая многочисленных несохранившихся произведений), а также 287 гравюр и тысячи рисунков.

Рембрандт Харменс ван Рейн родился в голландском городе Лейден в 1606 году, его отец был зажиточным мельником, мать – хорошо пекла (и была дочерью пекаря). Фамилия «ван Рейн» означает дословно «с Рейна», где у прадедов Рембрандта стояли мельницы.

Из биографии этого рейнского человека: “…Дом он обставил с умением артиста и страстного собирателя редкостей, превратив его в настоящий музей. Многие часы мастер проводил в лавках старьевщиков, на аукционах и распродажах, скупая картины и эстампы, статуи, старое оружие, китайские и индийские резные безделушки, ценный фарфор и хрусталь. Все эти красивые предметы служили чудным фоном для задуманных им картин: они вдохновляли его и поддерживали в нём творчество…”

Думаю шире.

Предыстория (к ещё одной небольшой истории “открытия” - в двух местах и в пяти фотокадрах).

В августе я была в Нью-Йорке, там выставку в МОМА попала на выставку. Смотрела (признаюсь: “вскользь”) на скульптуры и думала "откуда мне это знакомо"?..

Вернулась в Дюссельдорф и вскоре одного постоянного клиента (который заказывает экскурсии "на ваше усмотрение") звала в это очень интересное место:
"Остров. Лаборатория. Музей. Природа. Культура. Старый кирпич. Дома-скульптуры. Необыкновенное. Рядом! у нас тут, на Нижнем Рейне. Я только что вернулась из Нью-Йорка и могу авторитетно заявить, что увиденное там меня очень порадовала схожестью с нашим Островом".

А в коллекции, которую мы таки вместе посмотрели, опять зацепилась за один рисунок, который разглядываю всякий раз и пытаюсь расшифровать подпись, чтобы понять авторство...

Думаю. Думаю… И вот однажды (только после Нью-Йорка и “я где-то это уже видела) всё "сошлось": С.Brancusi - это же тот самый Константин Бранкузи, выставку которого я видела в НЙ-МОМА (Семёнсемёныч!*с) !!!

А биографические данные просто ложатся в моё выраженное ощущение "...вернулась из Нью-Йорка и могу авторитетно заявить, что увиденное там меня очень порадовала схожестью с нашим..."

Константин Бранкузи родился в 1876 году в румынском селе Хобица в патриархальной крестьянской семье, сначала вырезал перочинным ножиком фигурки из дерева и лепил из глины. "Ушёл в Бухарест", где в 1898—1902 годах брал уроки в Школе изящных искусств. В 1902 году "ушёл дальше" - пешком с одной котомкой за плечами сначала в Мюнхен, а спустя ещё два года — в Париж (1904), где учился в Школе изящных искусств (1904—1907) и два месяца был ассистентом в мастерской Родена (и оттуда ушёл, сказав, что «под большим деревом ничего не вырастет»).

С 1910-х годов его работы участвовали во многих выставках, были куплены частными собраниями, а также главными национальными галереями.

За 35 лет в Париже так полностью и не ассимилировался. Перед самым началом войны с нацистской Германией, "словно почувствовав опасность каким-то крестьянским чутьём", переселился из Парижа в США, поначалу — в Нью-Йорк, где был уже очень давно известен.

В первый раз работы Константина Бранкузи были показаны в Нью-Йорке в 1913 году на Armory Show вместе с работами Марселя Дюшана, Пабло Пикассо, Анри Матисса и других художников авангарда. "Журнал Vanity Fair тогда охарактеризовал его скульптуры, как «будоражащие, причём настолько будоражащие, что они напрочь изменили отношение большого числа нью-йоркцев к целой ветви искусства»!"...

"Он также придал новое значение пьедесталу, к которому относился не только как к функциональной опоре скульптуры, но и как к составной части креативного замысла".

Считается одним из самых знаменитых ваятелей мира и основоположников абстрактного искусства, а сам считал себя наследником народной румынской культуры. За год до смерти, в 1956-м, Бранкузи завещал свою студию со всем её содержимым Французской Республике с условием последующей её музеефикации. Похоронен на парижском кладбище Монпарнас.

Это я прослушала экскурсию Ольги Свибловой «Константин Бранкузи. Скульптуры, рисунки, фотографии, фильмы» (ради одного рисунка, да!).

И опять…

Читаю в финале книги о Моне:

"...А потом случилось чудо!

И совершил его «бог из машины» по имени Джеральд Ван дер Кемп.

Этот человек уже спас Версаль. Теперь он решил, что пришла пора спасать Живерни. В 1977 году он получил назначение на должность хранителя дома-музея Моне и немедленно принялся за дело. Как и при реставрации жилища короля-солнце, прежде всего требовалось найти «нервы войны» — деньги.

— У нас очень мало франков, — сообщили ему в академии.

— Это не имеет значения, — ответила супруга Джеральда — Флоранс Ван дер Кемп. — Мы найдем доллары!

Американка по происхождению, именно она сумела найти за океаном финансовые источники, позволившие спасти Версаль. Почему бы не повторить этот опыт и в отношении Живерни? Всего-то и надо, что убедить вашингтонских политиков, что суммы, перечисленные на восстановление цитадели импрессионизма во Франции, в деревушке на берегу Эпты, от лица благодетельных янки, будут автоматически вычитаться из налогооблагаемого дохода.

Как-то раз, в 1978 году, Джеральд Ван дер Кемп остановился, пораженный, перед входом в нью-йоркский Метрополитен-музей. Сколько же здесь цветов! Повсюду цветы! Море цветов! Он навел справки. Оказалось, что дважды в неделю некая дама, поклонница не только живописи, но и цветов, фрахтует специальный самолет, который и доставляет ей из Голландии свежесрезанные букеты. Фантастика!..”

Эти цветочные композиции я транслировалана совсем недавно из Нью-Йорка напрямую в Москву, с гордостью, как будто я сама их придумала и установила)) И всё потому, что я сама стояла там с открытым ртом и читала имя дарительницы... Которое в тот момент не многое мне говорило. Прочитала табличку, поискала в сети.

Lila Acheson Wallace была интересным человеком - не только с большими деньгами, но и с большим вкусом. В 1967 году она основала фонд, который гарантировал, что живые цветы всегда будут в Большом зале, потому что мисс Уоллес “мечтала, чтобы гости музея бесконечно лицезрели живую красоту. Цветочный «нобель» не иссякает больше полувека“.

“Букеты как часть коллекции – абсолютное ноу-хау миссис Уоллес и Метрополитен-музея. Идею обрамлять цветами шедевры ушедших эпох подхватили лучшие европейские собрания. Но в Галерею Уффицы или даже Лувр пока не стремятся лишь затем, чтобы насладиться благоухающей красотой. В Нью-Йорке это случается часто” (Елена Мещерякова корреспондент «Голоса Америки» в Нью-Йорке).

Женщина-коллекционер. Филантроп. Покупая произведения искусства (делалось ею от имени журнала) - ставших затем многомиллионной коллекцией, однажды она сказала интервьюеру, что она покупает картины не в предчувствии их будущей ценности, а просто потому, что она «влюбилась в них».
«Картина похожа на мужчину. Если вы можете жить без него, тогда всё бессмысленно». По некоторым оценкам, она собрала коллекцию современного искусства, в основном французского импрессионизма, стоимостью около 5 миллионов долларов, хотя Дайджест никогда не раскрывал её ценность (работы Сезанна, Брака, Боннара, Шагала, Коро, Дега, Гогена, Мане, Матисса, Модильяни, Писсарро, Руо, Сислея).

“Ван дер Кемп узнал, что даму зовут миссис Эйчизон Уоллис. Он встретился с ней. Она показала ему три хранящиеся у нее работы Моне…”

— Она знала о Живерни! — улыбаясь, рассказывал Джеральд Ван дер Кемп. — А я могу назвать вам немало французов, которые путают Живерни с Шеверни!

Прошло несколько дней, и миссис Уоллис, совершенно очарованная замыслами хранителя, велела своему адвокату выписать чек на миллион долларов. Деньги предназначались для спасения дома того самого человека, который привлек во Францию, на берега Сены, множество американских художников.

Между тем чудеса продолжались. Бывший посол США в Лондоне Уолтер X. Анненберг узнал, что между садом и прудом проходит скоростное шоссе, и предложил 200 тысяч долларов на сооружение подземного туннеля. Фантастика!

В подобных обстоятельствах генеральному совету департамента Эры, хочешь не хочешь, пришлось сделать широкий жест. И он его сделал. Оплатил наём на работу трёх садовников.

Семейство Давид-Вейль, также с французской стороны, предложило за свой счет отреставрировать мебель, сильно пострадавшую от сырости и жучка-древоточца.

Занялись садом. Жан Мари Тульгуа, сын Лили и правнук Алисы и Эрнеста, провел поистине научные изыскания (дополненные воспоминаниями) и восстановил весь перечень цветов, которые любил Моне. Удалось даже определить, где какие виды росли раньше.

— Приведенное в должный порядок, — не скрывая счастья, говорил Джеральд Ван дер Кемп, — имение в Живерни представляет собой уникальное место. Если в Овер-на-Уазе, где жил Ван Гог, изменилось буквально все, то здесь, на берегах Эпты, сохраняется та же атмосфера подлинности, какая царит, например, в доме Рубенса в Бельгии, в доме Франца Хальса в Голландии или в доме Дюрера в Германии***"…

*мысленно ставлю “галочки”: была-надо-надо”)))

И задаюсь, увлекаясь, новым вопросом: почему судьбы и биографии художников так интересны?.. А ещё ведь есть судьбы людей, которые память о художниках и их жизни сохраняют, исследуя, сохраняя, меценатствуя!