Старонемецкая история
/В путь, мой друг! Всем цветам
Здесь и там
Расцветать,
И цветов не сосчитать.
Так что, друг, ты в пути
Не грусти!
Весел будь,
И весёлым будет путь!
“Странствия Франца Штернбальда”
Старонемецкая история, изданная Людвигом Тиком(*)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Предисловие
Долго лелеял я эту книгу, любимейшее дитя моего досуга и моей фантазии, и вот предаю ее в твои руки, дорогой читатель, и желал бы, чтоб она пришлась тебе по сердцу. Ежели тебе мило искусство, будь снисходителен к суждениям о нем, которые встретятся тебе здесь. Работая над этим детищем моей прихоти, я более всего думал о вас, послушники искусства, неустанно стремящиеся создать великое творение, о вас, не разумеющих собственной переменчивой души и чудных настроений, которые порой овладевают вами, о вас, жаждущих разрешить противоречия, которые нередко так тревожат вас. Вам посвящаю я эти страницы с особой любовью и от души желаю, чтобы они иной раз прогоняли тучи, омрачающие для вас облик мира.
Прошу не судить меня слишком строго за мелкие хронологические неточности и не подходить к этой книжечке как к историческому труду.
КНИГА ПЕРВАЯ Глава первая
– Ну, вот, наконец, мы и вышли за городские ворота, – молвил Себастьян, остановившись и вольнее озираясь кругом.
…Тут в Нюрнберге пробило четыре, и они внимательно сочли удары, хоть и без того знали, который час; утренняя заря разгоралась, и подле них уже бежали их едва различимые тени, и окрестные поля малопомалу выступали из зыбкой мглы.
– Наш учитель, верно, еще почивает, и во сне трудясь над образами своей фантазии, а картины на подрамнике уже поджидают его. Жаль, что мне не придется помочь ему дописать святого Петра.
– Нравится тебе эта картина? – спросил Себастьян.
– Свыше всякой меры! Мне, право, думается, что этот славный апостол, исполненный самых благих намерений, тот, кто не задумываясь и с готовностью извлек свой меч, и все же в смертном страхе не мог не отречься и получил урок от петуха – чтоб вспомнил и покаялся; этот апостол, отважный и трусоватый, непреклонный и добрый, только так и мог выглядеть, как изобразил его нам мастер Дюрер. Ежели он допустит тебя до этой работы, милый Себастьян, приложи все свое старание и не думай, что, дескать, для простой картины и так сойдет. Обещаешь?
Не дожидаясь ответа он взял друга за руку и с силой сжал ее. Себастьян сказал:
– Твоего Иоанна буду хранить и не продам, сколько бы мне за него ни сулили.
За беседой они подошли к тропинке, которая пересекала поле, сокращая путь. Искорки трепетали на концах колосьев, волновавшихся под утренним ветерком. Молодые художники поговорили еще о своих работах и своих намерениях: Франц покидал Нюрнберг, чтобы в далеких краях умножить свои познания и после всех тягот странствования возвратиться мастером в искусстве живописи; Себастьян же еще оставался у достославного Альбрехта Дюрера, чье имя гремело по всей стране. Теперь уже солнце взошло во всем своем великолепии, и Франц с Себастьяном все оглядывались на башни Нюрнберга, купола и окна которого ослепительно сверкали на солнце.
Юноши примолкли, подавленные надвигающейся разлукой, со страхом встречали они каждое мгновение, зная, что им надлежит расстаться, но не в силах поверить этому.
– Пшеница хороша, – произнес Франц, только чтобы нарушить тягостное молчание, – будет добрый урожай.
– На этот раз, – ответил Себастьян, – мы не пойдем на праздник урожая вместе, как было у нас в обычае; я вовсе не пойду: мне будет не хватать тебя…
Романтическое (немецкое) начало, романтическое настроение.
А с кротостью тебе пора расстаться.
Читаешь Гёте, «Штернбальда» и Тассо?
Тоска по родине и прочие капризы?
Теперь они из моды вовсе вышли…
В эпоху бидермейера, и особенно после смерти Гёте, Тик в глазах многих занял освободившийся «трон» Гёте (говоря на языке той эпохи); «бедный Тик после смерти Гёте сразу же был признан в Берлине кронпринцем», иронизировал Александр фон Гумбольдт в 1849 году. А “вот как выглядят бидермейеровские синтезы романтизма и здравомыслия”:
“В новелле Гофмана «Выбор невесты» (1821), вошедшей в сборник «Серапионовы братья», ювелир-волшебник наставляет молодого живописца Эдмунда: «…Надо стать солидным художником. Твои рисунки, твои эскизы выдают богатую, живую фантазию, энергичную силу выражения, смелость и уверенность подачи образов; на таком фундаменте можно возвести основательное здание. Надо оставить модные завихрения и целиком предаться серьезным занятиям. Хвалю, что ты стремишься к достоинству и простоте старонемецких живописцев, однако и здесь тебе необходимо старательно избегать подводных камней, где потерпели крушение столь многие. Чтобы противостоять расслабленности современного искусства, нужна глубокая душа, нужна душевная сила – постигнуть подлинный дух старонемецких мастеров, проникнуть в смысл их созданий. Лишь тогда в сокровенной глубине души вспыхнет искра, лишь тогда подлинное вдохновение создаст творения, которые, чуждые слепого подражательства, будут достойны лучших времен. Теперь же молодые люди, нарисовав библейскую сцену с тощими фигурами, с вытянутыми лицами, с угловатыми неподвижными складками, с неверной перспективой, думают, что писали в духе старинных немецких возвышенных мастеров».
Эту тираду, написанную на газетноромантическом жаргоне, – кто произносит ее у Гофмана? Классицист? Нет. Романтик? Да и нет. Ее произносит такой романтик, который уже успел приучиться к тому, что нужно избегать всяких крайностей и односторонностей; именно поэтому он может сохранять в уме художественную цель романтиков «назарейцев» – раннюю, старинную (здесь – старонемецкую) живопись, но твердо следует правилу, зная (словно академик-классицист), что верно, что ложно. Он ничего не ищет и не пробует – как ранние художники-романтики; он все уже нашел. Тут романтик в бидермейеровском стиле поучает молодого романтика, который не пережил еще свою пору исканий: любимое чтение гофмановского Эдмунда – «Странствия Франца Штернбальда»: «Он и сам не прочь бы стать героем этого романа»”.
Из статьи А. С. Янушкевича “ЭКЗЕМПЛЯР РОМАНА Л. ТИКА «СТРАНСТВИЯ ФРАНЦА ШТЕРНБАЛЬДА» С АВТОРСКОЙ ПРАВКОЙ В БИБЛИОТЕКЕ В. А. ЖУКОВСКОГО”
В библиотеке В. А. Жуковского (собрание книг Научной библиотеки Томского университета) среди различных сочинений Людвига Тика имеется экземпляр первого издания романа «Странствия Франца Штернбальда» с правкой автора.
Эта книга в обыкновенной бумажной обложке – вторая часть романа. Правка Тика относится лишь к первым пяти главам – с. 3–145. Сделанная чёрными чернилами готической скорописью, она служила автору рабочим материалом для подготовки нового издания романа, в котором в основном и была учтена. Наиболее интенсивно автор перерабатывает текст первых четырёх глав. Свободные поля страниц 10, 15, 24–25, 32, 38–39, 41, 44–45, 49, 51–53, 59, 76–77, 80–81, 86–87 буквально испещрены исправлениями, вставками. В пяти главах содержится около 50 авторских записей – дополнений к первому изданию. Словом, весь процесс работы Тика над второй редакцией романа предстаёт в этом экземпляре.
…История появления этого экземпляра романа Тика в библиотеке Жуковского уясняется из надписи на титульном листе. Сделанная рукою Жуковского, она гласит: «Geschenkt von dem Autor. Dresden den 12 Iuny 1821». Из письма Жуковского к вел. кн. Александре Феодоровне от 23 июня 1821 г. известно, что именно в июне 1821 г. во время своего первого заграничного путешествия, по пути из Берлина в Швейцарию, русский поэт посетил Людвига Тика в Дрездене. Описывая эту встречу, – Жуковский и Тик встречались на протяжении нескольких дней, – Жуковский говорит о внешности писателя, его семье, отношении к Шекспиру, рассказывает о чтении Тиком шекспировского «Макбета», о своем споре с ним по поводу «Гамлета», воспроизводит рассуждения Тика об искусстве.
…По всей вероятности, отношения двух поэтов сразу же приобрели дружеский характер, и экземпляр романа «Странствия Франца Штернбальда» с авторской правкой стал залогом этих отношений.
Об интересе Жуковского к роману Тика говорит целый ряд фактов. Еще в 1817 г. в письме к Д. В. Дашкову, намечая произведения для перевода в предполагаемом альманахе немецкой литературы, Жуковский сообщает: «Тик: из Фантазуса. Elfen. Der Pokal. Liebeszauber. Der blonde Eckbert. Из Штернбальда» (6, 441). Видимо, в беседах со своей ученицей, вел. кн. Александрой Феодоровной, Жуковский обращался к этому роману. Во всяком случае уже в самом начале письма к ней от 23 июня 1821 г. он говорит: «Я познакомился в Дрездене с некоторыми интересными людьми, но буду говорить только о двух: о живописце Фридрихе и Штернбальде Тике» (5, 458). Сравнение Тика с его героем еще раз возникает в тексте письма. Описывая «прекрасную наружность» писателя, Жуковский замечает: «…Есть чтото согласное с тою мечтательностию, которую находим в его сочинениях, особливо в Sternbalds Wanderungen…» (5, 461). Одним словом, для Жуковского в 1821 г. Тик прежде всего автор романа «Странствия Франца Штернбальда» и переводчик Шекспира.
Последующие встречи и общение русского романтика с Л. Тиком (ноябрь 1821 – январь 1822 г.; 1826–1827 гг.) открыли Жуковскому новые грани таланта немецкого поэта. В начале 1833 г. он вновь обращается к его творчеству. 23 января поэт записывает в «Дневнике»: «Ввечеру чтение Тика и спор о Тике». К сожалению, можно только строить догадки о существе спора, но известно, что в конце 1832 – начале 1833 г. Жуковский работает над стихотворным переложением повести Тика «Белокурый Экберт». В 1845 г. он обращается к переложению другой повести из тиковского «Фантазуса» – «Эльфы» (у Жуковского – «Альфы»).
Русского поэта заинтересовал сам тип прозы немецкого романтика, скрытый в ней лиризм, возможность её переложения на язык поэзии, И хотя в творчестве Жуковского 1830–1840х годов уже нет упоминаний романа «Странствия Франца Штернбальда», общее впечатление о характере этого романа, его эстетической проблематике не осталось бесследным… Роман поистине стал, говоря словами Жуковского, «послом души, внимаемым душой»”.
Оставим авторский экземпляр немецкой книги в библиотеке русского писателя… В моей избе-читальне, как нетрудно догадаться, сегодня: Романтика, средневековье, сказки, Германия.
"— А, мои любезные завсегдатаи!— воскликнул шарообразный хозяин зычным голосом.—Добро пожаловать, дорогие, уважаемые господа, место уже приготовлено для вас.
Двое мужчин вошли в просторную залу, прохлада которой в разгар летней жары показалась им приятной.
Стол стоял у большого окна, выступавшего на несколько футов наружу в виде фонаря; утренние лучи светили в круглые, оправленные в олово окна и ложились узорами на пол, устланный свежим зелёным тростником...
Молодой человек, которого они считали писцом, уже опять незаметно уселся с бутылкой вина в глубине комнаты.
— А вы тоже верите чорту? — обратился говоривший в его сторону. Незнакомец, предварительно вежливо поклонившись, ответил с тихой улыбкой:
— Если верить ему, господин Марло, то надо остерегаться, как бы не уверовать в него, а если отрицать, то как бы не оказалось, что он сам внушает нам эти слова.
— Вот видишь, милый Грин, — сказал Марло, — этот славный молодой человек ответил нам глубокомысленной речью.
— Достойной доктора, — сказал Грин, — хотя она и не отвечает на твой вопрос.
Разговор был прерван, так как наверху зала отворилась стеклянная дверь, выходившая на балкон. Появился хозяин... Вскоре внизу появился нарядно одетый паж, несший на серебряной тарелке бутылку старого рейнвейна, сахар и варенье. ..." (это из произведения с названием "Жизнь поэта").
И я теперь мне придётся думать: зачем паж к старому вину подаёт сахар и варенье???
"— Подождите минуту, — сказал старик, выходя в соседнюю комнату. Фердинанд тем временем занялся рассматриванием книг, в которых нашел множество удивительных рисунков и чуждых, непонятных букв, кругов и линий, и по немногим словам, которые он смог прочесть, ему показалось, что это труды по алхимии; он знал, что старик слывёт алхимиком. На столе лежала лютня со странной инкрустацией из перламутра и разноцветных кусочков дерева, складывающихся в блестящие изображения птиц и цветов; звезда посредине была большим куском перламутра, искусно обработанным, как геометрическое, с циркульными фигурами, кружево, напоминавшее розу цветных окон готической церкви" (а это из (это из произведения с названием "Бокал" > Der Pokal 1811 - начало которого я узнаю, так как оно было, как я сегодня понимаю, списано у немецкого автора Александром Дюма!).
****
Я то про вино, то про книги, конечно.
"— Итак, я снова перечитываю в моем дневнике,—говорил Генрих,— мои прежние записи, и мне хочется изучать их в обратном порядке, начать с конца и постепенно подготовляться к началу, чтобы лучше его понять. Всякое истинное знание, всякое произведение искусства и глубокое мышление всегда должны очерчивать круг, внутренне соединяя начало с концом, подобно змее, жалящей свой хвост — образ вечности, как говорят некоторые, символ разума и всего истинного, как я утверждаю..."
"В юношеские годы моей страстью было ходить на книжные аукционы, и хотя мне редко когда удавалось приобретать те книги, которые мне нравились, но я испытывал радость, слыша, как выкрикивают их название, и мечтал о возможности обладания ими. Каталоги таких аукционов я читал, как любимых поэтов, и эта нелепая мечтательность была лишь одним из многих недостатков, от которых я страдал в моей юности..."
"А на маленькой улице усердно работали каменщики, плотники и столяры. Старый Эммерих, улыбаясь, вёл наблюдение над реставрацией и постройкой новой лестницы...
Они стояли теперь рука об руку возле маленького окошка, снова смотрели на порыжевшую, когда-то красную, крышу, и снова видели мрачную стену, на которой играли солнечные лучи. Эта картина их былой нужды и вместе с тем нескончаемого счастья глубоко их растрогала. Мастер как раз переплетал для публичной библиотеки ту книгу, во втором издании, которая когда-то так бессовестно была похищена у попавшего в беду автора.
— Эта книга пользуется любовью,—сказал он за работой,— и выдержит ещё много изданий..." ("Жизнь льётся через край" - Des Lebens Überfluß. 1839)
Изучение фольклора, народного языка, поэзии, сказок, народных книг, собирательство, публикации, филологические штудии — работа немецких романтиков.
Я немножечко немецкий романтик сейчас (-:
Маркс писал о романтиках Энгельсу:
"...фальшивая глубина, византийское преувеличение, кокетничанье чувствами, пёстрое хамелеонство, словесная живопись, театральность, напыщенность, одним словом, лживая мешанина, какой никогда еще не бывало ни по форме, ни по содержанию"
(К. Маркс о французе Шатобриане: Соч., т. XXIV, стр. 425).
Немецкая ирония, которую поясняет Людвиг Тик - автор, новеллы которого я сейчас читаю (ну, нравится мне эта „фальшивая глубина" - своей наивной чистотой)). Писатель XIX века Людвиг Тик (современник Генриха Гейне, но на 25 лет старше его) считается идеологом городской мелкой буржуазии, писал, ограничиваясь регламентацией - о домашних, частнобиографических, психологических, моральных вопросах. Тик (в разговорах с Кепке) указывал например, на двойную природу иронии: „Она не является насмешкой, издевательством, как это обыкновенно понимают, но скорее всего в ней присутствует глубокая серьёзность, связанная с шуткой и подлинным весельем". Ирония знаменует и печаль бессилия и веселое попрание положенных границ. Наверное, из-за этой иронии его навещал Жуковский и переманил в Берлин "монарх-романтик" Фридрих-Вильгельм IV (у которого в Дюссельдорфе случился казус, он обиделся, потом простил)).
В 1803 г. Тик выпустил собрание лирики немецких миннезингеров, чем способствовал развитию интереса к средневековой поэзии и "прокладывал дорогу" изучению национальной немецкой литературы, романтической медиэвистике. Перевёл для немцев "Кота в сапогах" и "Красную шапочку".
Генрих Гейне в своей „Романтической школе" довольно двусмысленно хвалил позднего Тика: “из феодального романтика он превратился в „разумного человека", изобразителя „современнейшей буржуазной жизни", поклонника честности, трезвости и пользы. „Разумность" Тика выражалась в бюргерском благоразумии, в срединности, в поддакивании вкусам и взглядам консервативного немецкого филистерства”.
А мне очень это интересно и просто нравится)
